Рабыня страсти - Бертрис Смолл

— Ты так красива, Зейнаб, — нежно прошептал он, целуя ее слегка округлившийся животик. — Я люблю тебя и паше дитя.

Пришла зима, за нею наступила весна — и вот уже лето… Время летело быстро. Чрево Зейнаб отяжелело и налилось. Но, ко всеобщему изумлению калиф отнюдь не утратил интереса к прекрасной своей наложнице. Напротив, казалось, что страсть его к ней день ото дня крепнет.

— Думаю, она сделается его третьей женой, — говорила Захре Таруб. Они почти не разговаривали друг с другом, но, демонстрируя столь нехарактерную для нее мстительность, Таруб захотела побольнее укусить Захру. Она не забыла ее жестокости. — Он ждет это дитя с таким нетерпением, что я его просто не узнаю!

— Она может умереть родами… — холодно сказала Захра. — Она тонка в кости и несомненно слаба. Или… — на губах ее мелькнула страшная усмешка, — ..дитя может умереть вскоре после рождения…

— Твои угрозы и проклятия в адрес любимой и будущего младенца не понравились бы калифу… — Таруб лучезарно улыбнулась Захре. — Как опрометчиво, с твоей стороны, говорить такое в присутствии женщины, которой Абд-аль-Рахман несомненно поверит, если она донесет на тебя! Ах, Захра, твоя безумная ревность застит тебе разум, ты так неосторожна!

— Никогда не быть ей его женой! — сказала Захра, хотя менее всего была в этом уверена…

Таруб же издевательски рассмеялась и покинула Захру, оставив ее в одиночестве терзаться мрачными своими мыслями.

В середине месяца Мухаррам — по европейскому календарю в конце июля — у Зейнаб начались роды. Родильное кресло, вызолоченное и украшенное драгоценными каменьями, принесли во Двор с Зелеными Колоннами. Хоть туда и не допускали посторонних, но множество обитательниц гарема облепили двери, прислушиваясь и ожидая известий. В апартаменты Зейнаб величественно проследовала Таруб в сопровождении двух других наложниц Абд-аль-Рахмана — Бацеи и Кумар, также родивших владыке детей. Они должны были помогать роженице. Наджа встретил их почтительным поклоном. Кумар была персиянкой — детишки у нее выходили на славу, крепкие и здоровенькие. А рыжеволосая галатианка Бацея была матерью младшего сына калифа, Мурада. Обеим наложницам было лет по двадцать пять…

— Что — боли уже сильные, да? — на круглом лице Таруб было выражение материнской заботливости.

— Она выглядит крепкой, — жизнерадостно сказала Кумар. — Я уверена, она прекрасно родит!

— Ты только не бойся, — говорила Бацея юной роженице. — Роды — это нормальное отправление женского организма. Природа мудра. А мы будем при тебе и поможем… У меня вот сыночек и дочка, а у Кумар и вовсе трое: сынишка и две дочери. А ты? Хочешь еще кого-нибудь родить?

— Ах, самый подходящий вопрос в такое время! — рассмеялась Кумар. — Бацея, конечно, милашка и душечка, но галатианки никогда не славились умом…

— Уж будто у персиянок ума палата! — отпарировала Бацея. — Вспомни, душечка моя: когда ты забеременела впервые, то, лишь когда дитя взыграло во чреве, до тебя дошло, что случилось! — Молодая женщина добродушно рассмеялась, но признала:

— Конечно, я глупая, не вовремя полезла с вопросами…

— Помолчите вы, обе! — осадила их Таруб. — Трещите как сороки! Мы должны помочь Зейнаб, а не забивать ей попусту голову!

Роженица же как раз в этот момент вскрикнула.

— О, Аллах! — боль пронзила все ее тело.

— Вот это славно! — похвалила набожная Таруб. — Призывай Бога, и он охранит и тебя, и младенца.

