Счастливое число Кошкиной (СИ) - Муар Лана

— Неа, — помотал головой Совунчик. — И что же такое твой эпик-центр?

— Это когда случается что-то офигенное. Вот как сейчас.

— Три половинки шавухи и бутылочка пива?

— Угу. Это самое офигенное. Особенно с тобой.

Вздохнув, я подняла глаза на Совунчика и улыбнулась его улыбке, руке, обнявшей меня, и губам, коснувшимся макушки.

— Тогда три половинки шавухи, две бутылочки пива и одна Кошка, — прошептал он, — это мой эпик-центр.

Как бы ни было приятно сидеть обнявшись, мне все сильнее хотелось большего. Того самого, после чего наступит полнейший эпик-центр.

Я аккуратно вывернулась под предлогом поправить и подложить пару поленьев в практически потухший костер, но после того, как сделала то, о чем говорила, пошла не к Совунчику, как он думал, а от него.

— Гель? — окликнул меня Денис, только остановить не смог бы и не успел.

Я на ходу расстегнула и отбросила куртку. После, подгоняемая новый окриком, стянула кроссовки и следом за ними спортивки с носками. И рванула по мосткам пришпаренная угрожающим:

— Кошка, блядь, прибью дуру!

— Я сама тебя скоро прибью, — пробубнила себе под нос и прыгнула, завизжав раньше, чем окажусь в не самой теплой воде.

Мало того, что ее температуру с очень большой натяжкой можно было назвать подходящей для купания. Но то, во что я погрузилась, в секунду вышибло воздух из лёгких и проморозило меня до самых костей. Я вынырнула, проклиная себя самыми последними словами, и погребла к мосткам, на которые выбежал полуголый Совунчик.

Когда он успел раздеться? Зачем раздевался, если я уже все поняла и осознала? Не знаю. Не успела даже подумать об этом, а Денис успел все и сразу. Сигануть в воду рыбкой, вынырнуть, подхватить меня на руки, встряхнув, как котенка, и потащить на берег, матерясь на чем свет стоит:

— Геля, блядь, тут ключи по всему озеру! — проорал он мне в ухо и резко замолк, когда на его запястье запищали часы.

52. Ваша киска купила бы…

POV. Геля.

Пик-пик-пик…

И меня захлестнула волна огня. Она выжгла вены, превращая кровь в бурлящую лаву, спалила все, до чего могла дотянуться. Но не успокоилась, а загудела в висках зашкалившим пульсом, захрипела вспыхнувшим в легких воздухом и рванула по горлу навстречу жадным губам. Только они, голодные и ненасытные, прижгли мою шею и, окончательно обезумев, впились в грудь. Втянули, прихватывая, сосок. Сдавили его до боли и тут же с рычанием переключились на второй. И только сейчас заметив, что я в футболке, Совунчик зашипел на нее и меня в ней. Подкинул выше, задирая прилипшую ткань и кусая живот. Захрипел, услышав мой стон. И издал какой-то невообразимо утробный животный рык, оттянув в сторону перешеек трусиков и смяв пальцами лоснящиеся от смазки губки.

— С-с-сучка! — прошипел он, впиваясь зубами мне в шею. Скользнул к клитору и надавил на него, выдыхая в ухо злое и хрипящее от возбуждения: — С-с-сучка!

— Да! Да! ДА!!!

Я обхватила бедра Дениса ногами, когда он широкими шагами полетел со мной на руках к машине. Вскрикнула, протестуя, почувствовав отрывающие от себя руки. И застонала раньше, чем к коленям слетели трусики. Они врезались в кожу, а я, нетерпеливо и грубо развернутая лицом к капоту Старичка, прогнулась дугой, чтобы ослепнуть и захрипеть от первого же вколачивающего рывка.

— С-с-сучка-а-а, — прорычал Денис сквозь зубы, вжимая меня в себя.

Смяв ладонью мою грудь и укусив за плечо, мощным движением выбил новый хрип, за ним ещё один и ещё. Не замедляясь, а наоборот, лишь наращивая темп.

Я не успевала сделать ни вдоха и урывками хватала жалкие крохи воздуха, а Денис и их выбивал из горящих огнем лёгких. Надсадно дыша, он врывался в меня, с хлопком впечатывал себя, вдавливая мои бедра в свои и оставляя зубами отметины на плечах и шее.

