Прометей № 1 - Альманах Российский колокол

Итак, выше мы познакомились с позицией К. Симонова, которую можно разделять или нет, но в любом случае нельзя не признать, что это позиция человека, который не только брал на себя груз той эпохи, но и нес личную ответственность как за свои поступки и ошибки, так и за других людей. И одним из многочисленных подтверждений этого является тот факт, что Симонов, будучи уже редактором «Нового мира» (1947 г.) как-то узнав, что у Зощенко лежат партизанские рассказы, в разговоре со Сталиным выступил с инициативой опубликовать их, что потребовало от него полного обоснования этого предложения. Видимо, Симонову это удалось сделать достаточно убедительно, и уже тем же летом рассказы были опубликованы в «Новом мире».

Выдающийся советский прозаик, поэт и драматург Константин Симонов. В 1946–1950 и 1954–1958 гг. – главный редактор журнала «Новый мир».

Да, «Новый мир» имел законное право поступать с «Доктором Живаго» в соответствии со своим коллективным решением. Но когда произведение не публикуется ни в одном из журналов, ни в одном издательстве, хотя еще весной 1956 года Пастернак дал полную рукопись романа в редакции не только «Нового мира» и «Знамя», позже еще и в издательство «Художественная литература», то в этом случае мы уже имеем дело с политико-идеологической установкой.

Автор данной статьи считает, что политика идеологической установки на запрет не является методом решения идейно-художественных конфликтов. Что касается «Доктора Живаго», то этот роман все же надо было публиковать, хотя бы пробным тиражом. Будут покупать – печатать дальше, нет – ограничиться имеющимся тиражом. В любом случае этот роман как произведение, получившее спорные общественные оценки, надо было делать предметом широких и открытых читательских дискуссий, понимая при этом, что этот вопрос нельзя решить посредством одной лишь организационной механики. Другими словами, если советская литературная общественность тестировала произведение «Доктор Живаго» на идейную состоятельность, то вся эта история с романом тестировала уже советскую систему на демократичность.

Но при всей возможной правильности этих суждений в то же время нельзя не признать и их абстрактность, ибо на авторе этих строк не лежит ни груз той сложнейшей эпохи, в которой жили и Пастернак, и Симонов, ни личная ответственность за данную позицию. Как бы там ни было, разбираться с этой проблемой нужно, исходя не из личных литературных предпочтений, а из анализа реальных социокультурных противоречий и контекстов советской эпохи в их исторической ретроспективе.

Вот почему по этому вопросу здесь важно представить позицию К.Симонова, являющего собой значительный культурно-исторический контекст советской эпохи: «Однако, остается вопрос, который Вы, в сущности, и задали мне в своем письме, – вопрос, почему этот роман так и не был у нас опубликован. Строго говоря, вопрос этот делится на два: почему он не был опубликован мною и моими товарищами по редколлегии в «Новом мире» и почему не опубликован вообще. На первый вопрос я, по-моему, уже ответил. Вы сами, как человек, которому довелось редактировать литературный журнал и который пишет об этом со столь самокритической откровенностью, как пишете Вы, конечно, понимаете, что журнал – это не почтовый ящик, размножающий все, что в него кладут. В решении судьбы произведений играют роль идейные взгляды людей, которые редактируют тот или иной журнал. Я не хотел оказаться в данном случае в роли безучастного и покорного множителя тех идей и тех взглядов – и на революцию, и на русскую интеллигенцию, – с которыми я был принципиально и глубоко не согласен.

Допускаю ли я, что роман, не принятый к печати в «Новом мире», мог быть напечатан в другом журнале или издан книгою? Да, допускаю, в том случае, если люди, по-другому, чем я, прочитавшие этот роман и другое в нем увидевшие, сформулировали бы свою, иную, чем наша, точку зрения на эту книгу и сумели бы отстоять эту точку зрения.

Так, в частности, отстаивая свою точку зрения, поступил я, как председатель комиссии по литературному наследию Михаила Булгакова, и редакции журналов «Новый мир» и «Москва», когда в шестидесятые годы в первом из них, по инициативе Твардовского, был напечатан «Театральный роман», а во втором (редактором которого был в то время Евгений Поповский) – «Мастер и Маргарита», пролежавшие неопубликованными с 1940 года, со времени смерти Булгакова.

Очевидно, возможность публикации его кем-то другим нельзя исключить и для романа «Доктор Живаго», хотя это не изменило бы моей точки зрения на эту книгу. И что до меня, то я бы и сегодня дал согласие – если бы мне предложили это – опубликовать наше редакционное письмо 1956 года в качестве послесловия или приложения к ней»[368].

Правда, следует сказать, что в 1954 г. в четвертом номере журнала «Знамя» были опубликованы десять стихотворений Юрия Живаго со вступительной заметкой: «Б. Пастернак. Стихи из романа в прозе «Доктор Живаго» и, кроме того, эти стихи печатались уже позже в различных журналах, альманахах и в однотомнике стихов и поэм Пастернака.

Но если говорить о самом романе, то впервые в СССР он был опубликован лишь в 1988 г., т. е. через 32 года после его написания и что интересно – в журнале «Новый мир», в то время как на Западе он уже в 1958 г. был переведен на все европейские языки.

Критики романа

Надо отметить, что роман «Доктор Живаго» был отмечен критикой со стороны не только советских литературных кругов, но и ряда западных писателей. Вот некоторые примеры.

• Густав Герлинг в западногерманском “Меркуре” написал, что роман Пастернака «ни в коем случае нельзя считать полностью удавшимся произведением: он населён фигурами с очень слабо очерченной психологией, хаотичен в построении»[369].

• Грэм Грин назвал роман «нескладным, рассыпающимся, как колода карт[370].

• «Мне кажется, – признавался французский критик Андре Руссо, – что реализм Пастернака… весьма недалёк от банальности и даже вульгарного натурализма. Как бы то ни было, в данном случае не ощущаешь той неодолимой силы, с какой обычно захватывают нас великие произведения…»[371]

Леонид Баткин (Израиль): «Доктор Живаго» – вещь провальная, если не на сто процентов, то по крайней мере с девятой главы второй книги… В книге нет ничего, что бы стоило любить, кроме пейзажей и стихов – или описания поэтической работы…Это поистине роман без героя, без героев»[372].

Надо сказать, что «Доктор Живаго» не менее критично был воспринят и рядом отечественных писателей и критиков, высоко оценивающих в целом литературный дар Пастернака: