Омут памяти - Александр Яковлев

Что касается идей, то их было в достатке. И не только у людей, которые осознанно сделали свой выбор, встали на путь реформ. Эти идеи — идеи обновления — буквально витали в воздухе. Обсуждались в научных и писательских кругах.

Хотел бы напомнить критикам Перестройки, что с самого начала она приняла характер Реформации общества. Уже с первых ее шагов в Политбюро активизировались разговоры о том, что необходимо вести дело к прекращению «холодной войны» и ядерно-го противостояния, афганской войны, преследования религии и священнослужителей, к прекращению политических репрессий, к постепенному смягчению эмиграционной политики, децентрализации экономики. Договорились и о том, чтобы все политические шаги носили эволюционный характер, исключали насилие и другие атрибуты революционных действий.

Разве эти шаги не меняли облик государства? О каком еще плане или каких-то еще идеях могла идти речь в тех конкретных обстоятельствах?

Другой разговор, что практические действия в этих направлениях встретили упорное сопротивление номенклатуры, в результате чего реформы часто носили половинчатый характер.

Нарушая хронологию рассказа (но не его логику), позволю себе упомянуть два моих документа, относящиеся к декабрю 1985 года. Один — из моего архива, другой — из архива Горбачева. Первый документ — диктовка. Сегодня вижу в ней немало противоречий, она непоследовательна: в одном случае советский социализм отвергается, в другом — содержатся предложения по совершенствованию этой системы. То марксизм отрицается, то критикуется только его догматическая интерпретация. И так далее.

Многие из этих идей нашли отражение в моих более поздних выступлениях и статьях. В начале Перестройки публиковать их было еще невозможно, хотя отдельные из этих непричесанных тезисов обговаривались с Горбачевым и находили понимание, обсуждались с близкими друзьями. Сегодня эти документы интересны не самой сутью, а временем их создания (еще и года не прошло после начала Перестройки), да еще, возможно, тем, что они помогают понять, как это все начиналось.

1. О теории.

Догматическая интерпретация марксизма-ленинизма настолько антисанитарна, что в ней гибнут любые творческие и даже классические мысли. Люцифер, он и есть Люцифер: его дьявольское копыто до сих пор вытаптывает побеги новых мыслей. Сталинские догмы чертополошат, и с этим, видимо, долго придется жить.

Общественная мысль, развиваясь от утопии к науке, осталась во многом утопической. Утопической, ибо механически виделись представления о строительстве социализма, быстром перескоке в коммунизм, об обреченности капитализма и т. д. Слишком жидкими были информационные поля, которые обрабатывались предшественниками. В нашей практике марксизм представляет собой не что иное, как неорелигию, подчиненную интересам и капризам абсолютной власти, которая десятки раз возносила, а потом втаптывала в грязь собственных богов, пророков и апостолов.

Но коль скоро речь идет прежде всего о самих себе, то необходимо хотя бы попытаться понять, как мы, стремясь ввысь, к вершинам благоденствия материального и совершенства нравственного, отстали.

Политические выводы марксизма неприемлемы для складывающейся цивилизации, ищущей путь к смягчению исходных конфликтов и противоречий бытия. Мы уже не имеем права не считаться с последствиями догматического упрямства, бесконечных заклинаний в верности теоретическому наследию марксизма, как не можем забыть и о жертвоприношениях на его алтарь.

Столь назревшие прорывы в теории способны обуздать авторитарность, пренебрежение к свободе и творчеству, покончить с моноидеологией.

2. О социализме и социалистичности.

Хрущевский коммунизм был разжалован в брежневский «развитой социализм», но от этого наши представления о социализме не стали убедительнее — это мягко говоря.

Почему так? На мой взгляд, потому что все представления о социализме строятся на принципе отрицания. Буржуазность введена в сан Дьявола. С рвением более лютым, чем святоинквизиторы, ищут чертей и ведьм в каждой живой душе. Ложью отравлена общественная жизнь. «Руководством к действию» сделали презумпцию виновности человека. Двести тысяч подзаконных инструкций указывают человеку, что он потенциальный злоумышленник. Указано, какие песни петь, какие книги читать, что говорить. Свою порядочность нужно доказывать характеристиками и справками, а конформистское мышление выступает как свидетельство благонадежности.

Умертвив опыт катком извращенной классовости (Сталин даже в нищей стране «находил» постоянно рождающихся капиталистов), социализм тем самым отрезал себе путь в будущее — в вакуум дороги нет. И пошли назад в феодализм, а в Магадане и в иных «местах, не столь отдаленных» опустились до рабства.

Монособственность и моновласть — не социализм. Они были еще в Древнем Египте. К действительному социализму, на мой взгляд, нужно идти, опираясь на рыночную экономику, налаживая свободное, бесцензурное передвижение информационных потоков, создавая нормальную систему обратных связей.

Тысячу лет нами правили и продолжают править люди, а не законы. Надо преодолеть эту парадигму, перейти к новой — правовой.

Речь, таким образом, идет не только о демонтаже сталинизма, но и о замене тысячелетней модели государственности.

3. Об экономике.

Как мы умудряемся в потенциально самой богатой стране мира десятилетиями жить впроголодь и дефицитно?

Два невиданных ограбления — природы и человека — основной экономический закон сталинизма. Действием этих законов, и только им, объясняются «грандиозные, фантастические, невероятные» и прочие успехи страны…

В ранг закона введено абсурдное положение — «невозможно обеспечить непрерывный рост народного хозяйства без преимущественного развития производства средств производства»: В итоге создана «экономика для экономики», развивающаяся уже независимо от Госплана. Несколько пятилеток подряд съезды партии и пленумы ЦК принимают решения об ускоренном развитии группы Б, но происходит все наоборот. Самоедство экономики столь разрушительно, что, даже доведя рытье недр до 15 миллиардов тонн в год, по пульману на человека, мы фактически топчемся на очень отдаленном месте по благосостоянию.

Смелее надо оперировать такими понятиями, как экологоемкость экономики, мегасинтез товара, времяемкость, качество как непознанное количество, информационное облагораживание товара (то, что в приближении именуется наукоемкой продукцией). Еще нет понимания, почему информация должна стать главным товаром мировой торговли, почему производство средств информатики — это локомотив экономики.