Черное колесо - Ханнес Бок

Но прежде чем она ударила нас, маленькая волна протянула мне, чтобы я мог прочесть…

Листок из проповеди Сватлова!

Потом… пустота… безвоздушная и лишённая света, и никаких ощущений, кроме отчаянной бесконечности.

27. ЧЁРНЫЙ РАЙ

Во тьме мелькнул отблеск, но это была не звезда. Он отбрасывал слабое отражение, как будто зеркало из гагата, плыл ко мне. Клок слабо светящегося тумана – туманный корабль. Облачный нос без всякого толчка прошёл сквозь меня.

Чередой проходили смутные лица. Лица, которые я знал и любил, лица, которые я почти узнавал, лица незнакомцев. На всех застыло одно и то же выражение, будто рука художника, вылепившего их, вернулась к ним спустя много лет, обновила и отпечатала имя мастера.

Экстаз – в картинах, к которым я слеп, в песнях, недоступных слуху смертного, в нежном тепле, которое, однако, испепелило бы, если бы я обладал телом; в запахе и вкусе, для восприятия которых у меня не было чувств.

Я не мог позвать их – да и услышали бы они меня? Что я для этих существ, чьи нервы настроены в унисон со сверхъестественной гармонией? Пустяк, отвратительное ничтожество – в лучшем случае слабая тень бесполезной памяти!

Но в глазах, которые я любил больше всего, слезы, хотя губы, которые я любил, улыбаются. И я услышал вздох:

– Однажды ты узнаешь… ты найдёшь меня, дорогой!

Шепчущее эхо всех поющих звёзд!

Я пришёл в себя. Буря утихла. Сквозь разрывы в тучах светило солнце. Вода и воздух были тёплые, но после сна неприятные, как выдохшееся пиво. Мы с Деборой плыли на брусе, и мне было всё равно. Я закрыл глаза, чтобы снова увидеть тьму и исчезнувшее лицо, услышать песнь, но не смог найти их. Всего лишь сон.

Течение прибило нас к группе маленьких островков. Я был заинтересован – и то чуть-чуть – лишь в одном: нужно было высадить Дебору на одном из них. О себе я не беспокоился. Пен умерла, и с ней ушло все.

Мы выбрались на остров. Два дня и две ночи, рассказывала мне впоследствии Дебора, я был без сознания. Она заботилась обо мне. В беспамятстве я много бредил, она соединила обрывки бреда. И когда я пришёл в себя, она знала о том, что произошло на борту «Сьюзан Энн», не меньше меня.

Или даже больше!

Я был удивлён и разгневан тем, что мир не исчез со смертью Пен. Он продолжал существовать, и я ненавидел его за это. Я был почти голым и обгорел бы, если бы Дебора не засыпала меня песком и не накрыла обрывками одежды. Поблизости оказался Малый остров Пальм, тот самый, на котором ловцы губок нас впоследствии подобрали. Тогда я не знал, как он называется, но видел на нём рощицы. Я убедил Дебору оседлать большой обломок ствола и поплыл рядом с нею.

Моя зажигалка дала нам возможность развести костёр, и какое-то время мы жили на кокосах и воде. Изредка нам удавалось поймать краба.

Я был мрачен и общался с Деборой не больше, чем крабы, которые бегали по песку при свете луны, подняв, как перископы гномов, на тоненьких стебельках свои крошечные чёрные глаза. Дебора никак не могла привыкнуть и к маленьким крабам, и к большим «пальмовым ворам», которые по ночам шуршали вокруг костра и со стуком сбрасывали с пальм кокосы, как раз когда она засыпала.

Большую часть времени она смотрела на море и подавала дымовые сигналы несуществующим кораблям, а также разглядывала две нитки драгоценностей, которые зашила в пояс. Когда она упрекнула меня в отсутствии интереса к подаче сигналов, я ответил, что это дьявольский мир, в котором нет ни капли справедливости, иначе Пен не отобрали бы у меня, и, что касается меня, то корабли могут вообще не являться за нами. К тому же, мрачно добавил я, если Деборе предназначено спастись, она будет спасена, и, пожалуйста, забудьте о моём существовании.

