Шестая могила не за горами - Даринда Джонс

Маркус перестал пить, слегка закашлялся, а потом сказал:

— Это сука мне не мать. А вы явно не по адресу, раз решили, что я буду о ней говорить. Да и не видел я ее уже лет сто.

От него шла ощутимая жгучая ненависть, но было что-то еще. Боль. Острая, разъедающая боль, от которой у меня пересохло в горле. Или так, или в задней часть трейлера у Маркуса лаборатория, где он варит мет, а я прямо сейчас дышу токсичными парами. Вот это было бы по-настоящему хреново.

Потирая пальцем нижнюю губу, Маркус уставился в грязное окно.

Я ждала, пока он справится с эмоциями, а потом ударила по больному:

— Она говорит, что не убивала Миранду.

Следующее, что я ощутила, было таким мощным, будто кто-то врезал мне под дых, но Маркус даже бровью не повел. Ужасно захотелось согнуться пополам — настолько удушливой была боль, которую он испытывал. Но сам он не шелохнулся. Выражение лица не изменилось ни на йоту.

— Врет, — только и сказал Маркус.

— Я тебе верю. Не мог бы ты рассказать, что ты помнишь с того времени, когда пропала Миранда? Любая информация может помочь в деле, над которым я работаю.

— И что это за дело такое? — Помрачневшее от ненависти лицо повернулось ко мне. — Она в тюряге. О чем еще тут говорить?

— О справедливости. Ради Миранды.

Однако мои слова ни к чему не привели. Маркус уже делал все, чтобы не отвечать на мои вопросы. Сейчас он сидел и изучал меня взглядом с ног до головы, словно раздумывал, на какой тарелке я буду выглядеть аппетитнее. Вот только никакого интереса ко мне он вообще не испытывал. Так он всего лишь пытался сменить тему. Загнать меня в угол.

— Как, говорите, вас зовут?

Я подалась чуть-чуть вперед, боясь его спугнуть, и спокойно заговорила, оценивая реакцию Маркуса на каждое мое слово:

— Меня зовут Чарли, и я была бы очень рада, если бы ты рассказал мне, что помнишь о сестре.

Когда прозвучало слово «сестра», обжигающее, рвущее душу на части горе Маркуса опять ударило меня в живот. Словно Миранда умерла только вчера. И до меня внезапно дошло, почему он принимает наркотики. Рана все еще кровоточила, а чувство вины каждый день все большее ее разъедало. Только накачивая себя препаратами, Маркус мог хоть немного притупить эту боль. Но существуют способы куда лучше наркотиков. В тот самый миг я дала себе торжественное обещание, что сделаю все, чтобы показать Маркусу путь к другим вариантам.

— До того как нашли ее тело, дома Миранды не было уже месяц. Ты помнишь, что произошло до ее исчезновения?

Отпив из банки, он опять уставился в окно, крепко стиснув зубы под натиском чувства вины.

— Мать ее била?

Громко фыркнув, Маркус мрачно уставился на меня. В его глазах поблескивали невыплаканные слезы.

— С чего вы взяли, что я хоть что-то вам скажу, если даже копам ни хрена не сказал?

— Я не из полиции. И занимаюсь этим делом исключительно ради Миранды.

— Она умерла. И ни черта вы тут поделать не можете.

От его мучений был трудно дышать. Да и видеть я стала плохо. В ответ на воспоминания о напуганной маленькой девочке из вагончика, о ее отчаянии мои глаза тоже наполнились слезами. Безнадежно и непоколебимо она верила, что ничего не стоит.

— Ты был на пару лет старше, — осторожно сказала я. — Может быть, по каким-то причинам ты чувствуешь себя ответственным за то, что произошло.

На губах Маркуса медленно появилась холодная улыбка. Он наклонился вперед, преодолев оставшееся между нами расстояние, и, практически уткнувшись носом мне в волосы, тихо сказал прямо в ухо:

— Я рад, что она умерла. — Я услышала, как у него перехватило дыхание. Несколько секунд он пытался взять себя в руки и только потом добавил: — Лучше бы она вообще не появлялась на свет.

Как бы жестоко ни прозвучали эти слова, я услышала в них совсем не то, во что он пытался заставить меня поверить. В нем не было ни капли ненависти, ни грамма презрения. Маркуса переполняли благоговение и отравляющее изнутри чувство вины. Что-то частенько в последнее время мне встречаются эти эмоции.

Отодвинув меня вместе с креслом, Маркус ушел по коридору. Я дала ему минуту, чтобы самой прийти в себя, и пошла за ним. Из него удушающими потоками лилось отчаянное горе. Без стука я открыла дверь в крошечную ванную. Маркус плескал водой в лицо и внешне выглядел абсолютно спокойным. Но внутри корчился в самой настоящей агонии. Сбоку на умывальнике стоял пузырек выданных по рецепту таблеток. В личном деле было сказано, что у него много лет наблюдались суицидальные наклонности. Я предположила, что в пузырьке было очень мощное болеутоляющее. Чтобы хоть немного ослабить боль, с которой жил Маркус, нужно что-то очень серьезное.

Когда он стал вытирать полотенцем лицо, я вошла в ванную и так мягко, как только могла, сказала:

— Маркус, ты же понимаешь, что не виноват в ее смерти?

В ответ он игриво подмигнул:

— Ясен пень.

Открыв бутылку, он высыпал на ладонь две здоровенные пилюли и проглотил. Немного подождал, а потом уселся на пол, не в силах справиться с грузом собственной вины. И только в этот момент меня окончательно осенило. Вот почему он подсел на наркотики. Он чувствовал себя виноватым за то, что не помогал сестре, когда еще была возможность. Он любил Миранду, и теперь я уловила эту любовь четче всего остального.

— Прошу вас, скажите, что эта тварь еще долго просидит за решеткой, — тихо попросил Маркус.

Я присела рядом. Как и сестре, ему слишком рано преподали жуткий урок — он ничего не стоит ни как человек, ни как личность.

В груди больно сдавило, но я все-таки сумела наклониться к нему.

— Маркус, ты можешь рассказать мне, что тогда произошло?

— Почему вас вообще это заботит? — спросил он. — Всем было наплевать. Даже мать написала заявление о ее пропаже только потому, что соседка начала задавать вопросы. А ее не было уже две недели. — Он посмотрел на меня. — Представляете? Прошло две, мать их, недели, пока ей не стукнуло в голову позвонить копам!

Я тихонько положила ладонь ему на колено. В руках он держал полотенце и скручивал его с такой силой, что побелели суставы пальцев. Вспоминать те времена Маркусу было нелегко. Взяв пузырек, он поднес его к губам, проглотил еще как минимум одну таблетку и закрыл глаза рукой.

— Нас выселили, и мы тогда жили в доме у тетки, который был выставлен на продажу. Тетка вышла замуж за какого-то толстосума из Калифорнии и сказала, что мы можем там пожить, пока дом не продадут.

Теперь понятно, почему Миранду нашли в той части города. Жилье там стоит нешуточных денег, а миссис Нельмс не показалась мне человеком, у которого хотя бы изредка водились в карманах приличные суммы.