Обе наложницы подавились смешком, встретившись глазами с Зейнаб. Ах, как давно Таруб сама рожала в последний раз! Позабыла, верно, что вопли роженицы схожи более с проклятиями, нежели с молитвой!

— Вот какую цену приходится платить за любовные утехи! — наставительно сказала Бацея, блеснув озорными зелеными глазами, — и Зейнаб невольно улыбнулась…

— Спасибо, в следующий раз буду умнее! — она хихикнула, но тут же застонала от нового приступа боли.

Так в течение нескольких часов они обихаживали и подбадривали Зейнаб. Кумар, более подвижная и гибкая, нежели Таруб, встала на колени и расстелила чистую ткань под родильным креслом, на котором возлежала Зейнаб. А за дверями опочивальни калиф вместе с Хасдаем-ибн-Шапрутом ожидал известий — врача он вызвал на случай непредвиденных осложнений. Но помощь медика не потребовалась. Вскоре из-за дверей раздалось нежное мяуканье, а пару минут спустя Таруб, улыбаясь во весь рот, величественно вышла из спальни, держа на руках крошечный сверточек.

— Мой муж и господин! — торжественно произнесла она. — Вот твоя дочь, принцесса Мораима. Зейнаб чувствует себя прекрасно и надеется, что доставила тебе радость.

Из опочивальни вышли Бацея и Кумар. Теперь все три женщины умилялись и агукали, любуясь младенцем.

Калиф взял на руки новорожденную дочь в присутствии жены, двух наложниц и Хасдая-ибн-Шапрута. Нежно баюкая дитя, он рассматривал крошечное личико. К его бурному восторгу, дитятко глядело прямо на него серьезными ярко-голубыми глазами. А пушок на маленькой головке был светло-золотым. Похоже было, что девочка унаследует чудный цвет волос матери…

— Я свидетельствую в присутствии близких мне людей, что это родное мое дитя, моя дочь, — торжественно произнес Абд-аль-Рахман. Затем, не выпуская из рук младенца, вошел в опочивальню Зейнаб. Он подошел к ложу и преклонил колени:

— Ты прекрасно справилась, дорогая моя, любовь моя! — нежно говорил он утомленной юной женщине. — Я официально признал это дитя своей дочерью в присутствии четверых свидетелей. Теперь никто не сможет оспорить мое отцовство, а когда она подрастет, замуж я ее отдам за самого прекрасного принца! Ну, а теперь спи, моя радость!

Поднявшись, он передал ребенка Оме и удалился из апартаментов любимой.

…Зейнаб лежала в полном изнеможении, но сон не шел к ней. У нее дочь — и эта дочь настоящая принцесса! Она вдруг подумала о том, кто родился у Груочь — сын или дочь? Не появился ли у нее за это время еще ребенок? Сестру наверняка удивило бы, узнай она, что сестра ее Риган вовсе не томится в мрачной обители, а стала любимой и дражайшей наложницей великого владыки и матерью принцессы… А Карим… О, почему, почему думает она сейчас о нем?! За все эти месяцы она ни разу о нем не вспомнила, и была счастлива этим… И вот снова это наваждение! Узнает ли он, что она родила калифу дочь? А может, он сам давно стал отцом — ведь тотчас же по возвращении в Малику он женился? Ну, конечно же, жена наверняка уже родила ему дитя! Какой счастливой могла бы быть ее жизнь, стань она невестой Карима, а не Рабыней Страсти при дворе могущественнейшего Абд-аль-Рахмана! Вот сейчас она заснет, а когда проснется, все останется как есть. Чуда не совершится. Она будет, как и прежде, обожаемой наложницей калифа, матерью его дочери, а Карим так и останется воспоминанием… Одинокая слезинка скатилась по ее щеке. Никогда она не полюбит калифа, но будет почитать его, ублажать, и он никогда не узнает о том, что у нее на сердце… Повернувшись лицом к стене, усилием воли она заставила себя задремать…