Долгий путь в лабиринте - Александр Насибов

Да, неудача. Я подумал и о том, как воспримет это Гейдрих. Теперь, когда я у него в подчинении, он по-прежнему корректен, вежлив. Но у нас уже иные отношения...

Двумя часами позже он сам вызвал меня. Оказалось, он уже знал о московской шифровке.

- Понимаете, что произошло? - холодно сказал Гейдрих. Необдуманными действиями вы просигналили русским, что намеревались с кем-то встретиться в Баку. А важность этой встречи подчеркнули тем обстоятельством, что рискнули отправить туда официально аккредитованного дипломата!

Я сказал, что все понимаю и готов нести ответственность.

- Вашей вины здесь нет. - Он покачал головой: - Неопытны, только и всего. Взялись за дело не с того конца. - Гейдрих продолжал после паузы: - Учтите, в Баку действует консульство Персии и там есть наш человек...

Мы подробно обговорили этот вариант, все спланировали.

Я был уже возле двери, когда он окликнул меня:

- Любите вы музыку, штандартенфюрер?

Я был огорошен, но быстро нашелся. Разумеется, я знал, как ответить - ведь мне была известна страсть Гейдриха к скрипке.

- О да! - воскликнул я. - Фортепиано и скрипка для меня превыше всего в часы отдыха.

Гейдрих стоял за столом и улыбался.

- В таком случае жду вас завтра в восемь часов вечера у себя в Зюденде. Соберутся любители музыки. Буду рад доставить вам удовольствие.

27 августа. Я пишу эти строки в полночь, только что вернувшись от Гейдриха. То, что я увидел там, непостижимо. Будто побывал в ином мире... Огромный салон обставлен старинной мебелью, пол устлан ковром и поверх него - тигровыми и медвежьими шкурами. Гости в вечерних туалетах чинно сидят в белых с серебром массивных креслах. У рояля, стоящего на небольшом возвышении, прямая и статная фрау Лина Гейдрих. Ее светлые волосы гладко зачесаны, тяжелая коса свешивается до пояса, приятно контрастируя с алым бархатом платья. В нескольких шагах от нее сам хозяин. Он во фраке, глаза полузакрыты. Расставив ноги, он чуть покачивается в такт мелодии, которую извлекает из своей скрипки. Обстановку таинственности, волшебства дополняют свечи - зажжены только они, в их неровном свете лица людей кажутся белыми, нереальными... Будто нет вокруг Германии с ее дымящими, грохочущими заводами, нет сотен дивизий, которые заканчивают последние приготовления, подтягиваясь к границе с Польшей, и будто не он, Гейдрих, несколько часов назад сидел в своем кабинете, управляя гигантской машиной безопасности рейха!

Позже, когда закончился легкий ужин в саду и подали кофе, случилось так, что на несколько минут мы с Гейдрихом оказались с глазу на глаз.

- Вам понравилось? - спросил он.

Разумеется, я рассыпался в похвалах по поводу его таланта.

- То, что вы делали со своей скрипкой, - истинное волшебство, сказал я. - Можно подумать, что в руках у вас был "Страдивари".

- Увы! - сказал он и вздохнул. - О такой скрипке я могу лишь мечтать.

Под конец я заметил, что у меня из головы не выходит наш последний разговор - идея с использованием человека из персидского консульства в Баку...

- А пока, быть может, стоит направить к кузине нового посланца, более ловкого? - сказал я. - Выждать какое-то время и сделать новую попытку...

- Я подумаю, - ответил Гейдрих. - Возможно, так и поступим. Но все равно это позже. Сегодня я позволил себе несколько часов развлечения. Надо было дать отдохнуть нервам перед трудным делом в Польше. Месяц, если не больше, мы будем работать как одержимые. Подождите еще месяц, Тилле, и мы все решим".

3

Было около четырех часов дня, когда Кузьмич закончил просматривать пленку. Отложив ее, прислушался. С кухни не доносилось ни звука. Он встал и прошел туда.

Эссен спал, положив голову на угол стола. Дробиш сидел рядом и курил. Увидев вошедшего, бесшумно поднялся с табурета. Они вернулись в комнату.

- Извините его, - сказал Дробиш, кивнув в сторону кухни. - Гвидо работал ночью, сутки не сомкнул глаз... Ну, как пленка?

- Вы сделали важную работу, товарищ, - сказал Кузьмич. - Очень важную. Но...

- Но это только начало?

- Да.

- Нужен весь дневник?

- В первую очередь письма. Все, какие есть. У этого Тилле могут оказаться письма от некоей женщины.

- Имеете в виду его кузину?

- Да, ее. И это срочно.

- Я понял.

- Где сейчас ваш хозяин? Он дома?

- Отсутствует с позавчерашнего дня. Я собрал его как в дорогу: чемодан, несессер. Он где-нибудь на Востоке. Сейчас там много дел для СД... Стойте! Хотите заполучить письма уже сегодня?

- Хорошо бы!..

- Ну что ж, - сказал Дробиш. - Надо так надо.

