Юрий II Всеволодович - Ольга Гладышева

Татары же не только никого не предупредили, но лазутчика заслали Бий-Кема, чтоб он наврал и нагородил с три короба, дабы русских в заблуждение ввести и бдительность их усыпить.

Всякая схватка — со своими ли, с датчанами или немцами, с половцами или мордвой — начиналась обыкновенно с единоборства двух богатырей, после чего уж вступали в бой главные силы, которые бывали примерно равны.

Татары с равными себе в драку ни в коем случае не ввязывались, им нужно хотя бы двойное превосходство, а теперь стало ясно, что пришло их на Сить даже больше, чем можно было ожидать в этой непролазной глухомани.

Путь отступления через просеку к погостам перекрыт, за спиной дремучий лес, сквозь который коннице не пройти. Попытаться прорваться сквозь татарскую конницу к Волге — тоже верная гибель.

Оставалось только одно: вытянуться во всю длину укреплений и стоять спиной друг к другу, чтобы вести круговую оборону. А это как раз и претило больше всего: и сам Юрий Всеволодович, и соратники его привыкли вести только наступательную войну.

Также смущало и беспокоило уверение Глеба Рязанского, что татары не любят, когда противник собирает все силы вместе, стараются раздробить их на несколько частей, а потом порознь уничтожить. Теперь Юрий Всеволодович понял, что это правда, но оказалось, поздно: все воинство уже растянулось вдоль Сити от истока до устья. А надо бы ставить заслоны по глубине — один за другим в лесу и на болотах. Такое расположение было бы устойчивее и обладало бы большей ударной силой.

Великий князь досадовал на себя, но теперь приходилось надеяться лишь на то, что пехота должна приковать татар к местам, им неизвестным и невыгодным, а верхоконные дружины попытаются нанести разящие удары из засады.

Полагая, что татарские военачальники захотят взять в плен или уничтожить прежде всего его самого, Юрий Всеволодович надежно укрепил свою ставку, считая, что тут татарские всадники завязнут в рукопашной сшибке с пешцами, после чего конные полки Жирослава Михайловича будут бить их по левому крылу, а с правой стороны, обходя перелески и дубравы, незаметно подкрадутся дружины Василька и его братьев.

Казавшимся безупречными расчетам не суждено было сбыться. Татарская конница шла сплошной лавой по всей линии обороны.

Это было невиданно огромное воинство!

Главное же, у татар все было обдумано и испробовано заранее, а русским пришлось поступать наобум.

Первые сотни татар схлестнулись с укрывшимися за высокими щитами лучниками и копейщиками.

Голова неприятельского войска сразу же перестала продвигаться вперед, увязнув в рукопашной.

Сить в этом месте делала резкий изгиб. Не сумев прорваться через защиту, татарские всадники разделились надвое и стали охватывать излучину реки.

Левое их крыло накрыло то место, где находилась ставка великого князя.

Вот здесь-то как раз и были самые надежные укрепления.

Крыло переломилось. Всадники пошли вразброд.

Юрий Всеволодович дал знак стоявшей в засаде дружине, которая могла теперь воспользоваться временным превосходством в силе и окончательно расчленить крыло.

Рубка закипела с еще большим ожесточением.

Татары не ждали столь решительного нападения, прижались к сосновому бору, пытаясь остановить русских стрелами.

Дружинники на своих неутомленных конях, действуя кто мечом, кто копьем, уничтожили весь обособившийся отряд противника поголовно.

Справа же, за горбом водораздела, татары вклинились беспрепятственно.

Где же там Жирослав? Отчего медлит?

Тут примчался верхоконный гонец:

— Татаре по Мологе идут!

— Много их?

— Ой, князь! Словом не сказать! Главный воевода подмоги просит.

Поверить было невозможно, что враг такой же лавой, как здесь, смог обрушиться и на полки Жирослава Михайловича. Ведь раз идут по Мологе и требуется подмога, значит, не выдержал удара главный воевода? И значит, татары могут зайти теперь уже и с тыла?

А от Василька и гонца нет…

Погосты пылали с прежней силой. Только языки огня в черных сгустках дыма при свете солнца сделались не столь ярки, даже белесы.

Татар, похоже, вовсе не смутило неожиданное поражение в скоротечной рукопашной схватке. Словно не замечая понесенных потерь, оставляя раненых мучиться в предсмертных корчах, они обходили горб водораздела. Стало очевидно, что они хотят взять в кольцо ставку великого князя, чей алый стяг помогал им не уклониться в сторону в непривычном для них лесу.

