Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский

— Ты на что намекаешь, Костя? — Турецкий тут же сделал вид, что безумно возмущен.

— А разве кто-то говорит намеками? Саша, голубь, ты же все-таки, несмотря на многие твои пороки, семейный человек… Ой, — поморщился он, — ну ладно, иди уж… Все равно как об стенку горох.

ЧЕТВЕРГ, 12 октября

В смысле погоды день был отвратительным. В смысле настроения — так себе. Правда, Турецкий, может, впервые за много дней заставил себя выспаться, а потом еще с полчаса отмокал в ванне, напустив в воду шампуня. Грязновых, естественно, не было дома. Поэтому Саша мог позволить себе немного побездельничать.

Вопрос с его визой в Германию, как и говорил Костя, был делом пятнадцати минут. Белобрысый сотрудник консульства, занимавшийся с Турецким, задал, в сущности, лишь один вопрос: о цели поездки. Саша, как было договорено, ответил с улыбкой: «Отдых». — «Да-да, ну конечно, — тут же закивал, хитро прищурив глаз белобрысый немец. — Отлично. Я желаю вам очень хорошо провести свободное время». Саша искренне поблагодарил за понимание, а потом отправился в офис «Люфтганзы», который размещался в роскошном торговом центре на Краснопресненской набережной, и там без всяких хлопот взял на пятницу, на раннее утро, билет до Франкфурта-на-Майне.

Оставалась единственная проблема — связаться с Ригой. Для этого надо было ехать в контору. Впрочем, туда надо было прибыть в любом случае: обсудить с Костей последние штрихи командировки. В принципе Турецкий и сам знал, чем ему заниматься в Германии, куда обратиться, кого искать. Но у Кости же всегда были и свои собственные источники, которыми не следовало бы пренебрегать: мало ли что может случиться с человеком в чужой стране!

Ну, конечно, и папки следовало перетащить из своего сейфа в его.

Саша выбрался из ванны, побрился, воспользовавшись не без некоторого злорадства грязновским одеколоном из хрустального флакона: вот ведь как живут богатенькие! После этого надел свой самый пристойный темно-синий с легким серебристым отливом костюм, который надевал исключительно в торжественных случаях, кинул на руку плащ и отбыл в направлении своей конторы.

Мефодьич был, конечно, если не подлинным кудесником, то крупным специалистом в редкой профессии из дерьма пирожки лепить. Сашин «жигуль», от которого отказался бы любой уважающий себя автомеханик, тем не менее бегал вот уже пятый день и ни разу не чихнул, а уж чтобы заводиться с пятого или шестого раза, так о том и слуху не было. Эх, как бы не вид еще обшарпанный, цены бы автомобилю не было!

А что, размышлял себе Саша, может, действительно есть смысл, если рассуждать трезво и не комплексовать по пустякам, пойти на службу к младшенькому? Внутренний голос подсказывал до сей минуты, что этого делать не стоит. Почему же? Принципы? Невозможно сработаться ввиду разных точек зрения на этот мир и свою в нем роль? Но если поглядеть на дело меркантильно, что вовсе не должно противоречить человеческой природе, поскольку каждый хочет жить лучше, то возможно все. И без особой натуги. Разве хорошо зарабатывать — это плохо? А может, просто твои умственные способности и прочие профессиональные достоинства кто-то не может правильно оценить, а кто-то, напротив, уже оценил и говорит тебе о том, а ты кочевряжишься, как… Ну, Танька-то вовсе не кочевряжится, она имеет товар, ценит и сама им распоряжается. Самый, в сущности, верный подход. Хотя с точки зрения высокой морали… Нет, Костя, возможно, тоже прав по-своему. Вот именно, по-своему. И совсем не надо поступать постоянно «по его». У каждого своя жизнь… И кто больше прав — Танька или Костя, в конце концов, рассудят только их собственные судьбы…

Саша как-то подспудно чувствовал некую не очень понятную навязчивость Олега. С одной стороны, все это легко объяснялось их старинными, можно сказать, отношениями, в чем-то братскими, где-то приятельскими. А теперь, видишь ты, даже одна женщина появилась. Ну хорошо, Олег сегодня вошел в большую силу. У него появились гигантские, с точки зрения постсоветского человека, возможности. Он действительно может распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению, иначе говоря, делать то, что душа желает. И при этом он предлагает нечто подобное своему товарищу, старшему товарищу, наверняка надеясь и на знания, умение, таланты, если таковые действительно имеются, и тому подобное. Это разве плохо? А то, что он циничен, даже жесток, что постоянно проскальзывает в нем это: я сказал, мои люди, я решил, — так ведь не он один. Весь цивилизованный мир таков. Это при социализме хотели, чтобы повсюду звучало не «я», а «мы». Но ничего, к сожалению, не вышло. Эгоист и индивидуалист правит миром. И еще решительный, вот же, черт побери, привязалось это слово! Ну да, как в том польском анекдоте: «Пан вахмистр, как это вам удалось переспать со всеми без исключения дамами в этом поганом городишке?» — «Очень просто, панове. Надо просто решительно спросить красивую пани: вас можно пердолить?» — «Пан, но ведь за это можно схлопотать по морде!» — «Можно, но чаще пердолим».

