Всевидящее око - Игорь Масленков

Игра… Подобный поворот позабавил и даже увлёк. Теперь его ход, и он не даст обвести себя вокруг пальца. Игра? Какая к чёрту игра?! Пустые надежды. Это всего лишь смерть идёт за ним, стучит корявой клюкой по булыжной мостовой.

И вновь остановка. Через минуту бронетранспортёр дёрнулся, проехал метров пятьдесят и замер. Так будет продолжаться целый день. Дорога занесена снегом и запружена техникой. К обеду отступающим удалось вырваться на равнину. Справа – сосновый лес, слева – речная пойма. Слышны глухие далёкие взрывы. Внезапно прямо под колёса бросаются несколько канониров. Они что-то кричат и размахивают руками. У тягача лопнула гусеница. Взводный приказал взять орудие на буксир. Артиллеристы не скрывают радости. Вернер и Хуго угощают их сигаретами. Всё идёт нормально, и жизнь продолжается.

Бронетранспортёр опять замер. Зигфрид головой ударился о какое-то железо. Водитель притормозил у крутого спуска к мосту, перешёл на первую скорость. «Ганомаг» в сцепке с орудием медленно пополз к реке. Проклятье! Пушка скользит и вслед за правым бортом заваливается в чёртову придорожную канаву. Водитель жмёт на газ, дёргает рычаги, давит педали, но всё безуспешно. Каким-то чудом ему удаётся выбраться. Мост остался позади. Впереди – крутой обледенелый подъём, отполированный сотнями машин до зеркального блеска. Начали! Два-три метра вперёд и вновь назад. Всё скользит. Едва удаётся подняться на горку. Морда бронетранспортёра задралась к небу. Колёса крутятся, не касаясь земли.

– Ну и свинство! – раздосадованно кричит взводный.

Артиллеристы, Вернер, Хуго, Зигфрид и все остальные прыгают в снег, пытаются из последних сил подтолкнуть «Ганомаг». Экипаж соседней машины приходит на помощь. Получилось! В ближайшей деревне отцепили орудие. Расчёт с жаром благодарит Зигфрида и его товарищей. Сегодня им удалось выскользнуть из-под самого носа «иванов» и сохранить орудие. Им повезло, и есть за что благодарить судьбу…

На улице послышалась какая-то возня и женские крики. Зигфриду показалось, его спасительница о чём-то просила, причитала, молила. Внезапно волна холода вместе с кровью ворвалась в сердце, заставила его трепетать в предсмертных конвульсиях. Говорят, в последние мгновения человек вспоминает пережитое. Пожалуй, это правда. По крайней мере, Зигфрид убедился в этом.

Потемневшие от времени и непогоды доски сарая, старый хлам, свет нового дня, пробивающийся сквозь щели… Всё исчезло. Лицо вечно усталой матери, измождённой годами и несчастьями, постоянно пьяный отец, слывший среди соседей дебоширом и неудачником, сверстники и друзья по гитлерюгенду стремительно уносились в вечность перед мысленным взором.

Зигфрид видел себя со стороны, одиноко стоящим посреди пустынной улицы на булыжной мостовой. Шёл дождь. Рубашка и штаны на помочах промокли, тянули к земле, на дно свежевырытой могилы. Капли били по щекам, мешались со слезами.

Всю свою короткую жизнь Зигфрид мечтал обрести силу и могущество знаменитого тёзки, стать сказочным великаном, наследником славы мифических нибелунгов. Судьба жестоко посмеялась над ним, даровала незавидную участь плаксы и слабака. Но так могло показаться лишь тем, кто не пережил зиму сорок четвёртого среди бескрайних русских просторов, гибель товарищей по оружию, бесконечную тоску и холодный страх безысходности. Слёзы очистили душу, нечаянная радость поселилась в сердце. Один, последний шаг – и он получит долгожданную свободу, обретёт память о тех, перед кем дал страшную клятву, принеся в жертву ненасытным богам своё естество.

– Пошла прочь, немецкая подстилка! – Лейтенант в новеньком, пахнущем кожей тулупе навёл пистолет на обезумевшую от страха Марью Петровну.

Два бойца с автоматами наперевес стояли поодаль, ожидая приказа командира.

– Да как вы смеете?! Я советская учительница! У меня муж без вести пропал, и сын на фронте! – Женщина едва шевелила языком, выдавливая из себя каждое слово.

– Тем хуже для тебя, безмозглая дура! – невозмутимо продолжал офицер. – Пригрела немчурёнка, гнида! Пошла прочь!

Марья Петровна пыталась собой заслонить дверь в сарай, но удар по лицу рукоятью тэтэшника ослепил, отбросил её на грязный мартовский снег. Смершевец что есть силы пнул сапогом дверь. Та слетела с верхней петли, завалилась набок, открыла путь в темноту.

Зигфрид попытался подняться, но резкая боль остановила его. Лишь рука машинально потянулась к кобуре.

– Ну что, допрыгался, сучёнок? – Лейтенант осклабился, показал жёлтые прокуренные зубы. – Я тебя и здесь достал!

