Черное колесо - Ханнес Бок

– Да, у меня тоже были сны, но не такие яркие, как у остальных. Я слишком быстро в них разобрался. – Тут он заметил меня. – Какого дьявола вы тут делаете?

– Я закончил с вашими людьми. Можно ли осмотреть Бенсона и Мактига?

Смитсон был практичен и не хотел возиться с обречёнными – всё равно что кормить приговорённого перед казнью. Уже наступил рассвет, когда я смог навестить леди Фитц, Дебору и Бурилова. Их поместили в крошечной каютке, раньше принадлежавшей кому-то из экипажа. Предварительно её очистили от всего, что могло бы послужить оружием.

Мейсон стоял у двери, Барнс – рядом со мной, пока я обрабатывал ушибы Бурилова. От йода русский застонал. Барнс презрительно усмехнулся. Леди Фитц смотрела на караульных с тем интересом, с каким посетитель трущоб взирает на нищих.

Она щебетала, обращаясь ко мне, но украдкой поглядывая на Бурилова:

– Когда Флора… умерла, я на мгновение подумала, что совершила ужасную ошибку, дорогой доктор. Я решила, что её убило волшебство Ирсули! Но я молилась, и мне открылась истина. Кок умер, ибо суеверно думал, что Флора может убить его духовной силой. Гипноз капитана Бенсона заставил меня отомстить за кока в облике Ирсули. Флора верила, что её волшебство способно убивать. И потому решила, что и моё волшебство такое же сильное, и умерла от страха. Ведь вы тоже так считаете? – Но глаза её были устремлены на русского. Я припомнил его интерес к Флоре и подумал, что он считает леди Фитц убийцей. Она хотела, чтобы я оправдал её в его глазах. – Доктор, – просила она, – скажите мне!

Но я чувствовал, что своими объяснениями и так уже вызвал немало горя, и продолжал молча заниматься русским. Она презрительно сказала:

– Я так и думала. Вы на самом деле орудие этого злого духа – Бенсона. – Она негодующе пожала плечами и заметила задумчивый взгляд Мейсона.

– Что станет с нами, беспомощными женщинами, в руках этих животных? – воскликнула она. – Они… хотят нас! И они такие сильные звери, что они… возьмут нас! – По-видимому, эта перспектива не привела её в состояние уныния, и она добавила: – Против нашей воли!

Я вспомнил насмешливое предположение Пен о том, что глубочайшие эмоции у леди Фитц вызывает стресс, и подумал, не рассматривает ли она то, что иногда считают хуже смерти, просто возможностью спасти себе жизнь – пусть сомнительной ценой чести.

Она сжала руки и посмотрела вверх. Ни одна жертва на арене не смогла бы проделать это лучше.

– Я убью себя, прежде чем сдамся! Но это значило бы отречься от своего долга… Я принесу себя на жертвенный алтарь, я пойду к этому ужасному Смитсону! Он пощадит жизнь моих друзей в обмен на моё тело!

Барнс разинул рот. Он был больше удивлён, чем испуган. А Бурилов прекратил свои стоны.

Леди Фитц проявила необычайную энергию.

– Дебора! – воскликнула она, хлопая в ладоши. – Займитесь моей причёской! О, я несчастная, моё платье изорвано! И запачкано! Если бы только здесь было зеркало…

Дебора спокойно исполняла приказания. Леди Фитц презрительно заметила:

– Если бы вы были настолько же женщиной, насколько я, Дебора Макрэ, вы повторили бы моё самопожертвование! Но, конечно, человек-зверь никогда не прельстится низкой женщиной вашего типа и класса.

Дебора молча продолжала выполнять свои обязанности, словно отвечая, что её добродетели сами по себе являются наградой. Неудивительно, что эти двое были вместе, несмотря ни на что – они взаимно дополняли друг друга. Служа леди Фитц козлом отпущения, Дебора в своих глазах постоянно повышала собственное моральное совершенство.

Мейсон усмехнулся:

– Только подумать! Старая карга считает, что Смитсон пощадит её только потому, что…

Леди Фитц покраснела и перешла на другой тон.

– Алексей, ты слышал это? О, презренный! – Небо почему-то не рухнуло на Мейсона, и леди Фитц удивилась, почему. – Алексей, если бы ты был мужчиной, а не трусом, ты отомстил бы за оскорбление!

Бурилов отозвался на очередную порцию йода не менее крепкими словами.

– Ты называешь меня трусом…

Он вырвал руку, которую я перевязывал, и ударил себя в грудь.

– Посмотри на себя, ты, ведьма! Прихорашиваешься для этого зверя! Ты, мешок костей! Ты отвратительна! Ужасна!

Тут они вспомнили «ночное происшествие», о котором мне рассказывала Дебора, и за отсутствием другого оружия принялись швырять друг в друга обвинения. Мейсон и Барнс покачали головами при виде такого бешенства и отвели меня к Сватлову, Джонсону и Маккензи, которых содержали вместе.

Когда я вправлял вывихнутое плечо Маккензи, Джонсон негодующе фыркнул и указал на листок бумаги.

– К нам прислали Роббинса с этим листком. Говорят, что если мы подпишем заявление о сумасшествии Бенсона, останемся в живых.

Маккензи рассмеялся:

– Такой сертификат им бы весьма пригодился, но нам он ничего не даст. К дьяволу их! К вам это тоже относится, Барнс и Мейсон!

Я осмотрел Мактига и туго перетянул повязкой его сломанные ребра. То немногое, что он сказал, потом повторила Пен, когда Чедвик привёл её ко мне в кабинет. Она беспокоилась об отце, который – Чедвик сообщил мне это с улыбкой – отказывался подпускать меня к себе.

Пен сказала:

– Он сердит на тебя, Росс, потому что главным образом ты виноват в срыве его планов. Он считает, что ты заодно с Чедом.

Чедвику это не понравилось. Пен продолжала:

– Но когда мы выберемся из этих неприятностей, он изменит своё отношение. А мы выберемся, – оптимистически повторила она, на что Чедвик опять улыбнулся. – Поиск, который шёл двести лет, слишком далеко зашёл, чтобы его могли оставить перед самым завершением.

Эта вера подбодрила её, но меня опечалила, а Чедвика просто позабавила. Она закончила:

– Отец… папа… он больше не старый капитан! Он снова Джим. Должно быть, шок от происшествия вернул его к реальности. Я вам благодарна за эта, Чед. – Снова его улыбка исчезла. – И отныне он всегда будет Большим Джимом. Я знаю это! Он сам мне сказал, он усвоил урок. Достаточно быть самим собой и не брать на себя ответственность за других. Он больше не маленький мальчик, играющий в индейцев, – печально сказала она. – Он… вырос.

Пен снова попросила Чедвика освободить отца, но тот отказался, и она ушла к себе. Уже наступило утро, море и небо были так чисты, что мы плыли словно в сапфировом пузыре, где солнце и его неподвижное отражение – только блики.

Где-нибудь в этих широтах кто-то, несомненно, приветствовал это море и это небо. И я мрачно подумал: будет ли Судный День таким же спокойным и ярким?

К этому времени руки у меня дрожали от напряжения и усталости, и я принял дозу кофеина. Мои конвоиры не сразу позволили мне взять его с полки, вначале расспросили, что это и для чего используется. Как у стимулятора, у него скорее психологический, чем физиологический эффект. Я привык к нему в студенческие годы, когда нужно было не спать перед экзаменами.