Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых» - Вадим Леонидович Телицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальнейшей полемике помешал Брежнев, попросивший «всех успокоиться».
Но Андропов «отомстил» Косыгину, настояв на том, чтобы именно Алексей Николаевич, когда встреча с чехословацким руководством закончилась ничем, подготовил «Экстренное сообщение ТАСС», опубликованное в «Правде» 21 августа 1968 года, в день ввода советских войск в Чехословакию. Над сообщением Алексей Николаевич трудился долго, даже в ночь с 20-го на 21-е, когда надо было уже запускать типографский станок, все еще продолжал вносить правку.
Тогдашний главный редактор «Правды» Михаил Васильевич Зимянин вспоминал: «Ближе к вечеру [20 августа 1968-го] позвонил Косыгин: „Михаил Васильевич, имейте в виду, мы вводим войска. Это ответ на обращение чехословацких товарищей. Акция будет мирная, никакого огня мы открывать не намерены. Сейчас заявление еще формулируется. Когда работу закончим, дадим знать. Так что ночной выпуск попридержите“. На протяжении оставшейся ночи мы согласовывали, я вносил свои поправки. Хотелось избежать задиристости, придать строкам спокойный, уравновешенный тон, отвечающий серьезности события и нашим добрым намерениям. „Пока не выпускайте номер, — повторял Косыгин, — я дам команду“. Не знаю, звонил ли Косыгин из своего кабинета или из Генерального штаба, где в эту ночь находилось руководство страны. Команда в печать поступила, когда за окнами было уже светло»[451].
Но и на этом «Обращении» участие А. Н. Косыгина в чехословацких делах не закончилось.
23 января 1969 года он поставил — вместе с Л. И. Брежневым — свою подпись под письмом, обращенным к А. Дубчеку. В письме в первую очередь отмечалось, что советское руководство беспокоило и настораживало то обстоятельство, что в Чехословакии в конце прошедшего — начале настоящего годов «усилиями определенно враждебных сил» складывалась, по мнению советской стороны, «напряженная политическая ситуация». Последняя характеризовалась «стремлением усилить националистические антисоветские настроения, затруднить нормализацию ситуации в Чехословакии». Как считало советское руководство, и Косыгин в том числе, факт самосожжения Яна Палаха[452] использовался в чисто пропагандистских целях. То же советское руководство считало, что «Палах не понимал последствий» своего поступка и «стал жертвой намерений провокаторов, которые его подталкивали к этому трагическому действию».
И Косыгин, и Брежнев были убеждены в том, что политический смысл самосожжения Палаха заключался в провокации: «антисоциалистические силы с удивительной готовностью и целеустремленностью используют самосожжение Яна Палаха для обострения напряженности политической атмосферы, возбуждения тревоги и психоза, направленных против политики Коммунистической партии Чехословакии, реализации решений ноябрьского, декабрьского и январского пленумов ЦК КПЧ».
Идеологический штамп, конечно, но иного не могло быть.
Согласно письму генсека и премьера, «особое внимание обращает на себя то обстоятельство», что чехословацкие и все западноевропейские средства массовой информации распространяют «нездоровые и опасные настроения, которые возбуждают общественность в стремлении скрыть действительных организаторов новой политической кампании и выдать акцию антисоциалистических и антисоветских элементов за акцию патриотов. Эту же цель преследуют те, которые стремятся смерть Яна Палаха оценить как геройский акт общенационального значения».
В письме далее отмечалось, что «нельзя не видеть, что события в Чехословакии приобретают опасный политический характер»: сначала выдвигались требования о ликвидации цензуры в средствах массовой информации, затем в периодической печати Чехословакии, в «некоторых выступлениях» появились открытые требования вывода советских войск из ЧССР. «Имели место случаи прямых нападений на грузовики советских военных представителей и даже нападения на советских официальных представителей»…
Конкретных примеров, правда, предъявлено не было.
Но даже гипотетические случаи являлись «достаточным поводом утверждать, что правые», а значит, «антисоциалистические круги после январского пленума ЦК предпринимают новую попытку столкнуть партию с принятого курса. В этих условиях было бы чрезвычайно важно правильно и принципиально оценить действительное значение поступка Яна Палаха и организованной провокационной кампании, которая за этим последовала».
Однако советская сторона должна была констатировать, что «этого до сих пор не произошло». Со стороны чехов наблюдались «только политические игры вокруг безрассудного поступка молодого человека».
Представители чехословацкой антисоветской оппозиции «все больше проявляют солидарность» с теми требованиями политических групп, которые «не имели вообще ничего общего с желаниями чехословацких трудящихся, направленными на совершенствование социалистического общества».
Для советских лидеров было «совершенно очевидным», что «антисоциалистические круги готовятся использовать похороны Яна Палаха для широкого развертывания провокационной кампании. Если в этих условиях не удастся проявить твердость, если не будут предприняты решительные меры, события могут выйти из-под контроля партии и правительства и перерасти в открытые выступления против дела социализма в Чехословакии».
Страхи, ни на чем не основанные…
Но авторы письма продолжали:
«Мы убеждены, что создавшуюся ситуацию еще можно быстро поправить, если опираться на трудящихся, которые в своем большинстве не поддерживают развязанный психоз, если развернуть наступление на враждебные силы.
Мы хотим подчеркнуть, что ЦК КПЧ, правительство ЧССР и другие ответственные органы республики:
— должны сделать все политически необходимые выводы и правильно сориентировать партию, трудящихся и дать принципиальную партийную оценку деятельности антисоциалистических, антисоветских сил в связи с развязанной провокационной кампанией вокруг случая на Вацлавской площади;
— должны принять незамедлительные меры, которые будут направлены на приостановление деятельности тех, кто стремится воспрепятствовать нормализации в стране на марксистско-ленинской интернациональной основе…»[453]
Был ли искренен в этом письме Алексей Николаевич? Думаю, что да, был…
* * *
События мая 1968 года в Париже и уход в отставку президента Франции Шарля де Голля Косыгин не приветствовал, считая, что французский лидер поддался «давлению» со стороны радикалов, но в то же время, согласно советскому канону диалектического подхода к различным событиям и явлениям, критиковал и самого генерала де Голля, который не ответил «на чаяния простого народа»…
Но и в 1968, и в 1969 году приоритетными и для Косыгина, и в целом для Советского Союза оставались взаимоотношения с Соединенными Штатами Америки.
Косыгин продолжал начатый еще в январе 1967-го диалог с Л. Джонсоном осторожно, стараясь не «пережать», но и опасаясь не «дожать». Вопросы, подымаемые Джонсоном в переписке и в беседах при встрече летом 1967 года, были важны как для США, так и для Советского Союза, совсем недавно «столкнувшихся» в Карибском кризисе, который едва не вылился в мировой конфликт. Косыгин, думаю, как и Джонсон, понимал, что «лучше худой мир, чем хорошая война», а потому поддерживание контактов, решение острейших вопросов исключительно за столом переговоров оставались для советского премьер-министра приоритетными.
Но в то же время Алексей Николаевич стремился ни в чем не уступать, считая, что уступки ослабят позиции не только Советского Союза, но и всего социалистического блока.
По сути, именно
