Правила отхода - Ande

не стал вникать в причины. Подумал, что услуга пустяшная, а просит хороший человек. Чего не помочь?

Нанятый мной парень мне рассказал, что вообще-то он, писатель — патриот. Ещё я узнал, что социализм — это то, о чем мечтает Россия. Что настоящий патриот ненавидит ельцинское гавно, и всех этих чубайсов. И что народ, однажды, всех капиталистов свергнет.

Ну, то есть, чувак пришел к капиталисту. За Христа ради напросился в работники, юзает в свою пользу его компы и тырнет- трафик задаром. И рассказывает этому капиталисту, что этот капиталист обворовывают народ. Его начальник, впрочем, мне на него не жаловался, ну я и думал — пусть его.

Он, вызывая некоторое недоумение, меня изрядно смешил. Но я всерьез думал, что вот это и есть народ. Пока не начались все эти белоленточники и митинги на Болотной.

Там, тоже от имени народа, на всю страну орали про «жулики и воры». А мне было банально некогда разбираться.

Я, помнится, подумал что в России херовая светская журналистика. Потому что основные протестные тезисы напоминали светскую хронику. У того — дом вот там, и яхта вот там. И собак он возит личным самолетом. А этот — поужинал за десятку тысяч баксов! Долой!

Было очевидно, что вожди этой движухи хотят все это себе. Но, в отличие от меня, даже не понимают, как все это можно получить. И поэтому готовы жечь каленым железом, сажать и конфисковывать, под разговоры о демократии и свободе.

Вот тогда то я и понял, что вот эти все крикливые пиздоболы, и как бы патриоты, и как бы либералы — ничем друг от друга не отличаются. И вовсе не народ. Просто внаглую этим народом прикрываются.

Заодно вспомнил друзей- приятелей, и в Сибири, и на северах, и на Урале с Камчаткой. Вовсе не богачей, и совсем не топ- менеджеров. И понял, что в отличние от всех этих сталинососов, и навальнодрочеров, они живут с достоинством.

Жизнь у русского народа, и у меня тоже, разная. Зачастую тяжелая. Но мы не придумываем себе оправданий. А просто живем, и не ищем виноватых. Я, всегда точно знал, что сам в своих бедах и виноват. Не подумал, не учел, упустил, поленился. Ну и че теперь, на посторонних кивать?

История с русским патриотом — писателем, помощником менеджера в моей конторе, закончилась смешно. Ко мне пришла новая девушка — секретарь. Предыдущая вышла замуж, рекрутеры прислали новую. И писатель воспылал.

Сделал несколько заходов, но получил отлуп. И тогда он, по простому, пришел к занятому мне, и сообщил, что она шлюха, стерва и вообще. И что — или я ее увольняю, или он уходит. Был вечер, у меня разрывался тремя входящими телефон, я махнул ему рукой, типо, пошёл нахер отсюда.

Он позвонил с утра, и поинтересовался, уволил ли я уже Анечку. Я сообщил ему, что уволил его. Тут же, пока не забыл, позвонил в кадры и попросил все оформить. И выкинул все это из головы.

Спустя несколько месяцев, он прислал мне в подарок свою книжку. Про то, как русская комсомолка — диверсантка Ирина Родина, сражалась за Родину. Я в ней был выведен как противный бизнесмен, заслуживающий линчевания, и народной ненависти.*

Я снова посмеялся, и даже немного позавидовал ему. У меня вот, все просто. Сделал — получи. Не получил — значит плохо делал. А у него — ну какая красота! Многовековые интриги Запада, МВФ и ФРС, Босфор и Дарданеллы, окна Овертона, углеводороды и национальная идея. Всё это приправлено Ротшильдами и масонами, и разогрето одобрением в телевизоре. Взболтать, но не смешивать. А то что девки не дают, это не потому, что живет с мамой. Англичанка гадит.

Поэтому, нужно страну обнести колючей проволокой, и поставить охрану с собаками. Патриоты надеются попасть если не в охранники, то в собаки.

Продав бизнес в двадцатом году, и, по сути, выйдя на пенсию, я с оторопью наблюдал происходящее. Пока не объявили мобилизацию. И вот тогда-то я все понял.

В России конца нулевых, семь миллионов людей в погонах. А воевать некому. Потому что все эти, в погонах, должны на местах присматривать за народом. Вот тут — то я окончательно осознал, что я и есть народ. А эти все — преходящая пена. Так что уж чего народу нужно, я понимаю.

В общем, я отрубился в самолетном кресле, и проснулся лишь перед посадкой. Успел, правда, сходить умыться. Лицо в зеркале не выглядело лицом здоровяка. Но и не было физиономией умирающего. Поскольку ничего не болело, хоть и чувствовалось, решил, что выздоровление идет нормально. Успел перед посадкой махнуть коньяку. Подумал, что настроение- отражение физического состояния. Поспал, и сразу стало плевать на сложности и нюансы.

В аэропорту было полно негров, арабов, и других нефранцузов. Да и рейсы, что объявлялись, пока я брел к выходу- Джибути, Касабланка, Дар — эс — Салам… Плюс влажный морской воздух, и ослепительное солнце. Легкий ветерок дохнул в лицо непередаваемой смесью араматов и запахов.

Одна из национальных французских забава — плакаты. Французы их любят истово и искренне. Я привык, что повсюду во Франции, глаза натыкаются не только на рекламу, но и сообщения про недалеко мэрия, или только здесь самый чистый воздух, или про то, что века здесь не властны.

Лишь случайно, среди всей это пестроты, я увидел табличку- указатель, Рент Кар. И подумал, а почему нет?

Рассказы приезжих про французский гонор, не отражают сути. Галлы не заносчивые, а своеобразные. Чувак, занятый арендой машин, был недоволен не мной. Мне он был рад. Но я разглядел на столе поодаль свежий багет, баночку с тапинадой, кусок сыра-бри, и бутылку вина. Любой, отвлекающий француза от этого, воспринимается, как минимум, с досадой. И дело не в вине. Стаканчик в любое время- здесь дело обычное. Дело в том, что если во Франции и есть святыни, то еда — в первой тройке.

Это, впрочем, не помешало мне слегка разозлиться. Потому что на парковке стояло десятка три самых разных авто, и было очевидно, что арендодатели не напрягаются. Тем более, что я не хотел себе пафосный новый Ситроен DS, я не хотел унылый Рено. Я хотел чего-нибудь совсем простого и неброского. А это, с точки зрения хозяина авторента, могло подождать. И получилось смешно.

— Мсье — заявил он мне — приходите через час, и мы подберем вам что-нибудь по вкусу.

— Чего тянуть? — ответил я, сообразив, что он намерен завтракать, а