Шрам - Чайна Мьевиль

Промокший и исполненный решимости, человек поднялся в темноту по лопаткам шестидесятифутового колеса. Он был совершенно спокоен, хотя производимые им звуки эхом разносились в пространстве под кожухом. Он вскарабкался на огромную ось, подобрался к ее оконечности, а оттуда полез в давно заброшенный служебный люк, о существовании которого он знал.

Ему потребовалось несколько минут, чтобы снять вековой налет, но вот люк открылся, и человек сумел пролезть в громадный, ныне безмолвный моторный отсек, где давно уже царила пыль.

Он прополз мимо тридцатитонных цилиндров гигантских двигателей. Отсек представлял собой лабиринт из лазов и монолитных поршней, шестерен и маховиков, посаженных часто, как деревья в лесу.

Пыль и свет были неподвижны, и впечатление создавалось такое, словно время потеряло здесь силу и сдалось на милость победителя. Человек покопался в дверном замке и замер, держась за ручку. Он помнил план корабля и знал, куда направляется, минуя стражников.

Занятия человека были таковы, что он владел несколькими магическими приемами — умел специальными пассами погружать в сон собак, знал заклинания, позволяющие приклеиваться к тени, поднаторел в черной магии и всяких хитростях. Но он сильно сомневался, что все это защитит его здесь.

Вздохнув, человек взялся за тряпичный сверток, привязанный к поясу. Его охватили дурные предчувствия.

И трепетное волнение.

Разворачивая тяжелый предмет, он нервно подумал, что если бы и в самом деле умел им пользоваться, то заржавевший замок служебного люка и неприятное ночное погружение в воду могли бы рассеяться как дым. Он все еще оставался невеждой, действующим наугад.

Наконец материя была полностью развернута, и в его руке оказалась резная вещица.

Она была чуть больше кулака, вырезана из гладкого камня, то ли черного, то ли серого, то ли зеленого, и довольно уродлива. Формой своей камень напоминал зародыша со всеми морщинками и завитками, из которых разовьются то ли плавники, то ли щупальца, то ли складки кожи. Поделка была выполнена умело, но, словно намеренно, вызывала отвращение. Статуэтка смотрела на человека единственным глазом — идеальной черной полусферой над круглым ртом, усаженным крохотными зубами, как у миноги. Этот рот зиял чернотой, уходившей в невидимую глотку.

Вдоль спины фигурки шел неровный зубчатый гребень тонкой темной кожи. Кусок ткани. Плавник.

Птавник был вделан в камень. Человек провел пальцами по всей его длине. Лицо его сморщилось от отвращения, но он знал, что должен сделать.

Он поднес статуэтку к губам и принялся шептать что—то на языке, полном шипящих звуков, которые слабым эхом отдавались в большой комнате, проникали в укромные уголки безмолвной машины.

Человек читал статуэтке сильнодействующие строфы и гладил ее предписанным способом. Пальцы его начали неметь по мере того, как что—то выходило из него.

Наконец он проглотил слюну и повернул статуэтку лицом к себе. Он поднес ее ближе, помедлил и, чуть наклонив голову, имитируя тошнотворную страсть, принялся целовать ее в губы.

Затем он открыл рот, просунул язык в зоб фигурки, ощутил холодную колкость ее зубов и завел язык еще глубже. Глотка фигурки уходила глубоко внутрь, а язык человека, казалось, проник в самое ее чрево. Он ощущал сильный холод у себя во рту. Приходилось сдерживать тошноту — вкус был отвратительный, тухловатый, соленый, мыльный.

Втиснув свой язык в самые глубины фигурки, он вдруг почувствовал ответный поцелуй.

Он ждал этого поцелуя, надеялся, полагался на него и все же испытал новый приступ тошноты и отвращения. Он ощущал своим языком слабое дерганье языка статуэтки — холодного, влажного и неприятно живого, словно в чреве фигурки обитала жирная личинка.

Неприятный вкус усилился. Человек чувствовал, как содержимое желудка подступает к его горлу, но подавил спазм. Статуэтка присосалась к нему с дурацким сладострастием, и он смирял себя, принимая ее ласки. Он просил ее милости, и та осчастливила его поцелуем.

Он чувствовал, как обильно выделяется его слюна и — омерзительно — устремляется из статуэтки назад, в его пищевод. Язык его онемел от осклизлого прикосновения, он ощущал, как ледяной холод передается его зубам. Прошло еще несколько секунд, и рот стал почти нечувствительным. Человеку казалось, будто по нему бегут мурашки, словно от горла и дальше вниз растекался какой—то наркотик.

Статуэтка прервала поцелуй и убрала свой маленький язычок.

Человек слишком быстро втянул в себя собственный язык и поцарапал его об обсидиановые зубы. Он этого не почувствовал и понял, что произошло, только увидев капли крови у себя на руке.

Он снова тщательно завернул фигурку, а потом замер в ожидании — поцелуй распространялся по его телу. Его охватила дрожь, трепет. Он неуверенно улыбнулся и открыл дверь.

По обеим сторонам висели, теряясь вдали, подернутые грибком портреты маслом и гелиотипы. Он почувствовал приближение караула с собакой.

Он усмехнулся, поднял руки, потянулся и медленно наклонился вперед, будто падал с простреленными коленями. Он ощущал вкус собственной крови и тухловатый рыбный вкус статуэтки. Его язык увеличивался в размерах, заполняя рот; человек так и не ударился об пол.

Теперь он двигался по—новому.

Он видел мир глазами статуэтки, которая через поцелуй наделила его этой способностью, он скользил и сочился по пространству так, как хотела статуэтка. Он опровергал углы коридора, менял их форму.

Человек не шел и не плыл. Он прокладывал свой путь сквозь щели в возможных пространствах и без труда (а иногда и с трудом) проходил по каналам, которые стали ему видимы. Когда он увидел двух приближающихся стражников с их мастифами, путь его был свободен.

Он не стал невидимым и не перешел в другую плоскость бытия. Он просто прислонился к стене, стал разгадывать ее текстуру, по—новому взглянул на ее масштаб, увидел вблизи пылинки, заполнившие его поле зрения, а потом скользнул за них, спрятался — и караул прошел мимо, не заметив его.

В конце коридор поворачивал направо. Когда караул исчез, человек скосил взгляд за угол и без труда воспользовался им, чтобы повернуть не направо, а налево.

Так он перемещался по «Гранд—Осту», вспоминая виденные прежде планы корабля. Когда появлялись патрули, он разными способами использовал против них конфигурацию интерьеров и уходил от них. Если он оказывался за стражниками не в том конце длинного коридора, то мог обойти их — скосив взгляд и вытянув руку, он хватался за дальнюю стену и быстро подтягивал себя за угол. Поворачивался он так, что двери оказывались под ним, и устремлялся под воздействием силы тяжести по длинному коридору.