Конец российской монархии - Бубнов Александр Дмитриевич

«Милого всегда нужно подтолкнуть», — писала императрица в Ставку Николаю II о нем же самом.

Император Николай был настолько слабохарактерным, что далеко не всегда мог сдерживать членов своей многочисленной царской фамилии, среди которых возникало немало интриг и неоправданных домогательств.

Вынужденный обстановкой к встрече в упор с более сильной волей, император Николай не имел в себе силы устоять против влияния этой воли. В этих случаях он предпочитал уклониться от немедленного ответа. Но иногда обстановка вынуждала его к решениям, в коих впоследствии он раскаивался, от коих стремился при первой возможности отступиться.

Одним из очень ярких примеров сказанного может служить известное свидание русского императора с Вильгельмом II в Бьерке 11 июля 1905 года.

В этот день император Николаи II, верный друг и союзник Франции, унаследовавший эти чувства от своего отца, поддавшись уговорам германского императора Вильгельма II, подписал много потом нашумевший договор об оборонительном союзе России и Германии[137].

Русская императорская яхта «Полярная звезда» в яркий, солнечный день тихо покачивалась на просторном Бьеркском рейде, окруженном цепью зеленых островов, сливавшихся на горизонте с зеленью финляндских берегов. Россия, утомленная войной, вела в Вашингтоне через своих представителей переговоры о мире со своим недавним военным противником — Японией. Государь отдыхал и был мирно настроен; вблизи него не находилось никого другого, кроме морского министра адмирала Бирилева[138], не пользовавшегося влиянием на дела общегосударственного порядка.

В такой идиллической и интимной обстановке должно было свершиться частное свидание двух соседних императоров, из коих один еще недавно оказал услугу другому невмешательством в дальневосточные дела, невмешательством, купленным, однако, ценою очень невыгодного для России торгового договора.

Германский император прибыл к месту свидания на яхте «Гогенцоллерн», и первая встреча обоих императоров произошла накануне упомянутого события 10 июля. Уже в этот день между ними произошел частный обмен мнениями по поводу политики Англии, казавшейся обоим собеседникам опасной.

На следующий день на «Полярной звезде» должен был состояться интимный завтрак. По окончании такового император Вильгельм продолжил вчерашнюю беседу, в течение которой и сделал предложение о заключении между Россией и Германией оборонительного договора с привлечением к таковому впоследствии усилиями России Франции. Поддавшись внушениям своего собеседника и поверивши в то, что этим путем мир на Европейском материке может быть упрочен, Николай II согласился на подписание предложенного ему договора, который и был привезен императором Вильгельмом в виде проекта. Подписав этот документ, император Николай пригласил находившегося на яхте адмирала Бирилева, который тут же скрепил договор своей подписью, едва ли даже ознакомившись с его содержанием.

Так выявилась в данном случае слабость воли императора Николая II, поддавшегося внушениям своего коварного гостя Вильгельма. Когда же этот договор стал известен в нашем министерстве иностранных дел, то руководителям этого ведомства, графу Дамсдорфу[139], а затем Извольскому, стоило много труда и дипломатического искусства, чтобы аннулировать его значение и убедить правительство Франции в том, что данное соглашение явилось в результате не двоедушия монарха, а его предположения о возможности привлечения к этому договору впоследствии Франции. Как уже следует из предыдущего, по существу, острие договора было направлено против Англии, которая в период русско-японской войны находилась в стане наших противников и начало сближения с которой следует отнести лишь к 1907 г.

Однако с неблагоприятным впечатлением, произведенным на Францию этим договором, русскому правительству пришлось вновь встретиться в 1917 г., уже после отречения императора Николая II от престола. В мае этого года появились сначала в русской, а затем и в заграничной печати нескромные разоблачения по этому поводу. Это было время, когда в результате русской революции среди французов была поколеблена вера в устойчивость русской политики. Нашему послу в Париже Извольскому пришлось иметь с представителями французского правительства продолжительную беседу, убеждая их в том, что ответственные руководители русской внешней политики оставались всегда лояльными по отношению к принятым ими на себя обязательствам и что самый договор, о котором шла речь, никогда не мог считаться вошедшим в силу, ибо осуществление его было поставлено в зависимость от присоединения к нему французского правительства.

Словам тем не менее верили плохо, и для убеждения в стремлении России продолжать войну с союзниками требовались более реальные доказательства в виде перехода русских войск в наступление, которое могло быть организовано только в середине лета.

Во главе морского министерства при императоре Николае довольно долго стоял адмирал Григорович. Это был умный и очень тонкий министр, которого одно время даже прочили на пост премьера. Усилия его были сосредоточены на скорейшем воссоздании флота, погибшего в период японской войны.

В 1912 г. адмиралом Григоровичем была внесена в законодательные учреждения морская программа, существенной частью которой являлась постройка судов линейного флота. Наш Генеральный штаб, как и некоторые группы морских офицеров, не разделял мнения о пользе срочной постройки линейных судов и усматривал в испрашивавшемся отпуске многомиллионных ассигнований на эту постройку серьезный тормоз для развития более необходимого подводного флота и сухопутной армии.

Инспирируемый нами, генерал Сухомлинов, никогда не умевший, впрочем, быть настойчивым в вопросах, которые могли поколебать его личное положение, пытался, однако, несколько раз докладывать государю о несвоевременности выдвигавшейся морским министром программы, но напрасно. Государь, питавший к морскому делу и к морякам личное расположение, упорно держался взглядов адмирала Григоровича и не сдавался.

— Я ничего не могу сделать, — сказал нам однажды В. А. Сухомлинов. — В последний раз государь, случайно бывший в морской форме, сухо возразил мне: «Предоставьте, Владимир Александрович, более авторитетно судить о военно-морских вопросах нам, морякам».

Так решительно император Николай пресекал доклады своих министров, имевшие целью повлиять на изменение раз принятого им решения, и особенно в тех случаях, когда вопросы выходили за пределы их непосредственного ведения.

Император, видимо, усматривал в этом вмешательстве покушение на свою самодержавную власть; в действительности же при отсутствии объединенного министерства и единой программы это вмешательство, может быть и ненормальное, было единственным средством доводить до верховной власти о наличии разномыслия в мероприятиях, предложенных к осуществлению различными министрами.

Государь император Николай Александрович был глубоко верующим человеком. В его вагоне находилась целая молельня из образов, образков и всяких предметов, имевших отношение к религиозному культу. При объезде в 1904 г. войск, отправлявшихся на Дальний Восток, он накануне смотров долго молился перед очередной иконой, которой затем благословлял уходящую часть.

Будучи в Ставке, государь не пропускал ни одной церковной службы. Стоя впереди, он часто крестился широким крестом и в конце службы неизменно подходил под благословение протопресвитера отца Шавельского. Как-то особенно, по-церковному, они быстро обнимают друг друга и наклоняются каждый к руке другого.

Вера государя, несомненно, поддерживалась и укреплялась привитым с детства понятием, что русский царь — помазанник Божий. Ослабление религиозного чувства, таким образом, было бы равносильно развенчанию собственного положения.

Не рассчитывая на свои силы и привыкнув недоверчиво относиться к окружающим его людям, император Николай II искал поддержки себе в молитве и чутко прислушивался ко всяким приметам и явлениям, кои могли казаться ниспосылаемыми ему свыше. Отсюда его суеверность, увлечение одно время спиритизмом и склонность к мистицизму, подготовившими богатую почву для разного рода безответственных влияний на него со стороны.