Шрам - Чайна Мьевиль

Наконец появились Любовники, и началось собеседование.

Ночью Беллис вдруг обнаружила, что не может уснуть. Она решила не пытаться и попробовать вновь взяться за письмо.

Ей казалось, что она находится чуть ли не в центре событий. Каждый день ее провожали на «Гранд—Ост». В кают—компании собирались около тридцати — сорока мужчин и женщин, принадлежащих к разным расам. Было и несколько переделанных. Один или два из них плыли с ней на «Терпсихории». Она узнала приятеля Шекеля — Флорина Сака и поняла, что он тоже узнал ее.

Внезапно пришла жара. Город, поскрипывая, плелся через новую полосу Мирового океана. Воздух стал сухим, солнце каждый день палило так, как никогда не делало в Нью—Кробюзоне в разгар лета. Но жара не радовала Беллис. Она часто сидела, уставясь в это новое, равнодушное небо и чувствуя, как оно ослабляет ее волю. Она потела, стала легче одеваться и меньше курить.

Люди ходили по пояс раздетыми, а небо полнилось стаями летних птиц. Вода вокруг города была чистой, и большие косяки цветастых рыб ходили у самой поверхности. Над переулками Саргановых вод стоял смрад.

Хедригалл и другие вроде него — похищенные какты, бывшие пираты—купцы — читали лекции. Хедригалл был блестящим оратором, и благодаря его опыту рассказчика приводимые им описания и объяснения превращались в экзотические, волнующие истории. Это была опасная черта.

Он рассказывал Беллис и ее новым товарищам об острове анофелесов. И, слушая его истории, Беллис спрашивала себя — уж не взялась ли она за дело, которое ей не по зубам.

Иногда на собрания приходил Тинтиннабулум. Всегда присутствовал кто—нибудь из Любовников, а то и оба. А иногда, к беспокойству Беллис, рядом оказывался Утер Доул — стоял, прислонившись к стене, положив руку на эфес своего меча.

Беллис не могла оторвать от него глаз.

На палубе обретал очертания аэростат, похожий на огромного округлого кита. Беллис видела лестницы, сооружаемые внутри. Сооружались хрупкие на вид кабины, натягивалась пропитанная смолой и живицей кожа.

Вначале летательный аппарат представлял собой массу разрозненных частей, потом стал единым скелетом, а по мере того, как шла работа, все больше походил на огромный дирижабль. Он лежал на палубе, как огромное насекомое, только что рожденное из куколки: все еще не в силах взлететь, но уже ставшее тем, чем оно будет впредь.

Беллис в эти жаркие ночи сидела в одиночестве на своей кровати, потела и курила, жутко боясь того, что ей предстоит, и в то же время чуть не дрожа от возбуждения. Иногда она вставала и начинала ходить только для того, чтобы услышать, как шлепают ее ноги по металлическому полу. Ей нравилось, что, кроме нее, в комнате никто не производит ни звука.

ГЛАВА 20

Короткие, очень жаркие дни и бесконечные потные ночи. Шли недели, и дни становились длиннее, но свет по—прежнему пропадал ранним вечером, а долгая, липкая летняя ночь обессиливала город.

На границах кварталов происходили вялые стычки. Загулявшие головорезы из Саргановых вод могли оказаться в том же баре, что и компания из Сухой осени. Поначалу слышался только обмен любезностями: парни из Саргановых вод могли высказаться насчет любителей пиявок или громил демона, а ребята из Сухой осени громко шутили по поводу двух извращенцев у руля или, смеясь, придумывали плохие рифмы к словам «резать», «струп» и все в таком роде.

Несколько рюмок, понюшек или затяжек — и начинались тычки и пинки, но противники редко выплескивали всю свою энергию. Они делали только то, чего сами от себя ждали, и не больше.

К полуночи на улицах почти никого не оставалось, а к двум—трем часам они были практически пусты. Гул с соседних кораблей никогда не затихал. Там, в промышленных кварталах, на корме у старых кораблей, примостились фабрики и мастерские, отравлявшие воздух своими дымами. Работа в них никогда не прекращалась. По ночному городу двигались стражники — каждый в униформе своего квартала.

Армада не была похожа на Нью—Кробюзон. Здесь не существовало параллельной экономики отбросов, нищеты и выживания — здесь не было пустых подвалов, где ютились бездомные и попрошайки. Не было свалок, которые служили подспорьем для кробюзонских нищих, — из городских отходов извлекалось все, что можно было использовать вторично, а остаток выбрасывался в море вместе с телами мертвецов, и круги на воде за ними быстро исчезали.

На шлюпах и фрегатах были трущобы, где под действием морской воды и жары гнили дома, роняя капли влаги на своих обитателей. Рабочие—какты из Джхура спали стоя, набившись, как сельди в бочку, в дешевые ночлежки. Однако кробюзонцы чувствовали разницу. Нищета здесь была не такой убийственной, как у них дома. Драки по большей части вспыхивали по пьянке, а не из отчаяния. У всех была крыша над головой, пусть нередко и дырявая. Не было бродяг, которые подкарауливают в ночи припозднившихся граждан.

А потому глухой ночью человека, крадущегося к «Гранд—Осту», не видел никто.

Он неспешно шел по далеко не самым шикарным улочкам Саргановых вод — по Игле, Кровавому Лугу, лабиринту Ваттландауб на корабле «Подстрекатель»; потом он перебрался на баркентину «Плетенка», изъеденную плесенью, оттуда на подлодку «Пленгант». Он шел мимо люков на палубе лодки, держась в тени облупившейся перископной башни.

За его спиной, среди шпилей и мачт, темнела вышка «Сорго».

Рядом с «Пленгантом» раскачивался похожий на стену каньона высокий борт «Гранд—Оста». Из чрева гиганта, из—под его металлической шкуры доносились звуки непекрашаюшихся работ. На поверхности подлодки росли деревья: они вцепились в металл корнями, похожими на узловатые пальцы ног. Человек шел в их тени и слышал резкие звуки кожистых крыльев наверху, где носились летучие мыши.

Подлодку и борт—утес разделяли тридцать—сорок футов воды. Человек видел в небесах огни и тени припозднившихся дирижаблей. Слабые лучи фонарей в руках стражников, патрулирующих палубу, шарили по поручням «Гранд—Оста».

Он увидел перед собой плавные обводы огромного обтекателя, закрывающего колесо «Гранд—Оста». Под этим колоколообразным кожухом внизу были видны лопатки громадного колеса, торчащие, как коленки из—под юбки.

Человек вышел из тени хилых деревьев, снял ботинки, привязал их к своему ремню. Никто не появился, все вокруг было тихо, и он подошел к округлому борту «Плентганта» и внезапно почти беззвучно соскользнул в прохладную воду. До «Гранд—Оста» плыть было всего ничего, и вскоре человек оказался под кожухом колеса.

Промокший и исполненный решимости, человек поднялся в темноту по лопаткам шестидесятифутового колеса. Он был совершенно спокоен, хотя производимые им звуки эхом разносились в пространстве под кожухом. Он вскарабкался на огромную ось, подобрался к ее оконечности, а оттуда полез в давно заброшенный служебный люк, о существовании которого он знал.