Но как фиванские монахи вынуждены были общаться с духами, так и я вынужден был разговаривать с ней, когда она пыталась утешить меня тем, что, по её мнению, превосходило всякую меру щедрости, – она предложила мне половину своих богатств.

Я выпалил.

– Оставьте себе это барахло! Пен умерла! Майк умер. Мир – это сплошной зелёный яд. А на этот хлам, – я оттолкнул её руку, – нельзя купить противоядие.

Она спокойно ответила, укладывая ценности назад в пояс:

– Противоядие – это тоже яд. От него вас вырвет, и вы будете здоровы.

Я сказал:

– Бенсон был сумасшедший. Он довёл Майка и Сватловых, леди Фитц и Бурилова до безумия. Он завёл «Сьюзан Энн» в смертельную западню и погубил её! Он подверг свои жертвы опасности, которая погубила их. Из любви и верности Пен осталась и погибла вместе с ним! Вот что любовь и верность делают с человеком в этом грязном мире! А у меня – ни царапины, как и у вас, – с ненавистью сказал я. – Почему? Какой в этом смысл?

– Нельзя обвинять Всемогущего, не зная всего.

– Но я знаю все!

– Неужели?

– Вероятно, вы хотите сказать, что Бенсон не был безумен, что он не знал о безымянном корабле и чёрном колесе, пока нас не принёс к ним ураган. Что он не подложил сокровища на остров Рафферти. Что Ирсули и её призрачные спутники использовали его, чтобы разорвать то, что привязывало их к этому миру. Что сейчас все они вместе с Ирсули наслаждаются плодами своей работы. Ведь так?

Она ответила:

– Провидение направляет наши судьбы. Все предопределено. Вы думаете, что можете делать всё, что угодно, в любой ситуации, но не вы создаёте ситуацию. Бог создаёт её. Мы лишь орудия в руках Всемогущего – поэтому вы и были спасены.

– Значит, я – Божье орудие?

– Вы должны рассказать ждущему миру о том, что видели. Как и предопределено, это вызовет цепь последствий и продвинет вперёд непостижимый план Господа.

– Вероятно, вас тоже пощадили из-за незавершённой работы?

– Да! Я должна принести моему Алеку плоды своей добродетели, показать ему, что языческий обычай, из-за которого я пострадала, неправедный.

Я сухо рассмеялся:

– Расскажите все это тем, кто нас подберёт, и вас навсегда упрячут в сумасшедший дом.

– Всё равно я расскажу.

– Если вам предопределено попасть в психобольницу, – сказал я, – драгоценности у вас отберут, чтобы оплатить лечение. Как же вы тогда что-нибудь докажете Алеку?

Об этом она не подумала. Я продолжал:

– Я врач, и могу подтвердить ваше безумие. Его вызвали шок кораблекрушения, печаль из-за гибели её милости, трудности на этом острове, и мало ли что ещё. И я это сделаю – если вы не будете придерживаться истории, которую я сочиню.

Она спросила:

– Почему?

– Мы не можем рассказать, что произошло. Что Бенсон сошёл с ума и погубил свой корабль и всех на нём. Он мёртв, и теперь причина его смерти не важна. Правда никому не поможет. Те совпадения, те исключительные события, что произошли на борту «Сьюзан Энн», кажутся невероятными даже мне, а ведь я был их свидетелем! Как же воспримут правду те, кто не видел их? Решат, что мы лжём, чтобы что-то скрыть. Если эти драгоценности подлинные, они стоят очень дорого. Они могли принадлежать леди Фитц, и вполне возможно, что мы вывели из строя все лодки, кроме одной, повредили корабль, а сами уплыли, увозя это богатство.