Мутуалист (Дилогия) - Николай Грубов

Целых два часа потребовалось чтобы из того что было в горшке наконец получилось полужидкое пюре. Попробовав эту еду, я скорчил рожу – не вкусно. Морская вода горчит по особому, и убрать эту горечь, чтобы приготовить еду по вкусу, просто невозможно. Из морской воды делают пищевую соль, я это знал, но вот вода для приготовления пищи не годится, имеет привкус горечи. Она хорошо служит, когда готовить приходится крабов или тех же лангустов, но не при готовке пюре из фасоли. Тем не менее, мы с удовольствием приложились к вареву. К нам присоединились две женщины, которые смогли подняться. Кормить детей мы пока не стали. Впереди еще двое, а может и трое суток ожидания, еда еще пригодится. Я знал, что без воды человек может обходиться всего ничего. Тем более что это дети, и они уже обезвожены. Нам предстояло проверить на практике, насколько живуч человек, и как долго может обходиться без воды. Как помочь, чем заменить воду, я не знал.

После еды капитан смог мне коротко рассказать эпопею и своей жизни, и его попутчиков. Это произошло после того как я спросил его на русском языке кто он такой и как попал во всю эту историю. Его вытаращенные на меня глаза сами по себе уже сказали, как он удивился. Удивился и в то же время обрадовался. Я коротко рассказал ему про себя и Лизу чем еще больше поразил и удивил схожестью наших приключений с его историей. По всей видимости, он соскучился по языку, для него родному, но в здешних условиях совершенно бесполезному, и, рассказывая мне свою историю, он как бы вслушивался в свою речь, изумляясь, что не забыл и тот язык, на котором когда-то говорил.

Как оказалось, это не его семья, он попал в эту команду случайно. Кто он и где он, ему пришлось узнавать постепенно, так же как и разговорный язык выучить. То, что он находился долгое время на излечении в одной из местных больниц принадлежавшей храму, ему вскоре стало понятно. Но все остальное, так же как, и Лизе, и мне, по переходу из состояния смерти одного тела в другое, которое также вот-вот умрет, причем непонятно, как могло вообще подобное случиться, явно не мог понять. Короче не позавидуешь этому человеку, как он не свихнулся от всего этого, он до сих пор не может понять. Вернее как раз то, что он выжил, он понял по признаку, что за ним кто-то ухаживает.

– А ухаживала вот эта девушка. – Юркис продолжая рассказ, тепло улыбнулся и кивнул головой в сторону одной из женщин, что смогли уже самостоятельно передвигаться, и даже старались что-то делать по уходу за остальными, пытаясь их привести в чувство. – Мартиника, или как она просила называть ее – Ника. Она дочь вот этой женщины, – Юркис вновь кивнул головой уже в сторону соседней женщины. – Они и вылечили меня, а потом учили говорить на местном языке. Муж и брат этой благородной элланике из кагорты небесных воинов. Я так и не понял, почему они оказались не по нраву своему начальству, но они уже полгода находились в изоляции, или как у нас говорят под следствием. Но даром их все это время кормить никто не хотел, и пришлось женщинам ухаживать за больными и ранеными жителями Фесты в стенах храма. Здесь они и наткнулись на меня, когда я уже готов был перебраться в другой мир. То, что ты мне поведал про переход сознания из одного тела в другое, для меня не стало шоком, я догадывался о чем-то подобном. Сопоставляя факты появления меня, Сидорчука Петра Ивановича, в теле совершенно мне не знакомого человека, но с осознанием, что я это я, меня первое время очень испугало. Я же совсем не помню, что этому предшествовало. Последнее, что я помнил из прошлой жизни – это мое участие в морской регате, проводимой в нашем приморском городе на самодельных сделанных руками самих участников морских небольших судах. Моя посудина столкнулась с другой и все…. Дальше я себя уже вижу в больнице, и мое тогдашнее состояние было на грани жизни и смерти. Не понимая, где я, и что со мной, я мог умереть в любую минуту. Только руки этих двух женщин смогли вытянуть меня из небытия. Сказать, что после этого я смог сразу понять все, что произошло со мной, я не могу. Целых полгода я валялся в постели и только-только начал вставать и кое-как разговаривать, как она сообщила мне, что нам надлежит расстаться, что всю семью их признали виновными в нарушении законов и высылают на остров. Всех! И даже детей. Я не мог оставить ее в беде и принял решение быть с ней до конца своих дней. Никто не противился моему желанию, меня с ней обручили и я стал членом этой большой семьи воинов. Как вы понимаете при выборе, как и на чем мы собираемся пересечь этот пролив, я вначале этому не придал особого значения. Подумаешь каких-то восемь километров, можно и на лодке переплыть. Но когда мне объяснили чем это чревато, то я настоял, чтобы мы сделали шхуну. Что странно для меня было во всем этом так это то, что жрецы не противились волеизъявлению осужденных. И они не только разрешили сделать все, что захотим, но и предоставили материал и кое-какой инструмент. Только потом я узнал, что все, что имели до этого эти люди, я имею в виду из материальных ценностей, все это ушло в счет уплаты за предоставленные возможности сделать то, что нам вздумалось соорудить. Даром ничего в этом мире не дают, да собственно это и везде так.

