Жизнь и судьба Михаила Ходорковского - Наталья Точильникова

Все это происходит в XXI веке, в государстве, которое называет себя правовым и демократическим, в стране, где с высоких трибун звучат заявления о необходимости «преодолеть правовой нигилизм». В Российской Федерации, сегодня, сейчас.

Я понимаю, что людям, которые истязают Василия Алексаняна, не давая ему возможности лечиться, ничего неизвестно о существовании закона, морали, нравственности. Потому я принял единственно возможное в сложившейся ситуации решение. Я объявляю голодовку.

Мои требования:

— немедленно изменить Василию Алексаняну меру пресечения;

— предоставить Алексаняну квалифицированную медицинскую помощь в гражданском стационаре».

— Он просто отказался от приема пищи до тех пор, пока не будет предоставлена медицинская помощь и соответствующие условия содержания, — рассказывает мне Наталья Терехова. — И одиннадцать дней голодал. Пока официально МБХ не ознакомили, это тоже, кстати, есть в материалах личного дела, с бумагой, подтверждающей перевод Алексаняна в гражданскую клинику. Он заявление писал: отказываюсь от пищи. И написал, по каким причинам.

— И его переводили в отдельное помещение?

— Нет.

— И его товарищи спокойно ели рядом?

— Да. Но у Михаила Борисовича очень твердый характер. Он сказал «Не буду», значит «не буду». Это первоначально была сухая голодовка, а потом его отговорили.

6 февраля 2008 года, через неделю после начала голодовки, Симоновский суд Москвы приостановил процесс над Василием Алексаняном. А 8-го его перевели из СИЗО «Матросская тишина» в московскую городскую больницу № 60.

11 февраля Михаил Борисович прекратил голодовку.

Он все более походил на аксеновского странника. Никто не дал бы ему держать в рюкзаке миллион, но он раздаривал себя: свои идеи, свободу, здоровье, жизнь.

Ходатайство об УДО

18 мая Михаил Ходорковский дал интервью «Sunday Times», в котором назвал инициатора своего дела: «как второе, так и первое дело были организованы Игорем Сечиным». «Он инициировал первое дело против меня из жадности, а второе из трусости. Трудно сказать, как точно он смог убедить своего босса. Может быть, Путин действительно думал, что я планировал политический переворот, что само по себе нелепо, поскольку я публично поддерживал две оппозиционные партии, которые в лучшем случае могли набрать 15 % на парламентских выборах. Более вероятно, что им нужна была не причина, а просто повод захватить «ЮКОС» — самую успешную нефтяную компанию России».

30 июня ему предъявили новое обвинение.

Впрочем, оно было скорее старым — изменились несущественные детали, Ходорковского и Лебедева, как и в феврале 2007-го, обвиняли в хищении и отмывании всей нефти «ЮКОСа» и в неправильном обмене акций дочерних компаний ВНК.

Михаил Борисович заявил, что обвинение ему не понятно и не разъяснено, и вины не признал.

Возобновленное для предъявления обвинения предварительное следствие закончили за три дня, и обвиняемые продолжили ознакомление с делом.

— В июле 2008 года я подала ходатайство в интересах Михаила Борисовича о досрочном освобождении, потому что для этого были основания: он отбыл более половины срока наказания (на июль месяц 2008-го), — рассказывает Наталья Терехова. — Ходатайство было подано в Ингодинский районный суд города Читы, рассмотрение было назначено на 20 августа 2008-го.

Принесли материалы для ознакомления, что меня просто повергло в шок. Никогда раньше я не видела, чтобы личное дело лица, отбывающего наказание, составило 22 тома. Причем в каждом больше 250 листов. Там было все: как сидел, как стоял, как лежал — буквально все. Вряд ли такого пристального внимания заслуживал кто-то еще. Я долго работала адвокатом, часто ходила на условно-досрочное освобождение, и знаю, что у лиц, которые даже отбывали срок 8–9 лет, личное дело составляет не более 80 листов. У Михаила Борисовича было 22 тома.

Я ознакомилась с материалами личного дела буквально за два дня: эти тома поступили в понедельник, а в среду уже исчезли из суда. Решили, что погорячились: нечего знать о том, что предпринимала власть против Михаила Борисовича. Они испугались.

— А вы их успели прочитать?

— Я успела прочитать. Я не только успела прочитать, я их успела отфотографировать, что не запрещено законом. Об этом много писали, много было журналистов на условно-досрочном освобождении, мы могли наглядно показать, как для Михаила Борисовича искусственно создавались условия отбывания наказания, насколько они отличались от условий содержания других, и тот факт, что все, происходившее с ним в колонии и СИЗО, было спланировано. Им пришлось вернуть материалы личного дела в суд до рассмотрения ходатайства об УДО, потому что я успела их прочитать за два дня. Наверное, они думали, что я не такая шустрая.

