По Закону зверя - Валентин Сарафанов

Где меч мой? Вот он. На траве лежит.

Эдигус меч поднял. На клинке кровь густая застыла.

– Кажется, убил кого-то я, – пробормотал лесовик. – Не помню. Ничего не помню. Что я сородичам расскажу, если не помню ничего? Морды какие-то помню перед собою. А потом как отшибло все. А все равно никто не поверит, что лесовик в битву ходил. Сочиню что-нибудь.

Чем больше врешь, тем больше за правду принимают. Такова натура лесовиков.

Древко знамени подсеклось косым сабельным ударом. Полотнище упало в грязь. Конь под Пашей беспокойно вертелся, храпел, скалил зубы. Не умел Куроедов биться верхом. Скакать на коне мог, а вот мечом крутить и одновременно править поводьями не научился. Бестолково и случайно отбив очередной удар противника – дюжего длиннорукого конника в латах, он извернулся ужом и выпрыгнул из седла. Так оно привычнее будет на земле. Оно-то привычнее, но врагов чересчур много. В железо закованы. Лезут и лезут. Свои тоже напирают. Тесно. Не развернешься. Давка, как в автобусе в час пик. Где-то слева волчара рычит. Александр там, значит. Не видно командира в сутолоке боя, да и смотреть некогда по сторонам. Безжалостная сталь так и мелькает перед лицом. Успевай только, отбивайся. Надо на всякий случай шлем на глаза надвинуть. Так надежнее. Но обзор хуже.

Мертвые под ногами путаются. Не упасть бы. Свои же затопчут, как клопа.

На, сволочь, получи! Куда же ты! Это еще не все! Черт! Рука устала. Прав был Саня. Тяжеловаты для тебя доспехи, Пашка. Пожадничал. За красотой погнался. Это вся твоя натура, режиссер. Автомобили, самолеты, красивая жизнь, а теперь доспехи, что повнушительнее, напялил. А у самого дыхалка не та. Подорвал здоровье-то. Тренироваться надо было. Бегать по утрам.

Ох ты, здоровущий какой! В ошейнике металлическом с шипами. Чем это ты машешь? Что это за дубье? На член огромный похоже. У себя оторвал, чтобы бегать не мешал? Прямо на меня прет! Ломится, можно сказать, как пассажир, что на выход не успевает и по головам лезет. Чем я тебе понравился так? А может ты, того? Извращенец ты? А это у тебя орудие извращения? Уйди, противный! У меня нормальная ориентация! Нет, не слушает, зубы оскалил. Садомазо! Не дамся я! Извернусь! Землю вспашешь! На! А вот еще! Не знаешь таких приемчиков! Это не Камасутра тебе! Падай! Ты убит! Извращенцам не место на этом поле, где сошлись мужественные и стойкие, доблестные и сильные, такие как я! Как я! – Как я!

На основном фронте у воинов обеих сторон уже не оставалось сил продолжать битву. Наступил предел возможностей. Победитель не преследовал убегавшего, а обессиленно опускался на мокрую землю и жадно ловил ртом капли дождя. Сражение затухало, словно огромный костер, еще мерцая угольями отдельных стычек. Сотни пишачей кружились в темнеющем небе, оглашая воздух пронзительными криками. Кое-кто из тварей, набравшись смелости, нетерпеливо опускался вниз и тут же взлетал снова.

Только на правом фланге еще кипел яростный бой.

Александр рубился в первых рядах. Рычал волк. Зверь хватал зубами копыта лошадей. Те испуганно храпели, сбрасывая всадников. Александр уже давно потерял из поля зрения Куроедова. Где он? Знамя где? Только бестолковая сутолока вокруг, треск ломаемых копий, вопли раненых. Мы давим? Нас давят? Непонятно. Смешалось все. Как в кастрюле с супом. Кипит. Все гуще темнота. Уже трудно различить, кто свой, кто чужой. А они поддавливают, мауронги-то. Все же больше их тут. Медленно назад отходим. Ничего, до темноты продержимся.

– Саня! – послышался надсадный вопль. Александр оглянулся и увидел Куроедова. Без шлема. Мокрые от дождя волосы прилипли ко лбу. Глаза бешеные по сторонам зыркают. В руке клинок окровавленный.

