Двойник для шута - Виктория Угрюмова

— Пришлось бы, — ответил Ортон странным, сдавленным голосом. — Наверное, это последнее, на что мне хотелось бы искать в себе душевные силы, но если тебе нужна помощь, совет или что-нибудь еще — просто мне в голову не приходит, что именно, — то я готов. Я не отказываюсь.

— Ты должен знать наверняка, что я люблю тебя, — прошептала Арианна.

Ей было страшно. Слова признания рвались из нее чуть ли не против ее воли, но она понимала, что, как только произнесет их, эта жизнь закончится и начнется иная, совершенно ей неизвестная — возможно, горькая, тоскливая и безысходная. Несмотря на все уверения Ортона, найдет ли он в себе мужество, чтобы простить ее за эту, пусть и нечаянную измену? Сможет ли понять, что он все так же дорог и любим, может, еще дороже и любимее, ибо ее сердце по-прежнему принадлежало ему, хоть и нашлось в нем место для другого человека?

Но жить с такой тяжестью тоже невозможно. Арианна не могла ни дышать, ни думать, ни говорить ни единой минуты, чтобы не чувствовать себя разбитой и искалеченной. Она боялась, что не отыщет даже приблизительно подходящих по смыслу слов, чтобы описать весь ужас и тоску своего раздвоения. В ней уживались бесконечно счастливая любящая и любимая супруга и страдающая от тайной любви женщина.

Она больше не всхлипывала, тяжелые слезы градом катились по ее щекам, оставляя на них красные полосы. Когда душе так больно, то слезы чрезвычайно горькие и они прожигают кожу, в уголках глаз белел налет соли. Лицо ее как-то моментально похудело и осунулось, а нос заострился. Ортон сочувственно смотрел на жену и чувствовал, что его сердце болит так же отчаянно, как и ее.

— Бедная моя, неужели так все страшно и тяжело? Она закивала головой, цепляясь за него непослушными пальцами. В этот миг ей показалось, что он может сию секунду уйти, разгневавшись, и оставит ее одну в оглушительном, тоскливом одиночестве.

— Не бросай меня, — выкрикнула Арианна. — Только не бросай меня, слышишь?! Я уже не смогу жить без тебя, без твоей любви. Мне нужно каждое утро просыпаться и знать, что рядом ты, засыпать в твоих объятиях, нужно слышать твой голос и твои шаги, видеть, как ты смеешься или сердишься! Ты мне нужен… Господи! Если бы ты знал, как ты мне нужен.

— И ты мне нужна так же сильно, — растерянно прошептал Ортон, прижимая к груди свое заплаканное, страдающее сокровище. — В чем же беда?

— А если бы в моей жизни появился человек… Не так, как ты, не такой дорогой и близкий, но тоже нужный… Что бы ты сказал? Я была бы не достойна тебя, милый мой!

— Да что же это такое, — спросил император тревожно, — не в Аластера ли ты влюбилась?!

— Что? — охнула она. — Нет, что ты. Это все равно что влюбляться в произведение искусства или совершенную по форме драгоценность — такое же безумие и безрассудство.

— Рад, что ты это понимаешь, — явно обрадовался Ортон. — Но не Сивард же пришелся тебе по сердцу… Хотя от этого мошенника можно ждать чего угодно. Покорил же он неприступную императорскую сокровищницу, покорил сердце Начальника Тайной службы, мог бы и тебя завлечь в свои сети. Говорят, он и крокодила может уговорить пойти в невесты.

Если император добивался того, чтобы его возлюбленная немного расслабилась и повеселела, то он достиг своей цели. Арианна звонко захохотала, размазывая по лицу непросохшие слезы.

— Ну тебя, негодяй! Наверное, я сейчас такая уродина, — совершенно непоследовательно добавила она. — Представляю себе: распухшие глаза и толстый красный нос. Нет, только не смотри на меня.

Как назло, в спальне было уже совсем светло, и птицы голосили вовсю. Им казалось, что они своего добились, и солнце наконец рассиялось на чистом небосводе, проснувшись именно от их пения и чириканья.

— Позволь мне самому решать, смотреть на тебя или нет, — серьезно сказал Ортон. — Ты такая же прелестная, как всегда. Может еще краше. И запомни: ни болезнь, ни слезы, ни даже старость не заставят меня думать, что ты стала менее привлекательной.

— И когда я буду морщинистой и толстой, как нянюшка, тоже будешь меня любить? — спросила Арианна.

— Если ты, конечно, не сбежишь от меня со своим новым воздыхателем, — усмехнулся император.

— Ну уж он-то от тебя никуда не денется, — вздохнула она.

— Рассказывай по порядку.

Ортон поднял Арианну на руки и стал носить по комнате, покачивая, как ребенка.

— Рассказывай, не бойся. Я все равно останусь с тобой и буду тебя любить. Всегда. Что бы ни случилось. Потому что ты — мое счастье, и я от тебя уже никуда не денусь.

— Шут, — пробормотала она, утыкаясь носом в уютную ложбинку между его мускулистым плечом и высокой, стройной шеей.

— Что шут?

— Я не понимаю, что со мной делается, но я тянусь к нему сильнее, чем к кому бы то ни было во дворце. Да что там — во дворце! Кроме тебя, меня вообще ни к кому так не влечет. Ты только не подумай, — быстро сказала она. — Просто с ним очень интересно. Когда он не занят, то иногда ездит со мной верхом или катает на лодке по каналу — и все время что-то рассказывает. Он столько всего знает! Впрочем, что я… ты ведь знаком с ним столько лет, — наверное, наизусть его выучил.

— Не сказал бы, — ответил император. — Ну а как он к тебе относится?

— Предельно почтительно, — вздохнула Арианна. — Но мне кажется, что я ему тоже нравлюсь. Немножко.

Ортон уселся обратно на кровать, продолжая держать жену в объятиях.

— Следовало бы устроить тебе неприличную сцену ревности, но я не стану. Ты ведь не хочешь бросить меня и променять на Ортона-шута?

— Ты смеешься? — жалобно спросила она. — Сердишься?

— Да нет же! Действительно не сержусь, хотя и должен был бы. Но я слишком верю и тебе, и шуту, чтобы подозревать вас обоих в предательстве и прочих жутких прегрешениях. К тому же он мне сам признался, что ты ему весьма нравишься.

— Правда?! — Арианна вспыхнула и зарделась как маков цвет.

— Я рад, что поднял тебе настроение.

Император потянулся, нежась в теплых лучах утреннего солнца, льющихся из окна сплошным потоком, и вдруг спохватился.

— Ой, мне же пора! Совсем не обращаю внимания на время, когда нахожусь с тобой рядом.

— Но ты неограниченный владыка всего, что нас окружает, — сказала Арианна. — А волнуешься так, будто должен всем.

— И это правда. Ответственность. Бремя императора. Помнишь? Мне нельзя иначе. В завещании Брагана написано, что пренебрежение к людям начинается с малого, а заканчивается там, где сам ни сном ни духом…

— Мудрость — это так тяжело, — прошептала императрица.

— Но прекрасно.

Ортон уже оделся и теперь стоял перед потайным ходом, протягивая к Арианне руки.

— Иди, милая, я тебя поцелую. Вот так. До вечера. И выбрось из головы все страхи — ты себе больше напридумывала проблем, чем у нас их было на самом деле. Поезжай, покатайся верхом, до обеда у тебя нет никаких важных встреч. Только будь осторожна. В соседнем покое раздались осторожные шаги и негромкие голоса Алейи Кадогая и ее сестры Ульрики.