Все о чем мы говорим, подтверждается документально, что, безусловно, усиливает нашу позицию, доказывает, что в наших словах нет ни слова лжи. Во-первых, там были документы о взысканиях, которым он подвергался незаконно и необоснованно. Во-вторых, документы о его месте работы, каким образом оно определялось, о том, что администрация хотела отправить МБХ на обучение в местное ПТУ.

МБХ писал, что у него есть образование, он может быть полезен, но, если они так настаивают, будет соблюдать их требования, хотя они совершенно безумны. Раньше администрация колонии говорили, что Михаил Борисович отказывается выполнять работу, считает себя выше. Эти бумаги они даже не постеснялись убрать — все в материалах дела.

— Его постеснялись все-таки отправить учиться в ПТУ?

— В итоге — да. На швею-моториста он учился, учеником швеи-моториста был, выполнял обязанности швеи-моториста. А потом работал упаковщиком готовой продукции.

В личном деле были материалы, ранее нам недоступные. Непонятно, почему Михаил Борисович с апреля по май 2006-го тридцать дней находился в так называемом «безопасном месте». Его изолировали, он был в штрафном изоляторе, но нам было непонятно основание. Оказывается, были рапорты, в которых из «средств массовой информации» усмотрели угрозу для жизни и здоровья Михаила Борисовича. Это и послужило основанием для его перевода и помещения в «безопасное место».

— Средства массовой информации знают лучше, чем администрация колонии…

— Вы представляете, какой маразм, да? Адвокаты пытались выяснить, что и кто угрожает жизни и здоровью МБХ, почему он не может находиться в равных условиях отбывания наказания с другими осужденными. МБХ написал заявление, что нет никакой угрозы его жизни и здоровью, и просил вернуть его в отряд, в обычные условия отбывания наказания. Ему сказали: «Нет, мы знаем, что вам грозит опасность». Мы задавали вопрос администрации: «Откуда исходит угроза? Объясните поконкретнее». Администрация колонии заявила, что это тайна. Прочитали: оказывается, в средствах массовой информации администрация, а вернее начальник колонии Рябко А.В. усмотрел угрозу жизни и здоровью. Причем не ссылались, в каком же средстве массовой информации усмотрел.

Адвокаты в личном деле увидели множество материалов, которые администрация колонии тоже не постеснялись оставить, где говорилось о том, какое пристальное внимание было приковано к Михаилу Борисовичу. Думаю, им дали указание отмечать все в его поведении, где можно сделать хоть какую-то зацепку, чтобы в дальнейшем наказать. В личном деле множество рапортов о том, что МБХ не так сел, не так встал. Я не утрирую. Рапорт: «Прошу наказать, потому что он находится в жилом помещении возле своего спального места в половине десятого вечера без рубашки». Какое нарушение! Спать собрался и снял рубашку.

— А кто писал эти рапорты?

— Сотрудники. Заключенные рапортов не пишут. Они могут писать только объяснительные. Это сотрудники. То есть сотрудников так вышколили, надавали им столько указаний, что они буквально за ним бегали, и Михаил Борисович подтверждает, что за ним бегали и смотрели, что происходит.

И, несмотря на это, за весь период отбывания наказания, что в Краснокаменске, что в СИЗО, не было ни одного нарушения, при таком пристальном внимании, что и человек адекватный и правопослушный мог бы сорваться, но у него не было никакого срыва. Совершенно никакого срыва, и оснований для наказаний не было. Придумывали, наказывали черт знает за что.

На двадцать первое августа у нас было назначено рассмотрение вопроса об условно-досрочном освобождении. 18 августа Михаила Борисовича за один день наказали дважды, и в суд для рассмотрения ходатайство об УДО он приезжал из карцера. За что наказали? Начальник тюрьмы, который ни разу не был в этом корпусе, срочно туда пришел. Там порядок такой: выводят всех из камеры, и называется это «утренняя поверка». Сотрудники должны сделать перекличку «утренний контроль»: дежурный по камере сообщает о количестве находящихся в камере лиц, хотя больше двух-трех в камерах, где был МБХ, не содержалось. Тогда их было двое. Михаил Борисович был назначен дежурным по камере и выполнил обязанность дежурного по камере — сообщил, в присутствии всех собравшихся (в том числе и начальника СИЗО), что он дежурный, и двое находятся в камере.