История военно-окружной системы в России. 1862–1918 - Николай Ковалевский

В условиях тотального слома старых институтов власти и правопорядка, образовавшегося вследствие этого правового вакуума, комитеты самостоятельно пытались брать на себя функции прежних силовых ведомств. Особенно актуальными становились караульная служба и охрана правопорядка на улицах и вокзалах. Последняя являлась ранее прерогативой полицейских органов, но они были ликвидированы. В порядке инициативы окружные комитеты брали эти функции на себя. Так, 28 марта 1917 г. Казанская военная окружная конференция в Саратове на заседании представителей от 54 гарнизонных военных комитетов Казанского военного округа единогласно постановила: всем комитетам немедленно организовать постоянные комиссии примерно по 7 человек, для того чтобы они не допускали переполнения станций «публикой и солдатами», за исключением отъезжающих, а также осуществляли охрану путей и грузов, задержку солдат и офицеров без увольнительных (иными словами – дезертиров) с целью формирования из них специальных команд, отправлявшихся на фронт[803].

В военно-окружных комитетах в течение длительного времени были сильны позиции эсеров и меньшевиков, стоявших на позициях «революционного оборончества» и склонных к сотрудничеству с военными властями. В мемуарах российских генералов можно встретить примеры достаточно продуктивной совместной работы окружных штабов и солдатских комитетов.

Комитеты частей и подразделений также первоначально находились под безраздельным господством правых социалистов, однако, по мере углубления политического кризиса в стране, апрельских, а затем июльских событий в Петрограде, быстро левели. Наладить работоспособную вертикаль демократических представительных органов от армейского (окружного) звена до батальонного и ротного так и не удалось. Постановления вышестоящих комитетов исполнялись на местах избирательно, а средств для принуждения к выполнению своих решений ни они, ни командующие военными округами не имели. Командир XIV армейского корпуса А.П. Будберг так описывал деятельность комитетов, а также систему их подчиненности: «Комитеты болтают и резолируют; лучшие из них пытаются что-то делать. Российское пустобрехство расцвело вовсю; один из полковых комитетов вынес резолюцию не ходить на занятия, так как от этого портится обувь; в другом тоже потребовали отмены занятий, но уже по другой причине, ссылаясь на то, чтобы воины не уставали и сохраняли всегда свежие силы на случай внезапного нападения неприятеля; дивизионные комитеты не осмелились сами отменить эти постановления и передали их в корпусный комитет; последний их отменил, но ведь никто с его решением не станет считаться…»[804] Характерный случай произошел в Казанском военном округе. Военный комитет Бугульминского гарнизона приостановил здесь в конце мая отправку на фронт девяти маршевых рот и распустил солдат в отпуск. Не имея средств воздействия на комитет, командующий войсками округа генерал от инфантерии А.З. Мышлаевский мог только телеграфировать военному министру о ситуации. А.Ф. Керенский, в свою очередь, поручил самому Мышлаевскому организовать следствие и предать суду комитет[805]. Таким образом, порочный круг безвластия замкнулся.

Комитеты зачастую сами оказывались заложниками чрезмерной «демократизации» армии. Праздная толпа солдат предпочитала «валяться в палатках, курить или играть в карты, – писал Ю.Н. Данилов. – Они подчинялись – и то неохотно – только приказам своих комитетов, но как только они (комитеты. – Авт.) хоть немного вызывали их недовольство, приступали к их переизбранию»[806].

Основная масса солдат весьма смутно представляла себе новые формы государственного управления и свободу понимала прежде всего как произвол. В сводке военной цензуры Петроградского округа за март 1917 г. приводились выдержки из солдатских писем, подобные таким: «Офицеров не признаем, гуляем весь день, ничего не делаем»[807]. Сильны у солдат были настроения против евреев и рабочих, с которыми они не ощущали солидарности, считали, что те «заботятся о своей выгоде»[808], требовали отправки рабочих оборонных заводов на фронт[809].