Зигфрид вздрогнул. Он уже слышал этот голос, видел эти глаза! Но где и когда? В ином мире или в другой жизни? В голосе этом чудился холод гробницы, а в глазах – выжженная каменистая пустыня. Одно он помнил чётко – смерть, принятая от руки врага, погубит окончательно.

Пальцы коснулись металла. Ладонь обняла массивную рукоять. На миг показалось, это не старый верный «вальтер», а игральные кости. Теперь его ход. Слеза скатилась по щеке. Ствол упёрся в подбородок. Главное не мешкать, опередить соперника. Указательный палец дёрнулся сам собой. Выстрела Зигфрид так и не услышал.

Феригморд проснулся в холодном поту. Голова трещала, тело крутило, трясло и выворачивало наизнанку. Он попытался встать. В глазах потемнело. Но вовсе не тяжёлое похмелье испугало рыцаря. К таким вещам он давно привык, ведь напивался до беспамятства не раз. Но сны! Пьяные видения, ночные кошмары… Они изводили комтура всё чаще. Порой казалось, он сходит с ума. Нелепые картины иного мира. Непонятные, пугающие. И среди них он видел самого себя. Он, Волчья Голова, не раз смотрел смерти в лицо, а сейчас покрылся холодным потом от страха и больше походил не на воина, а на щенка, поджавшего хвост.

Иногда казалось, в тех снах заключена тайна судьбы. Даже несколько раз порывался навестить знахаря или колдуна, но необъяснимый ужас останавливал. И так продолжалось целый год. За это время Феригморд выучил много слов чужого языка и мог сносно ориентироваться в видениях. В том, чужом мире шла война. Люди использовали оружие, которое не встретишь в Йирке. Волчья Голова научился им кое-как управлять. В приступах ужаса он порой терял суть событий и не мог толком понять, где его настоящее: здесь, в каменном замке среди густых лесов, или в заснеженной полуразрушенной стране, где груды железа источают смрад и смертоносный огонь.

Феригморд позвал слугу, приказал наполнить горячей водой большую деревянную лохань. С тех пор как его стали посещать диковинные сны, он, сам не зная почему, пристрастился к купанию в лохани. Обычай для жителей Йирка более чем странный. Местные устраивали помывку раз в месяц, а Волчья Голова делал это каждые пять дней, чем невольно вызывал подозрения соседей. Иные строчили на него доносы, обвиняли в колдовстве, поклонении чужим богам, святотатстве и государственной измене. Благо мажордом не давал ход этим делам. Он нуждался в хороших солдатах, ведь от них больше проку, нежели от трусливых писак.

Купание принесло облегчение, силы медленно возвращались. Феригморд вылез из лохани, вытерся, оделся и отхлебнул немного вина из кубка, оставленного слугой на столе. Жизнь вновь наливалась красками, входила в привычную колею. Ночное видение померкло, сгинуло в глубинах памяти. Волчья Голова вспомнил о делах, приказал отправить добычу в столицу. Сам решил остаться в замке, доверенному человеку велел кланяться мажордому и передать тому на словах свои нижайшие извинения, дескать, занемог хозяин. Поначалу Феригморд долго колебался, но всё же решил никуда не ехать. Такой поступок несколько нарушал дворцовый этикет, но рыцарь и впрямь скверно себя чувствовал. А вдруг по дороге хватит удар или приключится иная хворь и слабость? Не ровён час, можно не удержаться в седле и свернуть шею.

Отдав распоряжения, Феригморд вспомнил о тэйрэ. Самое время навестить пленницу. Такая добыча не каждый день попадает в силки. О представительницах древней расы ходили самые разнообразные слухи. Болтали, они весьма искусны в любовных утехах. Эти сплетни он и собирался проверить в первую очередь, а уж потом допросить по всей строгости.

Чёрный рыцарь спустился в подвал, охране приказал убираться восвояси. Факелы плохо освещали подземную тюрьму, но и того чахлого света хватило рассмотреть златокожую. В отблесках пламени лицо её казалось отлитым из меди, а вовсе не золотистым. Чёрные волосы… нет, не чёрные, а цвета штандарта Волчьей Головы, цвета запёкшейся крови. В огромных глазах не было страха. Невозмутимость и спокойствие, почти равнодушие к собственной участи, стали раздражать Феригморда. Он не привык к неповиновению, всегда упивался страхом и беспомощностью жертвы, но тэйрэ вовсе не походила на униженную и подавленную. Ничего, сейчас он стянет с неё доспехи, поставит на колени и… Проклятье! Вся мужская сила ушла прочь, испарилась, растаяла утренним туманом в лучах восходящего солнца. Странное чувство охватило комтура. Стало вдруг противно, почти стыдно за грязные мысли. Местные женщины его мало привлекали. Он числился среди завидных женихов, и многие родовитые дамы, равно как и девицы, хотели забраться к нему в постель. Только от тех немытых красавиц несло потом, гнилыми зубами и болотной тиной. В глубине души он мечтал о чистом и высоком чувстве, да только всё как-то не складывалось. Случайные связи быстро надоедали, за ними стояла лишь похоть, жажда богатства и титула. В обладании тэйрэ, казалось, и заключена тайная мечта. Но не вышло…