Грудь, живот, лобок и… клитор… Всегда он. Пальцы Совунчика терзали грубыми ласками все, что попадало ему под руку, и в то же время порхали по клитору, дразня его, кружа по нему, надавливая на него. Будто Денису не хватало моих хрипящих стонов или он решил свести меня с ума. То ли наказывая, то ли отыгрываясь за каждую секунду своего и моего воздержания.

И я хрипела. Стонала. Задыхалась.

Захлебывалась обрушившимся на меня безумием. Рвалась ему навстречу, не видя перед собой ничего, кроме пульсирующих и гудящих звёздочек. Выгибалась, подставляя шею под новый укус, упиралась ладонями в капот, чтобы проскользить по нему от очередного рывка, и повторяла как сумасшедшая:

— Ещё… ещё… ещё…

— С-с-сучка!

Шипящее, клокочущее, изголодавшееся.

А после очередной рывок, скрип моих ладоней по металлу, укус и рык. Животный, утробный, ненасытный.

Распаляющий и без того нестерпимый пожар внутри.

Отзывающийся в каждой клеточке моего тела ревущим гулом.

Разметавший меня на те самые искрящиеся перед глазами звёздочки.

Я упала, жадно хватая воздух и подрагивая от бьющих по телу и внутри него спазмов. Растеклась по капоту, придавленная сверху надсадно дышащим Совунчиком, и нервно рассмеялась его хрипящему и севшему в ноль:

— Сама виновата…

— Да, — кивнула, облизала пересохшие губы и прошептала, прерываясь на вдох и выдох: — Ещё. Плохо наказал. Мало. Очень мало.

— С-с-сучка, — рассмеялся Денис, прикусил мочку моего уха и спросил: — Ты как, Гель? Я чего-то с катушек слетел.

— Ага. И я, — снова кивнула и повторила, — Ещё. Только отдышусь.

— И я, — услышала в ответ, и попросила, когда Совунчик начал подниматься:

— Полежи так. Это мой эпик-центр.

— И мой, — выдохнул Денис, приподнимаясь и подсовывая под меня руку.

Снова придавил грудью, уже не так сильно, но достаточно, чтобы я чувствовала, как гулко бьется его сердце.

— Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, ехал поезд запоздалый…

Лёжа на спине Совунчика и нашептывая слова томным и разморенно-намекающим голосом, я чертила ноготком по его плечам, спускаясь по ребрам все ниже и ниже, и сорвалась в хохот раньше чем засмеялся Совунчик:

— Гель! Кошатина ты ненасытная! Пять минут, может десять. Пожалуйста.

Приподнявшись на локтях, он посмотрел на меня, делающую ничего не понимающее лицо, и уткнулся лбом в руки, давя рвущийся ржач на мои показушно надутые губы.

— Ну так не честно, Совунчик. Ну ещё разочек. Чтобы я уже точно запомнила. Ну накажи. Накажи. Накажи.

Канючила, хотя сама уже не могла пошевелиться и забралась на Дениса "понежиться и погреться" больше из опасений, что повторение ещё одного такого "разочка" в ближайшие пару часов выключит меня напрочь. Все, на что у меня хватило сил, это прижаться щекой к исцарапанным лопаткам Совунчика и, прикрыв глаза, "драконить" своего сладко-мучительного палача, понимая, что его состояние ушло не далеко от моего.

Полнейшая впихуемость и вытраханность.

Кайф!

Я сбилась со счета, да не особо-то и считала сколько раз "наказывал" меня Совунчик, сколько "наказывалась" я его и сколько "наказывали" друг друга. Кажется, последнего все же было больше, и мне, продышавшейся и проморгавшейся, хотелось ещё и ещё, а Совунчик, похоже, если и не собирался затрахивать меня до смерти, то до полусмерти точно. И это у него явно получилось.

Только прозвучавшая угроза повторения через десять минуточек не остановила меня. Я продолжила свои поцарапывания, мурча себе под нос "рельсы-рельсы", и захихикала, увидев испуг в глазах Текилы, заглянувшей с проверкой причин подозрительной тишины.

Она недовольно тявкнула и потрусила обратно в свое убежище, под машину, куда умудрилась перетащить свою лежанку, понимая, что начавшееся и не собирающееся прекращаться "сумасшествие людей" может закончиться крайне плачевно, а подремать в ходящей ходуном палатке ей мало того, что не получится, так ещё и не дадут. Дорвавшись друг до друга, мы отрывались и наверстывали упущенное, иногда совершая такие кульбиты, что с лёгкостью могли задавить собаку.