Время в моей власти. Том I: «Россия идет» - Геннадий Иванович Атаманов

Среди народа ходил, например, слух, что в это "пиво" подсыпают даже стиральный порошок – для пены.

Людям ХХI века я должен объяснить: пена – это для того, чтобы меньше наливать в кружку пива. Доливать продавцу «некогда» – очередь ждет, очередь давит! Тебе налили – и отвали. Наглость, дурь, хамство… Да и как-то не принято требовать долива! А деньги беспрерывным потоком шли в карманы всех, кто связан с пивом: продавцам, шоферам… И начальству, разумеется!

Когда в начале "перестройки" в Ленинграде начали борьбу с "нетрудовыми доходами", при обыске дома у водителя пивовоза нашли больше миллиона рублей. Сколько это на сегодняшние деньги? В рублях – сказать трудно, а в долларах – миллион точно будет!

Однако, чуть отвлеклись. Археологов будущего ждет серьезная загадка, если они копнут угол улицы Шкапина и Обводного канала: мощный пласт окурков и рыбьих костей на большой площади! Сделаем подсказку: здесь многие годы стояли рядом четыре пивных ларька. Рядом – баня, вокзал, а часов с 4-х дня шел могучий поток народа с "Красного треугольника". Брали пиво, доливали водкой, заедали рыбой, смолили "беломориной" (папиросы «Беломорканал»).

А в пивбаре на улице Розенштейна, в ста метрах отсюда – не протолкнуться.

Ох уж эти мне ленинградские пивбары! Дымище, вонища, грязища, смрад… Мне еще особо запомнилось: постоянно ходит уборщица, собирает посуду, вытирает столы – и все щели эдак ровненько затирает черной-пречерной грязью…

Публика в этих пивбарах настолько разношерстная! Работяги, военные – офицеры! (как и повсюду в то время), сотрудники всяких НИИ в костюмах-галстучках… Ну, и те, кого называли гопниками: цвета асфальта. Помню, в пивбаре на Розенштейна, привязался один такой ко мне да к моему приятелю-аспиранту, совал нам свой многократно прописанный – разбухший от псины паспорт. Хрипел-сипел:

– Смотри, в Ленинграде родился, коренной ленинградец… А ты кто?

Пожилой мужик, опухший, страшный, вонючий. Однако, слова "ленинградец", "коренной" – это что-то вроде "князь", "граф"… Но это – большая, отдельная тема!

Через четверть века, в 2007-м – 2008-м, мне впервые довелось побывать на территории "Красного треугольника". Город Сталинград после Сталинградской битвы наверняка выглядел именно так. Не случайно же германские кинематографисты выбрали улицу Шкапина как натуру для разбитого Берлина! Рядом – в 2005-м …

Кое-где на "Красном треугольнике" теплится жизнь, а в основном десятки закуточков, где копошится мелкий бизнес. А мелкий, да ежели нетрезвый, да в мозгах туман – сразу капут. Сожрут. Значит, трезвый… Это в прежнее время можно и на заводской территории пьяных увидать, а уж во вторую смену – просто пьянка. Знаю.

Завернем-ка мы еще на улицу Курляндскую, здесь же, у Обводного канала, в коммунальную квартиру.

Время – прежнее. Начало 80-х.

Вспоминаю сейчас – и не понимаю, не по – ни – ма – ю, как я смог такое пережить… Крохотная комнатенка, а за стенкой-перегородкой – волчище Леха со своей Тамарой Васильевной. И дело даже не в том, что они пьяницы, не совсем в том (хотя они законченные алкоголики), а в том, что они представляли собою тип, явление – именно питерское, невероятно многочисленное по тем временам явление. Казалось, можно дома от него отгородиться, ан нет: за перегородкой – самое концентрированное явление. Притом Леха с Тамарой Васильевной уже немолодые – за 50.

Начиналась история так… Однажды – звонок в дверь, открываю – на пороге участковый милиционер, смотрит озадаченно-недоверчиво.

– Тут у меня записано… Леху, Алексея… избил сосед… сейчас в больнице…

– Алексей здесь не живет, заходит иногда. Живет где-то выше…

– А! Всё понятно! – сказал участковый и пошел наверх, где жил Леха с Нинкой. А избил его сосед, когда обнаружил Леху и… свою жену – лежали оба голые-пьяные на полу.

Прописан Леха, однако, в нашей квартире, куда его и водворил участковый – к законной супруге, Тамаре Васильевне. Нинка стала приходить в гости, а чужая жена не приходила.

Кстати: в связи с дьявольским положением "квартирного вопроса", одному только черту известно, кто и кому в городе Ленинграде – Санкт-Петербурге фактически доводится мужем и женой, кто с кем фактически в разводе, а кто нет.

С появлением Лехи в квартире воцарился ад. Вся компания пила-гуляла ночи напролет (а утром – на работу, или дрыхли, если выходной), причем Леха беспрерывно лупил-метелил своих подруг, отчего рожи у них были красно-сине-желто-зеленые…

Коронный номер: длинный звонок в дверь, часа в 3 ночи (ключи забыли-потеряли!). Вся коммуналка выскакивала в коридор, начинался скандал – и Леха частенько отправлялся на 15 суток. Терял работу…

И тут-то у него начиналась не жизнь – лафа! С утра он обегал дворы – помойки, собирал бутылки (весь город ими усеян), сдавал, выручал 2-3 рубля – и сыт-пьян нос в табаке! Три рубля – это бутылка портвейна 0,7л., плюс буханка хлеба, килограмм кильки, круг ливерной колбасы, спички-сигареты и прочее.

Таскал он с помойки и всякий хлам, отчего клопы нас заедали. Таскал и журналы – "Партийная жизнь".

– Начальник революционного комитета партии Ульянов-Ленин! П-поняла, с-сука?! – орал он Тамаре Васильевне.

– Ох, поняла, поняла…

Однако, иногда и противоречила:

– Заткни свое хайло, ут-т-варь по-га-на-я!

Как же часто меня это будило среди ночи :

– Ут-т-тварь по-га-на-я!

В одной из таких политических дискуссий Леха переломал своей супруге обе руки – и отправился на два года в места ему знакомые, где он уже бывал за продажу поддельной икры (крупа с черной тушью).

Доставшиеся от него фирменные банки caviar я сейчас использую для хранения гвоздей. Память…

Квартира вздохнула свободно, но тут по-черному запила Тамара Васильевна. Едва ли вам знаком такой вид запоя… Она закупала сумку водки, безо всякой закуски, запиралась в комнате… и не выходила оттуда несколько дней. Только звяканье, бряканье, мычанье. А вскоре – страшная вонища, по всей квартире…

И так в течение двух лет. В самый же первый запой мы проснулись от грохота за стеной: бум-бум-бум-бум – бум-бум-бум-бум… И вой. Пролезли к ней в комнату – она лежит на полу, вся зарёванная, измученная, с гипсом на руках. Упала, катается-грохочет, а подняться не может.

Если кто-то увидит во всем этом какой-то юмор, то зря. Все они люди абсолютно без юмора. Всё – дико, страшно, по-черному… Леха только однажды съюморил: "У меня никаких дел нет, все дела у прокурора". В Тамаре Васильевне, правда, еще оставалось что-то человеческое, потому и – Тамара Васильевна…

Вернулся из тюряги Леха, поселился у Нинки, и уже оформил продажу комнаты с Тамарой Васильевной (наступили новые времена!), оставалось только поставить её