Так в чем же все-таки причина его навязчивости? Вот и с семьей готов немедленно помочь… И в дерьмо лезть не советует, потому что там можно не только перемазаться с ног до ушей, но еще и пристрелят, как собаку, где-нибудь в балашихинском лесу. «Ну что ж ты такой беспокойный? На, возьми красивую бабу и успокой нервы…» Или послать все это дело подальше? Ирка называет своего супруга неумехой. Живет он, в смысле ночует, у друга из милости, как говаривали в прошлом веке. И ведь совсем, кажется, недавно, а будто на другой планете. Вот так однажды жизнь кончится, и ты в последнюю минуту будешь размышлять над прожитым: был честным, правда, не везде и не во всем; гадов изничтожал, но тоже далеко не всех; девок любил и старался, чтоб всем было приятно, а кончилось тем, что даже одной-единственной и той не сумел обеспечить пристойной жизни. «Так в чем же преуспел ты, Александр Борисович? — спросит Господь. — Ну-ка сам назови свои достоинства». А что ответить? Что их-то немало, но все они какие-то недоделанные? Никуда не годится. И Бог не простит, и перед самим собой стыдно.

— Все! — громко заявил Саша. — Вернусь из Германии и… постараюсь решить эту задачу. И вздохнул.

Пока Турецкий быстро и внимательно в последний раз просматривал материалы дела об умышленных убийствах, в первую очередь, по факту смерти Алмазова и профессионального водителя, прилетевшего из Германии, он чувствовал, что где-то в глубине его мозгов вроде проклюнулась и стала незаметно как-то двигаться по извилинам некая неясная мыслишка, которую никак не удавалось сформулировать более-менее четко. Никак не оформлялась она во что-то понятное.

С тем и отправился Турецкий к шефу и тоже стал наблюдать, как тот теперь листал материалы следствия, хмыкая под нос и делая вид, что все это его очень занимает.

Наконец Костя отложил папки в сторону, красиво задумался и сказал:

— А эту идею пристегнуть к тебе Дениса Грязнова я одобряю. Парень мне нравится, поскольку вы, дружки-приятели, еще не успели оказать в полной мере своего растлевающего влияния на формирование характера способного юноши. Только, пожалуйста, не таскай его по разным сомнительным заведениям и не учи глупостям. Я прошу его подъехать ко мне сюда завтра. Для хорошего разговора. И еще один совет. Я бы не хотел, чтобы ты брал с собой то, что приготовил: все эти вещдоки, типа челюстей германской работы и прочего. Лети налегке, ничем не связанный. Будь внимателен. Все эти подслушки, которые мы с тобой обнаружили, могут означать только одно: мы сели на хвост действительно какой-то очень крупной фигуре. Или конторе. Или черту в ступе, не знаю. Но слежка и прослушивание, не исключаю, идет по многим каналам. До самого отлета будь предельно внимателен. Пусть тебя Грязнов проводит. Или сними наконец со своей машины эту заразу. И удирай огородами, как ты говоришь… Словом, Саша, давай-ка, по старой памяти, пойдем прогуляемся чуток.

Они вышли на улицу и неторопливо отправились по Столешникову к Петровке. Светлой памяти «Красный мак» был закрыт на ремонт. А когда-то здесь собирались асы сыска, лучшие сыщики столицы, пили стопарики, закусывали, и никто друг друга не узнавал — не принято было. Каждый знал и свое дело и свое место. За углом кудрявый джигит торговал жареным мясом.

— Батюшки! — воскликнул Турецкий. — Костя, глазам своим не верю: это ж настоящий люля-кебаб! И на палочке! Сколько стоит, кавалер?

— Две тисача! — радостно оскалился джигит.

— Костя, я ж не поставил за отпуск, а? Слышь, кавалер, а где?..

Саша не успел закончить вопроса, как джигит толстым пальцем ткнул в сторону ближайшего киоска, где Саша увидел готовые к употреблению запечатанные стаканчики водки.