...Да поможет мне бог - Феликс Джексон

спросить, господин председатель, какое отношение имеют все эти вопросы к...

Биллинджер прервал его:

—      Одну минутку, мистер Донован. Насколько мне известно, вы были другом мистера Беквуда. Вы доставили себе много хлопот, добиваясь возможности выступить в качестве его адвоката. Мне действительно кажется странным, что вдова Беквуда, зная о... о стоящей перед вами проблеме и, надо полагать, понимая, что ее присутствие могло бы оказаться для вас полезно, уезжает за границу именно в этот момент.

—      Миссис Беквуд никак не могла предвидеть, что комиссия превратит слушание моего дела во вторичное слушание дела Гордона Беквуда, господин председатель! — воскликнул Спенсер, уже не скрывая своего гнева.

Биллинджер драматически поднял брови, подставляя телевизионным камерам спокойное и благодушное лицо.

—      Я полагаю, мистер Донован, что ваше заявление несправедливо. Мы здесь пытаемся установить определенные факты. Не забывайте, что вы сами попросили выслушать вас. К сожалению, дело Беквуда является частью вашего прошлого и, по мнению комиссии, очень важной частью.

Спенсер почувствовал, что в течение последних десяти минут его положение медленно ухудшалось. Под сомнение и подозрение брались даже самые простые факты. Прошло уже почти сорок минут, а телевизионная передача была рассчитана только на час. Он должен изменить характер допроса и успеть изложить историю с письмом до конца передачи.

Спенсер глубоко вздохнул.

—      Господин председатель, за все время заседания комиссия выдвинула против меня два обвинения. Одно из них состоит в том, что мой гонорар по делу Беквуда выплачен якобы русским правительством, а другое в том, что я в тысяча девятьсот сорок пятом году якобы вступил в коммунистическую партию.

Биллинджер кивнул.

—      Я упомянул только эти два пункта, мистер Донован, потому что, по мнению комиссии, мы должны предоставить вам возможность дать показания по существу некоторых конкретных утверждений.

—      Я ценю это, господин председатель, — сказал Спенсер. — Судя по ходу заседания, все материалы, имеющиеся в распоряжении комиссии, заключаются в этих двух обвинениях, я хочу сказать — только в этих двух обвинениях.

На лице Биллинджера появилось озадаченное выражение. Он взглянул на Корнела, который сидел с встревоженным видом и напряженно наблюдал за Спенсером.

—      Мне кажется, сэр, — продолжал Спенсер, — можно с уверенностью сказать, что в данном случае речь идет о тех же самых материалах, которые дали повод ФБР начать следствие по моему делу.

—      Ничего не могу сказать, — медленно произнес Биллинджер.

—      Это вполне конкретные обвинения, как вы сами указали, господин председатель, — снова заговорил Спенсер. — В них упоминаются тысяча девятьсот сорок пятый год и русское правительство. Оба обвинения содержатся в анонимном письме, посланном двенадцатого апреля текущего года в вашу комиссию в Вашингтон. — Он вынул копию своего письма из портфеля. — У меня есть копия этого письма, господин председатель.

Сидевшие на возвышении конгрессмены заволновались, а Корнел быстро поднял голову.

—      С вашего разрешения, господин председатель! — воскликнул он и, обратившись к Спенсеру, заявил: — Это грубейшее нарушение процедуры, мистер Донован! Я хочу спросить вас, где вы раздобыли копию письма, хотя должен сказать, что вы имеете полное право не отвечать на мой вопрос.

—      В данном случае я как раз не хочу воспользоваться этим правом, сэр, — ответил Спенсер, — и представляю комиссии копию в качестве доказательства. Вот второй экземпляр этого письма, напечатанный через копирку, Это письмо написал я сам.

31. Понедельник, 30 июля, 11.40 утра

Телезрители так и не увидели, что произошло в следующее мгновение: инженер, который вел передачу, был настолько поражен неожиданным заявлением Спенсера, что нажал не ту кнопку, и на экране исчезло изображение. Хотя перерыв продолжался не более чем полминуты, а звуковая часть передачи не переставала идти в эфир, в студию немедленно начали звонить протестующие телезрители.

Наиболее яркое описание инцидента появилось за подписью Майрона Вагнера в вечернем издании одной из вашингтонских газет и во многих ведущих газетах страны. Вагнер писал:

«Единый могучий вздох изумления пронесся по залу. Казалось, все лампочки фотографов вспыхнули одновременно. Потом наступила тишина. Но вот кто-то из женщин хихикнул, и вдруг все — и публика и конгрессмены на возвышении — с громкими возгласами вскочили со своих мест. Председатель что-то кричал и барабанил по столу молотком, тщетно призывая присутствующих к порядку. Зрители не аплодировали и ничем другим не выразили свидетелю своего одобрения. Такова была общая реакция на неожиданный поворот событий, и закончилась она так же внезапно, как началась.

Снова воцарилось молчание, и зрители заняли свои места.

В течение всей сцены свидетель стоял молча, вытянув правую руку, в которой держал письмо. Никто не тронулся с места, чтобы взять у него письмо, и его простертая рука бесцельно застыла в воздухе. Спенсер Донован стоял, слегка наклонившись вперед и опустив голову, в скромной, почти застенчивой позе, в этот, возможно, самый волнующий и драматический момент своей жизни».

—      Мистер Донован, — начал председатель, — если вы задались целью удивить комиссию, то должен признаться, что вы добились своего, блестяще добились. Несомненно, вы разыграли перед телезрителями драматически захватывающую сцену. Ну а сейчас, когда вы сделали свое... необыкновенное заявление, возникает вопрос, почему вы утверждаете, что именно вы написали это письмо? Найдется ли вообще человек, который станет утверждать, что совершил подобный поступок? — Биллинджер говорил очень спокойно, почти с отеческой теплотой. Ирония заключалась в его словах, а не в его тоне.

—      Господин председатель, — заговорил Спенсер, — посылая свое письмо в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности...

—      Опять вы за свое, мистер Донован? — прервал Биллинджер. — Нельзя ли без речей? Я думал, мы уже договорились.

—      Я пытаюсь ответить на ваш вопрос, сэр.

—      Да, но разве нельзя попроще, без всяких там красивых фраз? Я хочу знать только одно — почему вы, как сами утверждаете, написали это письмо?

—      Господин председатель, на ваш вопрос нельзя ответить только коротким «да» или «нет». Позвольте мне изложить причины. Я постараюсь быть кратким.

—      В таком случае говорите, — смирившись, разрешил Биллинджер.

—      Посылая в вашу комиссию письмо с доносом на самого себя, я почти не сомневался, что ФБР проведет по нему обычное расследование. Я знал, что ни одно из содержащихся в моем письме обвинений доказать невозможно. Но я знал и другое, а именно: как только станет известно о расследовании, некоторые элементы тут же начнут восстанавливать против меня общественное мнение и развернут грязную, клеветническую кампанию. И я, и вы, господин председатель, уже наблюдали такие вещи; каждый гражданин Соединенных Штатов наблюдал их или читал о