Чингисхан - Мишель Хоанг

«Сейчас все люди, начиная от императоров и принцев и кончая маленькими людьми, как бы сильно ни отличалась жизнь, которую они ведут, похожи тем, что они обладают «естественным состоянием». Все императоры и монархи были когда-то небесными существами, изгнанными с неба. Если они смогут проявить себя добродетельными на земле, они обретут на небе еще более высокое положение, чем прежде. Постарайтесь целый месяц спать один. Вы будете удивлены улучшением ваших духовных возможностей и вашей энергии. Древние говорили: «Прием лекарства в течение тысячи дней дает меньший эффект, чем одна ночь спокойного сна в одиночестве»».

Неизвестно, понял ли Чингисхан глубокий смысл этих слов. Монгольский завоеватель был далеко не тот примитивный человек, каким его иногда рисуют. Одаренный здравым смыслом, он, конечно, не утруждал себя премудростями, но был открыт новым идеям и вполне возможно, что военный человек сумел извлечь пользу из учения Чан Чуня. Чрезвычайная бедность даосского монаха, его цельность и сила характера могли показаться ему особенно привлекательными. Чингисхан, конечно, интересовался другими религиями, мы уже видели это. Было ли это простым любопытством, интересом к незнакомым обрядам?

Когда старый философ в ноябре 1222 года высказал желание вернуться в Китай, уже стояла зима. Надвигающаяся непогода рисковала сделать обратный путь опасным. Чингисхан предложил монаху отложить свой отъезд. Он сам ждал своих сыновей, чтобы вернуться с ними в Монголию. Почему не проделать этот путь вместе? Чан Чунь дал себя уговорить. Хотелось ли ему встретиться с сыновьями хана? Получал ли он удовольствие от бесед со своим хозяином, которого в глубине души надеялся наставить на путь, более соответствующий принципам даосизма? Или он просто счел более разумным провести зиму в Трансоксиании?

Итак, Чан Чунь встретил Новый Год — 2 февраля 1223 года — со своими спутниками и с первым врачом, главой астрологов. Вскоре после этого, 10 марта, Чингисхан упал с лошади во время охоты на кабана. Летописцы написали, что хан был вынужден сразиться с раненым разъяренным животным, но они, конечно, присочинили этот эпический эпизод. Государь был перенесен в свой шатер в тяжелом состоянии. Оставалось немного лет до его семидесятилетия, и боялись какого-нибудь внутреннего повреждения. Чан Чунь, пришедший его проведать, высказал это размышление, китайскую версию намека на тарпейскую[24] скалу: «Это падение — предупреждение Неба». Затем он попенял хану, добавив, что ему слишком много лет, чтобы охотиться. Чингисхан ответил, что он знал, что Чан Чунь дает хорошие советы, и отныне будет спрашивать его мнение. Но, сказал он также, он неспособен обойтись без удовольствий, которые ему дает охота.

В этих последних беседах между государем и китайским монахом видно, насколько противоположны характеры этих двух людей. С одной стороны вождь варваров, объединяющий людей и жаждущий удовольствий и власти. С другой — интеллектуал, аскет, сдержанный, повинующийся этике и глубоким убеждениям, цель которых — скорее изменить человека, а не мир. Не будучи цензором монарха, старый даосский монах рискнул критиковать Чингисхана, хотя он, конечно, никак не мог повлиять на монгольского завоевателя. И мог ли он, как совершенный последователь Дао, стараться повлиять?

В апреле 1223 года Чан Чунь покинул наконец великого хана. Тот сделал ему различные подарки и дал в руки декрет, отмеченный императорской печатью, освобождавший его последователей от каких бы то ни было налогов.

Весной 1223 года Чингисхан покинул район Самарканда, где он стоял на зимних квартирах, чтобы, двигаясь с остановками, достичь северного берега Сырдарьи и района Ташкента. От Самарканда до Пекина — великий хан был хозяином огромной империи, простиравшейся с запада на восток более, чем на 4 000 километров. Его великая армия, состоящая из монгольских частей, но также и иностранных корпусов, уводила с собой тысячи пленных, среди которых были члены семьи шаха Хорезма. Всех их ждало долгое рабство в Монголии.