Нередко революционная демагогия и вовсе отбрасывалась в сторону, солдатские массы охватывали исключительно деструктивные, погромные настроения. Уже в марте 1917 г. одной из главных забот окружных штабов стала организация охраны спиртзаводов и спиртовых складов; в оперативной переписке того периода эта проблема упоминается гораздо чаще, чем, например, охрана казначейств, железных дорог и прочих учреждений. Спирт широко использовался медицинскими учреждениями, техническими службами и пороховыми производствами. В силу традиции винокурения в западных губерниях России производство спирта (водки) было сосредоточено на множестве мелких предприятий, расположенных в сельскохозяйственных районах. Организация охраны десятков и сотен заводов и складов в условиях анархии становилась исключительно сложной задачей. Значительная часть этих объектов находилась на территории Минского военного округа. Главы входивших в состав округа губерний неоднократно выходили на командующего его войсками с инициативой уничтожения всех спиртовых запасов, даже несмотря на большой экономический ущерб. Такое согласие (но только на экстренный случай) было получено от главного начальника округа генерала В.А. Пыхачева уже 5 марта[810].

Тем не менее пьянство быстро охватывало солдатские массы и часто становилось причиной погромов, грабежей, бесчинств. Пьяные дебоши солдат, к которым нередко присоединялась толпа, сопровождались арестами, обысками у купцов и фабрикантов под предлогом выявления спекуляции, реквизицией помещений у граждан. Немалый размах приобрела охота на бывших полицейских, чем оправдывались любые погромы в казенных учреждениях[811].

В целом разложение тыловых частей шло значительно быстрее фронтовых. Организация революционной агитации здесь была значительно проще и почти не встречала сопротивления. «Революция пришла в армию с тыла», – замечал один из современников[812]. Характерную картину тех дней описал А.А. Брусилов. Прибывшие 4 мая в Петроград во главе с Верховным главнокомандующим русской армией М.В. Алексеевым на совещание с членами Временного правительства и Петросовета генералы В.М. Драгомиров, В.И. Ромейко-Гурко и А.А. Брусилов были, по воспоминаниям последнего, неприятно удивлены состоянием Петроградского гарнизона уже на вокзале, где солдаты почетного караула, невзирая на команду «Смирно», «продолжали стоять вольно и высовывались, чтобы на нас смотреть, на приветствие Алексеева отвечали вяло и с усмешкой, которая оставалась на их лицах до конца церемонии; наконец, пропущенные церемониальным маршем, они прошли небрежно, как бы из снисхождения к Верховному главнокомандующему»[813].

На совместном совещании командиров запасных бригад и представителей войсковых комитетов, проходившем 25 июля в Москве под председательством командующего Московским военным округом, все делегаты с мест констатировали развал и анархию в войсках, а также полное разрушение руководящей вертикали. Итоги инспекционной поездки по частям командующий округом полковник А.И. Верховский обрисовал в мрачных красках: «За время моего пребывания на местах и работы в округе ясно устанавливаю, что нет никакой связи между начальниками и частями, между мной и местами. Имеются лишь случайные сообщения, когда что-либо требует моего разрешения»[814]. Будучи выключенными из жизни соединения, начальники запасных бригад ограничивались малоинформативными сообщениями. Некоторые из них самоустранились от своих обязанностей, лишь посылая стереотипные донесения: «В гарнизоне спокойно. Занятия продолжаются» или: «В гарнизоне обстояло и обстоит все благополучно»[815].

На совещании было принято решение ввести должность ответственного офицера для связи между частями и окружным управлением. Кандидатуры на эти должности надлежало утверждать солдатским комитетам, и по их требованию они могли «дополняться солдатом»[816].

Восстановление порядка в армии в таких условиях становилось задачей практически невыполнимой. Дисциплинарные суды продолжали существовать лишь формально, солдатами они не признавались. «Следствия провести не представляется возможным, – заявил генерал Брусилов на совещании в Ставке в начале мая, – наложить дисциплинарные наказания ни один из начальников не решается»[817]. Вообще механизм взаимодействия различных органов власти для поддержания порядка был разрушен. П.А. Половцов так описывал свои впечатления от операции по освобождению после подавления июльского восстания дома балерины М.Ф. Кшесинской, в котором обосновались лидеры большевиков: «При старом режиме существовали определенные правила содействия войск гражданским властям, теперь же неизвестно взаимное отношение лиц, собравшихся на месте происшествия, то есть меня, товарища прокурора, всяких комиссаров, а также представителей Совета, взявших на себя роль посредников между осажденными и осаждающими»[818]. Возвращение по настоянию главковерха генерала от инфантерии А.Г. Корнилова к смертной казни на фронте в отношении дезертиров было крайне непопулярной мерой среди солдатских масс.