На постройку шхуны могло уйти много времени, так же как и специфичного материала, но ни первого, ни второго, как я узнал, здесь нет, поэтому у меня и не было возможности сделать по всем правилам, и технологически верно. Я-то раньше делал, у меня возможности были, и я очень неплохо подзарабатывал на строительстве яхт. Зная не понаслышке, как сделать морское судно я смог с помощью моих новых родственников соорудить что-то среднее между килевой яхтой, шлюпом и тендером. Сам же видел, что за убожество получилось. Не разбираешься? Странно! У меня сложилось впечатление, что ты неплохо управляешь парусами. Ну да, о чем это я? Значит и здесь я ошибся. Но ничего не поделаешь. Так вот, как говорится "я слепила из того что было". На постройку ушло долгие шесть местных ра-тасси (месяцев). И хотя все наши мужчины делали это судно, но никто из них не верил, что мы сможем пересечь этот пролив, может, поэтому у них и не возникали вопросы, что за лодку необычную я им предложил. Да и не понимали они ничего в судостроении. Поэтому мы и слепили этот корабль таким неуклюжим и тяжелым. Все кому приходилось это делать до нас, делали это по своему, кому, что взбредет в голову, то и строили, я специально уточнял у тех жрецов, что поставляли нам стройматериалы, имеются ли какие-то ограничения или общепринятые правила при строительстве средств передвижения по воде? Нет, делали то, что могли и как могли. Хорошо если среди высылаемых были плотники, они еще как-то могли построить что-то стоящее, но в основном изготавливали лодки, на которых люди когда-то рыбачили в озерах и реках. Весь строительный материал, что нам поставляли, был естественно далек от совершенства. Досок почти не было, в основном бревна из которых нам пришлось вручную изготавливать лаги, но это и лучше, как оказалось в дальнейшем. Толщина бортов выдержала атаки морских хищников. Вот с парусами и якорем нам пришлось повозиться. Не столько с изготовлением, сколько с отсутствием такого размера тканей и наличия нужного металла на изготовление якоря. Да и дорогими они на материке считаются, что металл, что материя. А уж об управлении парусами можно даже и не говорить, именно поэтому я сделал судно больше всего похожий на тендер с бермудским парусным вооружением. Поставил одну мачту с большим треугольным парусом, название у него бермудский грот и без постановки фок-мачты закрепил кливер на бушприт и к грот-мачте. Я замкнул все управление парусным такелажем на одного человека, то есть на себя. Остальные работали веслами, у нас получилось по два с каждого борта, точно по количеству мужчин способных к работе с большими веслами.

Чувствовалось что тема постройки кораблей у этого человека любимая тема, но мне пока не досуг разбираться с этим, я даже в мыслях не держал пробовать развивать здесь судостроение. Я и постарался перевести разговор в другое русло:

– А почему вы не пошли сразу к этому берегу, мы вас встречали именно здесь?

– Я и хотел сюда идти, но мои новые родственники сказали, что они дали обещание богам в том, что пойдут именно к той половине острова. Надежда что их там ждут боги и окажут помощь, была очень сильна, и отговорить их мне не удалось. Еще хорошо, что нам подвернулась эта лагуна, а так бы мы сгинули еще в море. Хотя и до этого я видел нежелание что-то делать по собственному спасению этих, казалось бы, сильных и достаточно умелых воинов. Вся эта долгая подготовка и постоянные многочасовые стояния на коленях в храме привели моих родственников к состоянию, когда смерть кажется избавлением. Жрецы здесь знают что делают. Я ни разу не услышал от обреченных людей даже намека на возмущение, что их несправедливо пытаются наказать. Все считали, что их наказывают боги. Жрецы обставили все это именно таким образом, что только сами люди виноваты в своих бедах, а они лишь проводники по пути, выбранного самими грешниками, и боги в дальнейшем примут решение, виновны или заслуживают продолжения жизни. Я мог сколько угодно возмущаться такой инфантильностью со стороны людей, но переубедить их мне так и не удалось. Собственно это и не столь уж важно было, они уже свыклись с мыслью, что виновны, и смотрели на свою жизнь как на возможность с помощью богов переселиться в другой мир, как это было сделано с их предками. Что-то менять они просто не способны. Как дети, честное слово. Верят любому слову жрецов, они не понимают, что жрецы это те же люди, и им свойственны, как и ошибки, так и злой умысел….