В конце весны и в начале лета 1223 года Чингисхан устроил свою орду, свой кочующий Двор, в долине Чирчик, под Ташкентом. Персидские летописцы утверждают, что он восседал на золотом троне, окруженный знатью, и предавался удовольствиям охоты, когда его не занимали государственные дела. Рядом с ним был его младший сын Толуй; вскоре к ним присоединились Угедей и Джагатай, которые провели зиму со своими войсками в районе Бухары. Джучи, стоявший лагерем немного севернее, организовал гигантскую облавную охоту и загнал в долину Кулан-Баши, у подножия Александровских гор, тысячи животных, которым предстояло стать добычей хана и принцев.

Мало-помалу великая армия Чингисхана снова двинулась в путь на северо-восток, направляясь в безрадостные степи Верхней Азии. Она оставляла, уходя, шпионов и небольшие группы войск, которые должны были поддерживать порядок на покоренных землях. Убеждением, подкупом или угрозами монголы сумели повсюду найти людей, согласившихся сотрудничать с ними; их включали в состав городской администрации. Великий хан, устав от побед, мог с триумфом вернуться к себе на родину. Империя Минья была побеждена и превращена в вассала; необъятный цзиньский Китай был вынужден подчиниться, не выдержав атак кочевников; империя Хорезм была разорена и остальные княжества, в свою очередь, также были вынуждены признать монгольское владычество. От берегов Тихого океана до Каспийского моря — огромная часть мира принадлежала ему.

Когда он дошел до Тарбагатая, на берегах реки Ими л победитель был встречен делегацией, пришедшей из орды, где он оставил Бортэ, свою первую жену, своих других жен, наложниц и многочисленную родню. Среди всадников были его внуки, Хубилай и Хулагу, дети Толуя, и тот и другой десятилетнего возраста. Хан узнал, что оба мальчика только что застрелили, первый — зайца, второй — оленя. Обычай кочевников требовал помазать жиром животных средний палец руки детей, охотившихся в первый раз, так как именно этот палец удерживал стрелу на натянутой тетиве лука. Чингисхан захотел сам исполнить этот обряд, который посвящал его внуков в воины. Хубилай станет императором Китая, Хулагу, его брат, будет царствовать в Персии.

Хан задержался на несколько месяцев в 1224 и 1225 годах на берегах Иртыша, великой сибирской реки. Может быть, ему необходимо было отдохнуть после падения с лошади. А может быть, он наслаждался радостями воина на отдыхе. Только весной 1225 года он прибыл на берега Ту-ула иосле шести лет, проведенных, большей частью, на полях сражений.

О том, что произошло за это время в Монголии, неизвестно ничего. По всей видимости, порядок, установленный великим ханом, не нарушался ни внутренними мятежами, ни внешними угрозами. И все же были какие-то слухи, к которым в XVII веке вернулся монгольский летописец Сананг-Сетхэн; они говорили об обиде и ревности Бортэ, первой жены хана. Когда он отправился завоевать Хорезм, хан взял с собой одну из своих фавориток, юную Кулан, и Бортэ это рассердило: «Нельзя надеть два седла на одного коня; верный министр не может служить двум господам». Бортэ, как будто бы, отправила мужу послание, давая понять, что его власти угрожает соперничество между принцами. Тогда Чингисхан решил ускорить свое возвращение в Монголию. В дороге, обеспокоенный приемом, который могла оказать ему жена, он отправил к ней гонца, и Бортэ, терпимая и мудрая, послала мужу такой ответ: «На озере с берегами, поросшими камышом, много диких уток и лебедей. Властелин может настрелять их столько, сколько захочет. Среди племен много девушек и молодых женщин. Властелин может по своему вкусу указать на счастливых избранниц. Он может взять новую жену. Он может оседлать скакуна, до той поры неукрощенного».