Пешие лучники и копейщики, сохраняя боевой порядок, спокойно ждали врага — непрерывная цепь красных щитов и частокол взятых вверх железных копий.

Татары словно почувствовали, сколь неприступен отвердевший строй перед ними, перешли на рысь. Наверное, и им было страшно, потому что они, как споткнулись — с рыси перешли на уторопленный шаг, а потом и вовсе остановились, будто в раздумье. Ждали, не выскочат ли к ним конные дружинники, с которыми рубиться привычнее, не то что с зарывшимися в снег и закрывшимися длинными щитами отчаянными пешцами.

Юрий Всеволодович наблюдал за происходящим, сидя верхом на Ветре и в окружении трех мечников.

Одна стрела просвистела над его головой. Вторая обожгла ухо и за спиной вонзилась в ствол сосны, дрожа с тонким позвоном. От этого позвона засосало в животе, зноб прошелся по телу, вздыбил на затылке волосы.

Вот оно!

После краткого колебания татары под гул медных труб и удары бубнов снова двинулись вперед, выставив перед собой пики.

Русские ряды тоже шевельнулись. Но никто не побежал. Наоборот, многие смельчаки поднялись с луками и щитами.

Якум, вернувшийся с дружинниками после первой рукопашной рубки, соскочил с лошади, голосом и движениями рук заставил ее повалиться боком на снег. Послушная и обученная лошадь лежала, будто уснувшая.

Укрывшись за ней, Якум расчехлил лук, опробовал зазвеневшую тетиву.

Якум наложил и выпустил первую стрелу.

Она вспорола морозный воздух и канула где-то в строю татар.

После этого стрелы Якума полетели одна за другой. Три всадника почти одновременно опрокинулись навзничь. Двое рухнули в снег. Один зацепился за стремя, и обезумевшая лошадь поволокла его по серому льду Сити.

Не все еще воины успели колчаны расчехлить по примеру Якума, а он уже расстрелял все свои двадцать четыре стрелы до единой, после чего сбросил с себя тулупчик, оставшись в одной нательной кольчуге, голосом поднял лошадь и подвел ее к великокняжескому стягу.

— Княже, твой длинный меч хорош, но тяжел для долгой рати. Возьми мой. — Якум с хрустом выдернул из ножен свой знаменитый харалужный меч, отобранный когда-то у половецкого хана, протянул Юрию Всеволодовичу. — А твой давай мне, поменяемся на счастье и удачу.

Подняв над головой княжеский, с рукоятью на полторы руки меч, Якум ринулся прямо в гущу врагов, будто решил, что уж достаточно ему самому жить и теперь остается одно — забрать как можно больше татарских жизней.

— Постой! — пытался остановить его Юрий Всеволодович.

Но Якум не слышал или не хотел слышать. Он врубился в чужие ряды, бросил поводья, взял меч сразу двумя руками и принялся размахивать им без останову и роздыху, не разбирая, где кони, где люди.

Много врагов порубил он. Никто не смог одолеть его в рукопашной. Но тучи стрел накрыли Якума. Иные застревали в мелких кольцах его кольчуги. Иные же были смертельны. Каждая из множества была смертельна.

Он упал на укрытый снегом защитный вал. Кровь струями стекала по кольчуге на длинную, до колен рубаху с вышивкой по подолу — последней памятью о жене, умерщвленной вместе с детьми во Владимире. Якум еще пытался подняться, но лишь царапал пальцами жесткий, не тающий в руке снег.

Своим порывом Якум увлек находившихся в некоем оцепенении всадников. Каждый ощутил в своей душе не только отвагу и решимость, но неодолимую ярость, которая заставляет человека драться до конца, не помышляя о смерти, даже не испытывая боли от ран, ударов и ссадин.

Навострив луки, пешцы выпятили убийственный вихрь стрел. Они вырвали из седел сотни всадников. Задние скакали через упавших, втаптывали в снег мертвых и раненых.

Новый град стрел из-за красных щитов хлестанул татар, продолжавших рваться вперед с остервенением самоубийц. Неся огромные потери, со стонами и вскриками, они все-таки доскакали до передней линии обороны, смяли лучников, однако застряли в частоколе копий.

Но и ряд копейщиков они прорвали, грудя лошадей и тела.

Дальше на их пути встали сицкари с топорами, насаженными на длинные древки.

Смяли, порубили и сицкарей тоже.

Юрий Всеволодович повернулся к дружине, одним взглядом схватил бледные, напряженные лица.

— За мной! — Он поднял меч и сжал стременами бока Ветра. Тот рванулся вскачь.

— Впере-ед! — раздался рев дружинников.