- Минуточку... Скажите, ваш хозяин знает русский язык?

- Вряд ли. - Дробиш подумал. - Нет, не знает!

- Почему такая уверенность?

- У него на письменном столе переводы с русского. В основном газетные статьи - перевод и тут же справка: такая-то газета, дата, город. Но самих газет нет. Значит, они ни к чему.

- Справедливо. Из каких городов газеты?

- Я запомнил: Москва, Баку, Грозный...

- О чем статьи? Нефть?

- Да, нефть. Но есть и на другие темы.

На улице послышался шум. Кузьмич и Дробиш приблизились к окну. По всей ширине мостовой двигались барабанщики - полсотни мальчиков и девочек в шортах и блузах хаки и таких же пилотках, с барабанами на ремнях через плечо. Два парня постарше несли транспарант:

"Ein Volk, ein Reich, ein Fuhrer!"1

1 "Народ, империя, вождь!".

У других парней были знамена со свастикой и портреты Гитлера. За ними маршировала основная масса юнцов в форме гитлерюгенд. Барабаны гремели. Шедшие по бокам процессии командиры выкрикивали первые слова лозунгов, а колонна скандировала окончание.

На тротуарах было мало прохожих. Все они останавливались и, как заведенные, вскидывали руки к портретам Гитлера.

- Вот как выдрессировали, - угрюмо сказал Дробиш. - Быстро приучили стадо к повиновению!.. "Любуюсь" такими и думаю: а что будет дальше?

Он обернулся, поглядел в глаза Кузьмичу.

- На этот вопрос вы даете ответ своей работой, - сказал Кузьмич. - Если боретесь против нацизма, значит, верите в возможность его поражения. Разве не так?

- Верю, что Германию не оставят в беде. Это и придает нам силы. Дробиш твердо повторил: - Да, не оставят. А если так, то и мы не должны сидеть сложа руки. Ибо сказано: Бог тому помогает, кто сам себе помогает.

Он готов был рассмеяться, но перехватил взгляд Кузьмича, брошенный на часы, сгреб со стола свою шляпу.

- К десяти часам вечера управитесь? - спросил Кузьмич.

- Постараюсь. Встретимся здесь?

- Лучше в другом месте... Скажем, возле вашего замка. На южной дороге в двух километрах от него есть заброшенный домик.

- Сторожка в буковой роще?

- Да, сторожка, так будет точнее.

- Выходит, вы там бывали? - удивленно пробормотал Дробиш.

Кузьмич обнял его за плечи, повел к двери.

- От десяти до одиннадцати возле сторожки я буду возиться с автомобилем - менять свечу.

- Понял.

- Если не сможете прийти, завтра свяжитесь с Эссеном. Он отыщет меня.

4

Дробиш появился в начале двенадцатого, когда Кузьмич, решив, что пора возвращаться, закончил "ремонт" автомобиля - ввернул на место свечу и опустил капот двигателя.

- Неудача, - сказал Дробиш, сев в автомобиль. - И я сам во всем виноват. Вел себя как последний дурак. Понимаете, достал пачку писем из сейфа, стал просматривать. Читал, глупец, вместо того чтобы действовать камерой. Уж очень хотелось отыскать те, о которых вы упоминали...

- Письма кузины?

- И ведь нашел! Там три таких письма... Быстро просмотрел их, приготовил фотоаппарат. И - неудача. Сперва появился хозяйский сын, проторчал часа полтора в кабинете отца. А теперь к нему пожаловали гости...

- Что было в письмах?

- Они короткие. На мой взгляд, ничего особенного:

"Мы с мужем здоровы, живем хорошо; как вы поживаете, тетя, здоров ли мой кузен?.."

- Тетя, сказали вы?

- Я забыл!.. Письма адресованы женщине. Я знаю ее. Это старуха, родная тетка Теодора Тилле. Живет в Бабельсберге. Кажется, Хорст Вессельштрассе, сорок два.

- Имя, пожалуйста!

- Аннели Шеель.

- А имя этой... кузины?

- Эрика Хоссбах. Теперь адрес. - Дробиш наморщил лоб и не без труда выговорил: - СССР, Баку, Телефонная улица, тридцать два.

- Очень хорошо. Еще вопрос: упоминается ли в письмах имя вашего хозяина?

- Мне кажется, нет... Нет, не упоминается. "Кузен", и все.

- Так... Говорите, письма короткие?

- Да. Каждое - страница и то неполная: десять - пятнадцать строк.

- Понимаю... Товарищ Кони, раньше я думал, будет достаточно, если вы сфотографируете их. Теперь вижу, что должен посмотреть сами письма.

- Только эти три?

- Да. Но и конверты тоже. Это займет немного времени. Просмотрю и тотчас верну.

Дробиш понимал, что, рассказав о письмах, чем-то насторожил собеседника. По-немецки тот говорит, как немец. Впрочем, шипящие чуть смягчает и растягивает гласные, отчего речь приобретает певучесть. Похоже на говор жителей областей, пограничных с Францией... Так кто же это такой?