– Саня! Клинок Силы вытаскивай! – вопит Куроедов. – Не сдержим мы их! Вытаскивай Клинок! Время пришло!

А может, прав он? Пришло время. Рука сама потянулась за спину к рукояти. Но останавливает что-то.

Чутье какое-то. Нет, не время еще. А когда? Вытаскивай, Саня! Решайся! Нет, нельзя. Почему нельзя-то? Нельзя и все. Есть там у Зерона нечто в запасе, что против Клинка Силы устоять может. Чутье подсказывает. Да и не время еще. Нет, не время!

– Саня, что ты медлишь?! – слышались вопли Куроедова.

Но их заглушил яростный рев. Александр налево посмотрел. Воины, что добивали окруженных мауронгов, подоспели. Все, выдержим теперь. Выстоим. А Клинок Силы на худшее прибережем.

Зерон сидел на камне, подпирая ладонью подбородок. Сидел уже долго, застыл, не меняя позы с того времени, как резерв в бой пошел. Ничего не менялось там, на левом фланге мауронгов. И не изменится уже. Знал это Зерон. Чувствовал. Битва растянулась по окрестным холмам. Остатки войск еще крутились в яростном танце, но сумерки уже накрывали поле. За спиной стояла конница Пехары. Последние пятнадцать тысяч. Нет, не отправит их в бой Зерон. Не принесут они победы. Только зря головы положат. Не получается победа, но есть другой вариант.

В раздумьях Зерон не услышал, как со спины подошел Пехара.

– Я желаю отомстить, мой господин, – нетерпеливо произнес он. – Позволь.

Зерон оглянулся, внимательно посмотрел на командира конницы. Глаза Пехары метали молнии.

– Успеешь, – ответил Зерон. – Остынь.

– Почему ты не позволяешь мне в бой пойти?

– Потому, что ты мне еще нужен живым. Иди на место.

– Дракус – герой, а я тут отсиделся, – проворчал Пехара.

– Замолчи, глупец, – Зерон медленно поднялся с камня, посмотрел на Пехару тяжелым взглядом. – Ты глупец, Пехара. Если бы не Дракус, мы бы выиграли эту битву. Он гвардию положил. Понимаешь ты, гвардию. Лучших.

– Ты не помог им.

– Ты сомневаешься в моих решениях! С каких пор? Там ловушка была. Пошел вон! Дурак!

– Сам дурак, – пробормотал себе под нос Пехара, отойдя на приличное расстояние.

Пекло. Во рту пересохло. А где солнце-то? Небо синее, знойное, а солнца нет. Где солнце? Откуда столь яркий свет исходит. От неба синего? А жара откуда? От самого песка? Какая разница. Это другой мир. Путь Преображения это. Здесь все не так. Небо без солнца, жара от песка. Конца пустыне не видно. Так долго можно идти. Пока сил хватит. А силы на исходе.

Бархан песчаный впереди. Склон крутой, осыпается. Ноги свинцом налились. На самый верх бархана забралась Танаис, а дальше снова бархан, еще круче. Лежит Танаис на песке, смотрит вперед, отдыхает. А отдыха нет. От песка жар идет. Рядом тигренок прилег, язык высунул. Дышит тяжело. Птичка на плечо присела. Невесело чирикает.

– Мертвый не может умереть, – прошептала Танаис, зубы стиснула и поднялась. Шаг сделала на склон и вниз скатилась. Лежит, руки в стороны раскинула, на небо смотрит. Надо идти. Другого не дано. Но нет сил подняться. Тигренок шершавым языком в щеку лизнул. Поднимайся, дескать. Танаис голову приподняла. Что это? Конь черный рядом стоит. Копытом песок бьет. Сбруя золоченая. Грива длинная, волной вниз спадает. Красавец, да и только. Танаис на коня смотрит и глазам не верит. Откуда ты? А конь ближе подошел. Боком встал и глазом косит. Приглашает. Запрыгивай, дескать. Унесу я тебя за горизонт. Танаис с силами собралась. На ноги встала. Взялась за поводья. Конь стоит смирно, послушный такой. Головой потряхивает да удила пожевывает. Танаис ногу в стремя поставила. Правой рукой за седло взялась. Раньше-то она с разбегу бы в седло заскочила, а сейчас сил нет. Сил нет, а сзади в спину словно подталкивает кто. Давай, садись в седло. Чего раздумываешь?