Магия в крови - Илья Новак

Гарбуш старался не обращать внимания на окружающее, он даже ни разу не глянул за борт все то время, пока заставлял карл спускаться вниз и проверял крепеж мачты со спущенным парусом, ни разу не посмотрел в иллюминатор, когда пристегивал Ипи и укладывал Дикси.

Сейчас он лишь быстрым взглядом окинул палубу и побежал, глядя себе под ноги. Его пугало происходящее, пугала свалившаяся на них безумная жара. Во всем этом присутствовало что-то противоестественное, в Солнечном Пятне было что-то очень не так. Пространство изменилось; в мягком, распластанном между небом и землей теле эфира на этом месте зияла рана, сквозь которую внутрь проникало нечто чужеродное и злое.

Гномороб слетел в кубрик, толкнув дверь, окинул взглядом ряды коек и привязанную команду. Несколько голов приподнялось, несколько залитых потом несчастных лиц обратилось к нему.

— Лежите! — велел Гарбуш и помчался наверх.

Воздух стал полотнищами желтоватого марева, которые висели, одно за другим, на пути ковчега. Нос летающего корабля приподнимал их, полотнища загибались, пропуская его мимо себя, скользили по палубе и бесшумно падали обратно за кормой, волнуясь, лениво покачиваясь.

В извивах горячего воздуха Гарбуш едва разглядел фигуру великого чара на носу. Гномороб подбежал к Октону, хватая воздух ртом, встал рядом и только тогда поднял взгляд.

И тут же опустил — то, что высилось совсем близко на пути ковчега, оказалось еще страннее и чужероднее того, что эфироплан уже миновал.

— Зачем ты пришел? — голос Владыки донесся сквозь тяжелый гул, царивший в ушах гномороба. — Спускайся вниз, быстрее.

— Надо было проверить...

Гарбуш ощущал, что вокруг Октона завиваются спирали силы, будто мелко дрожащие тонкие пружины раскаленного добела металла, протянувшиеся с небес. Потоки чего-то незримого собирались к чару со всех сторон, накапливались, уплотняясь, напитывались энергией, как грозовая туча, готовые разродиться тем, что или разрушит ковчег, или пошлет его вперед с неимоверной скоростью — как только его нос коснется диковинного образования впереди.

— Иди! — повторил Октон.

Гномороб развернулся и побежал прочь.

Он добрался до каюты, где у стены ворочался примотанный веревками Дикси, а на кровати Ипи лежала теперь лицом вверх, приподняв голову, и с легким удивлением глядела на ремень, что охватил ее плечи и грудь.

Когда Гарбуш хлопнул дверью, девушка повернула голову к нему и улыбнулась.

— Ты ведь не боишься?

Он принялся расстегивать пряжку. Лег рядом, просунул ноги под нижний ремень, застегнул верхний, кое-как повернувшись, обнял Ипи и прижал к себе. Из-за кровати донесся слабый голос Дикси.

— Что наверху?

— Это все глупо, — сказал Гарбуш. — Пристегиваться к кроватям... Разве моряки во время шторма поступают так?

— Но мы не плывем, — возразил Дикси. — Мы летим...

— Все равно. Надо как-то иначе. Не было времени обдумать...

Ремни впились в тело. Ножки кровати затрещали, скрип досок донесся со всех сторон: ковчег рванулся вперед. Дикси заскулил. Гарбуш прижал голову Ипи к своему плечу, шепча ей на ухо что-то успокаивающее, зажмурил глаза: корабль, понесшийся со скоростью, на которую не способно было более ничто и никто во всем Аквадоре, ни одна карета, корабль, лодка, изделие карл или людей, ни одна птица или зверь, начал раскачиваться вдоль продольной оси, все сильнее и сильнее.

Теперь небо было как большая круглая миска, раскаленная в горниле мировой печи, солнце — вспучившийся в металле пузырь, истончившаяся полусфера, чья поверхность, толщиной в волос, вот-вот прорвется, и тогда с небес хлынет поток жидкого огня.

Некрос брел через островок буйной растительности, которым стал корабль. Сплошь заросшие побегами паруса дрожали, шелестели на горячем ветру, будто сухая листва умирающего от жары дерева. Мачты и фальшборт упрятались в переплетениях вьюна, пышный ковер мха накрыл палубу. Все вокруг шевелилось и покачивалось, растения источали маслянистые капли. Тяжелый аромат брожения наполнял воздух, и без того казавшийся густым, жирным.

Он добрел до закутка между решетчатым люком, основой для разрастающейся на глазах виноградной лозы, вьюшки, покрытой крупными палевыми цветами, и бухтой перлиня, по которой протянулась паутина с запутавшейся в ней мошкарой.

Здесь лежали двое тюремщиков и три матроса, все вдрызг пьяные, судя по раздающемуся хоровому храпу и паре валяющихся во мхе бутылей.

Дышалось тяжело, горячий злой ветер, наполняющий паруса, облегчения не приносил. Свирепо гудя, он толкал корабль в распахнутый настежь страшный океанский простор. Желтые воды, переполненные солью и казавшиеся густыми, как каша, плескались, выстреливая беспрерывной чередой золотых бликов. Над гребешками мелких, едва заметных волн воздух пробивали огненные копья, вспыхивали, с тихим жужжанием устремляясь наискось, впивались в глаза чара, слепили его. Черви — их стало много, десятки червей превратились в спекшуюся массу, слившуюся с мозгом и занявшую его место, — вяло, сонно шевелились в удушающей жаре, что воцарилась под черепом Некроса.

Трижды Чермор поднимал взгляд к небу — долго смотреть на него было невозможно — и трижды ему чудилось, что в мареве Слепого Пятна просвечиваются очертания иного пространства, подступившего в этих местах близко, очень близко к Аквадору. Сквозь раскаленный воздух проглядывал аквамариновый свод, расплывчатые, едва видимые очертания парящих островов из белого пуха, дома на них и огромные кроны деревьев, чьи стволы казались исполинскими колоннами древесины.

Чермор вдоль борта направился к корме, туда, где он не был еще ни разу. По правую руку шевелился, жил своей жизнью маленький растительный мирок, а по левую на горячечной зыби, окруженное кольцом фосфорической синеватой пены, бронзовело округлое пятно — второе, отраженное солнце. Чар перешагнул через капитанского помощника: бородач, обхватив руками свесившуюся на палубу лиану и припав к ней щекой, спал, повиснув верхней половиной на мохнатом тросе и вытянув ноги. Некрос шел. Слепое Пятно дрожало вокруг, искажая океанский ландшафт, и если правдивы были слышанные чаром от алхимиков рассказы про то, что эфир — огромная живая сущность, заполняющая пространство между Створок, то в этом месте она, эта сущность, обезумела под уколами бьющих сквозь незримую прореху ветров из Внешней Пустоши.

Уже приблизившись к корме, Чермор оглянулся. Он увидел то место, что было средоточием, сердцем Слепого Пятна: радугу, концами погруженную в океан далеко слева и справа от корабля, а вершиной достигающую небес. Распростершийся над водами величавый мост казался материальным, составленным из семи металлов разных цветов. Под ним шел дождь, изумрудные капли лили с многоцветной арки, создавая густую стену влаги, в которую вскоре должен был нырнуть корабль, — а сейчас, едва видимая на таком расстоянии, медленно вплывала лодочка ковчега.