Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых» - Вадим Леонидович Телицын

выступает на приеме, устроенном пакистанской стороной. Среди присутствующих: губернатор Западного Пакистана Мохаммед Муса (3-й слева), чрезвычайный и полномочный посол СССР в Пакистане М. В. Дегтярь (2-й справа). Пакистан, г. Равалпинди. Апрель 1968. [РГАКФД. Ед. хр. 384049]

«Противодействие [реформам], — подчеркивал Витте, и с ним соглашался Косыгин, — конечно, не заключалось в том, чтобы прямо сказать „нет“, но в том, чтобы замедлить это дело и поставить такие препятствия, при которых дело это было бы провалено»[443]. И опять, что называется, «точно в точку»: никто открыто не выступал против реформы, но все делалось, чтобы потихоньку «спускать пар», не дать реформам двигаться вперед, создать такие препоны, которые реформаторам не удастся преодолеть…

Реформатор конца XIX — начала ХХ века мог себе позволить сказать: «Я совершил реформу так, что население России совсем и не заметило ее, как будто бы ничего, собственно, не изменилось. Когда я совершил реформу, то весь простой класс населения, весь народ совсем не заметил и не подозревал, что я сделал реформу. Все сказали бы: вот затеял дело вопреки всевозможных предостережений и произвел полную смуту в умах всей России»[444].

А. Н. Косыгин так сказать, естественно, не мог, да и не хотел.

Но эти строки как будто прямо для Косыгина написаны… Ему было о чем задуматься… Каждый его день начинался и заканчивался с мыслью об одном — реформе, которую начал и которая шла очень непросто… Косыгин не собирался отказываться от своих идей, предпринимая все новые и новые шаги по созданию различных структур новой экономической парадигмы. Особенно его беспокоило сельское хозяйство, где дело шло не так, как планировалось. Не хватало всего, в первую очередь — знающих людей, новых технологий и, наконец, новых идей…

* * *

…1968 год потряс Западную Европу: «красный май во Франции», в августе — чехословацкие события. Косыгин не жаловал чехословацкого лидера Александра Дубчека, которого считал «подлецом»[445], так как не видел, по его глубокому убеждению, альтернативы советскому образцу социализма.

Из воспоминаний чешского политика, секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Чехословакии в 1968–1970 годах Зденека Млынаржа следовало, что «последнее слово в вопросе о советской интервенции было произнесено после возвращения из Праги маршала Гречко (17–22 мая 1968) и Алексея Косыгина, который с 17 по 25 мая 1968 года „лечился“ в Карловых Варах»[446].

Чешский политик считал, что Косыгин пришел к заключению: поставить на карту сторонников хрущевской политики, оказав поддержку чехословацкому лидеру Александру Дубчеку и его реформе, крайне рискованно и очень опасно. Они могли бы лишиться своих позиций в «верхах» советской власти. И если сторонники хрущевской линии не проголосуют за аргументы «ястребов», то больше они своих представителей в Политбюро иметь не будут[447].

Почему? Потому, что в Чехословакии возникла «угроза социализму», опасность гражданской войны? Потому, что там действовали силы, стремившиеся к «реставрации капитализма»? Потому, что руководство Коммунистической партии Чехословакии рассчитывало оторвать Чехословакию от Советского Союза? Нет. Косыгин прекрасно понимал, что все это — «пропагандистская болтовня, идеологические ризы, которые набрасываются на реальное положение вещей»[448].

Косыгин, воспринимавший чехословацкие события совсем не так, как высшее советское военное руководство, все же судил о них с позиций «великодержавных интересов». На чем он основывал свои соображения? Обширную информацию Алексей Николаевич получил еще в Москве, а дополнительную — в Чехословакии, где встречался с некоторыми членами партийного руководства, например с одним из ключевых деятелей «Пражской весны» Честмиром Цисаржем. Несколько дней Косыгин «дышал воздухом» этой «Пражской весны», но все, что он узнал и с чем столкнулся, привело его к заключениям, мало чем отличавшимся от выводов «ястребов» из Политбюро ЦК КПСС.

Косыгин прекрасно понимал, что государственная система Чехословакии переживает глубокий кризис, что эту систему стремятся изменить как «низы», так и «верхи». Он увидел, что те рычаги управления, которые во всех странах социалистического блока обеспечивали власть партийной бюрократии, в Чехословакии выведены из строя.

Поэтому положение чехословацких властей советский премьер оценивал как «нестабильное». Косыгин не разделял веры Александра Дубчека в возможность претворения в жизнь идеалов «марксизма-ленинизма» ненасильственными средствами, был глубоко равнодушен к приверженности чехословацкого народа идеям демократии и гуманизма. Косыгин не допускал и мысли, что коммунистическая партия, которая должна обеспечивать интересы Советского Союза, может осуществлять власть на демократических основах.

Ряд моментов неприятно задел и личные чувства Косыгина. Чехословацкие руководители не смогли оградить его от навязчивых чехословацких и западноевропейских журналистов: во время прогулки по Карловым Варам, когда Косыгин попивал прописанную ему порцию минеральной воды, они на него накинулись, и по телевизору было показано, как Косыгин уклонялся от ответов на неприятные вопросы.

Сомнения лишь укрепила и беседа с упомянутым выше Ч. Цисаржем. Высказывания последнего вызвали у Косыгина неприятие, особенно в части, касавшейся непригодности многого в ленинизме для других стран. В восприятии Косыгина Цисарж представлялся неким недорослем, который, похоже, не знает, что говорит. Он упорно отстаивал свои взгляды, не понимая, что Косыгин экзаменует его на пригодность быть в числе наместников одной из подвластных губерний.

Во время своей майской поездки в Чехословакию Косыгин лично убедился, что в дубчековском руководстве нет единства, что в нем есть и немало приспешников московских «ястребов».

Все это и привело к тому, что в конце мая советское руководство приняло решение о вводе войск в качестве возможного варианта решения чехословацкой проблемы. Предотвратить военное вторжение, таким образом, могло лишь усиление умеренной кремлевской группы настолько, чтобы она не опасалась за исход конфликта с «ястребами» по вопросу Чехословакии[449].

Так считали чехи.

А вот как описывал позицию, занятую Косыгиным, один из советских партийных деятелей.

19 июля 1968 года на заседании Политбюро председатель КГБ Ю. В. Андропов, давнишний недоброжелатель премьера, раскритиковал предложение А. Н. Косыгина о проведении двухсторонних переговоров руководства Советского Союза и Чехословакии. Алексей Николаевич настаивал на мирных мерах «политического воздействия».

— Я считаю, — рубил с плеча Ю. В. Андропов, — что в практическом плане эта встреча мало что даст, и в связи с этим вы зря, Алексей Николаевич, наступаете на меня. Они сейчас борются за свою шкуру, и борются с остервенением. Правые во главе с Дубчеком стоят твердо на своей платформе. И готовимся не только мы, а готовятся и они очень тщательно. Они сейчас готовят рабочий класс, рабочую милицию. Все идет против нас.

Косыгин не заставил ждать с ответом:

— Я хотел бы также ответить товарищу Андропову, я на вас не наступаю, наоборот, наступаете вы. На мой взгляд, они борются не за свою собственную шкуру, они борются за социал-демократическую программу. Вот их суть борьбы. Они