#заяц_прозаек - Лариса Валентиновна Кириллина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взрослики бодро затоптались пальцами в планшетах. Манефа скучала.
Со школами для детей давно все ясно — терпи да учись. Но когда завели первые пары для взросликов — тут многие взвыли.
Кто-то наотрез отказывался вести уроки у тех, «кому за тридцать». Манефе, наоборот, понравилось. Сидят такие в галстуках, вникают. Вопросы даже задают. Не так и сложно было: прошел тему в своем классе — даешь ее взросликам. Готовиться специально почти не приходилось.
Но взвыли не только Манефины сверстники. Сами взрослики тоже сопротивлялись реформе, как могли.
Кто-то откровенно спал, дожидаясь звонка, другие прогуливали. Этих Манефа не уважала и даже заносить в журнал директору брезговала. Но были и те, кто всерьез пытался понять, что у детей в головах.
Ее взрослики уже разобрали тему «Капитанская дочка» А.С.Пушкина глазами подростка». Оставалось написать эссе и можно было переходить к «Мцыри», который сам ни фига не знает, чего хочет. Примерно, как любой подросток.
Сложно объяснить взросликам, что у тебя в голове, но Манефа старалась. Назвался шампиньоном — полезай в ридикюль, так папан говорит. А когда Манефе директор грамоту выдал, папан позволил покраситься в лиловый, как в клипе «Gfriend».
Детство на ее уроках ученики вспоминали охотно. Дебил из минобраза явно добивался именно такого эффекта. Чтобы взрослые вспомнили о том, что когда-то были детьми. Полюбили их что ли. Захотели.
Еще лет десять назад страна попросту вымирала. Но культ индивидуальности и карьеризма удалось преодолеть.
Поначалу никто не понимал, как это работает. Но энергичный министр реформу пробил, и жизнь, действительно, начала меняться. Взрослики, отсидев с утра пару, работать шли веселей, на детей смотрели с одобрением, к себе относились легкомысленней. Наметился всплеск рождаемости.
Настроение в стране царило весеннее. Манефа томилась пубертатом вместе со страной. А тут еще эта трилогия о птицах всю душу вымотала.
Пугачевская сказка про ворона и орла не давала Манефе покоя давно. Сборник Пушкина ей подарили, когда она пошла в первый класс. С тех пор всюду ей мерещились птицы, всех делила Манефа по принципу ворона и орла.
После новогодних она скачала с облака неизвестно откуда взявшуюся там «Зимовейскую мглу». Открыла ее — и пропала. Последний раз она так рыдала над книгой летом прошлого года, когда заглотила найденную на даче «Хижину дяди Тома», неуловимо пахшую плесенью и грушами. Там было про негров, которых — можно или нельзя так называть — непонятно. Одна училка аргументированно говорила что можно, другая — что нет. Обе были ужасно прогрессивные, но каждая в свою сторону.
Вечерами Манефа погружалась во «Мглу», как в теплую ванну. История вековечной вражды птичьих кланов будоражила, как пузырьки джакузи. Манефа была на стороне Орлов, у которых мутки мутил Зимовейский Отступник, вечно юный и одинокий герой с неодолимой тоской на сердце по таинственно потерянной принцессе Грёзе. С лиловыми, кстати, волосами.
— Мария, иди ужинать.
А, чтоб вас. Папан вчера притащил домой тройку за «Диких лебедей» Андерсена. Он был из молодых взросликов и ходил в третий класс. Манефа, ставя подпись в дневнике, глаза закатила в изнеможении.
— Что там сложного?!
Ей вдруг представилось, как она Дикой Лебедью входит в пресветлый зал предутреннего полета и встряхивает своими лиловыми волосами, и вместе с Отступником Зимовейским они улетают навстречу восходу. Орел напоминал дебила Стрелкова, только усовершенствованного в районе бровей и без ухмылочки.
Манефа вздохнула.
— Эх ты… а меня еще заставляете уроки делать.
Маман чмокнула каждого в нос, чтобы помирились. Она по утрам ходила в первый класс и училась на отлично. Впрочем, во второй ей ходу не было, потому что к тому времени она обещала выйти в декрет. Маман в школе так увлеклась своим внутренним ребенком, что немедленно захотела родить такого же. Манефа не возражала. А папан обещал учиться за двоих.
Про книжку Манефа все уши прожужжала Камыльниковой и Молечкиной, даже ссылку давала, но оказалось, что ссылка битая, а загуглить текст не выходит. Камыла с Молечкой сеть вдоль и поперек пропороли, а не нашли.
— Девы, я дочту когда, вам с телефоном дам, — обещала Манефа.
Девам не сильно-то и хотелось. По литре и так задавали немало. Они, как Манефа, вели по утрам уроки у взросликов, а потом отсиживали предметы, филигранно избегали общественной нагрузки и с увлечением плели интриги в собственном классе, добиваясь стрелковского одобрения.
В начале учебного года в класс пришел новенький с фамилией Пугач, ударение на «у». Его супер-секретного отца, Пугача-старшего, перевели в их захолустье, потому что за рекой строили что-то тоже супер-секретное. Об этом никто не должен был знать, но все знали, конечно. Не знали только, что именно.
Пугач был настоящим сыном своего супер-секретного отца. Начиная с сентября он не произнес, кажется, ни одного слова. Отвечал только на вопросы учителя. Смуглый, маленький и гладкий, он носил пиджак с такими жесткими плечами, как будто это кованый доспех. Черные волосы убирал в хвост.
Камыла с Молечкой самозабвенно шептались. Так, чтобы было слышно Стрелкову.
— Секите, девы! Вот это прича.
— Олдовый чел. И не парится.
— Я не понял, чё за попаданец? С какого века?
— Мохнатый миллениум.
— Не, такое в 90-х вроде было.
— Какая разница?
— Ладно вам, давайте позовем его с нами.
Но никто его так никуда и не позвал.
Новенького перешептывания за спиной как будто не беспокоили. Он молчал на переменах, молчал в столовке. И лишь неотрывно смотрел на Манефу своими фараоньими глазами с таким восхищением, что даже самые языкастые отворачивались, чтобы не заляпать. На улице, хищно ощерясь, за ней теперь вдалеке следовала серая «Ауди», которая забирала его из школы.
В классе смешок перекатывался, но боязливо. Что-то в глазах Пугача останавливало переходить к открытому объявлению войны. Вялые попытки потроллить новенького разбивались о его хладнокровный вид и отсутствие каких-либо аккаунтов в соцсетях.
Но на то они и девы, чтобы выбесить хоть черта лысого. Подбить Стрелкова на плутни было парой пустяков. Как-то раз после школы Камыла с Молечкой терлись рядом с Манефой, подпихивая в бока и прыская.
— Ой, Маня, если б у меня такой кавалер был…
— Да отвалите, девы, ничего
