Театр. Том 1 - Пьер Корнель

class="stanza">

Ее, мне кажется, я слышала, сестрица.

Когда пришли к отцу, я находилась там.

Но что хорошего она приносит нам?

Отсрочена беда — потом сильней страданья,

Томительнее страх и муки ожиданья.

Нет, только одного теперь мы вправе ждать —

Что позже час придет над павшими рыдать.

Сабина.

Но в ратях правый гнев зажжен веленьем божьим!

Камилла.

Богов, по-моему, напрасно мы тревожим.

Ведь выбор горестный был ими же внушен,

И не всегда народ богами вдохновлен.

Не снисходя к толпе, им подобает боле

Владык одушевлять своей священной волей:

Неоспоримые земных царей права,

Их власть разумная — лишь отблеск божества.

Юлия.

Чем обрекать себя на тщетные мученья,

Читай в оракулах небесные решенья.

Ведь если от судьбы ты доброго не ждешь,

Ответ того жреца — пустой обман и ложь.

Камилла.

Слова оракула всегда, увы, невнятны:

Чем кажутся ясней, тем менее понятны;

Чем больше верим мы, что в них загадки нет,

Тем многосмысленней обманчивый ответ.

Сабина.

Нет, верить мы должны, что боги явят милость,

Чем за надежду б нам платить ни приходилось.

Пусть это слабый луч, но он от вышних сил.

Кто не надеется — его не заслужил.

Мы милосердию небесному преграда,

Коль загодя в него уверовать не рады.

Камилла.

Помимо нас, увы, решают небеса,

И наши жалкие бессильны голоса.

Юлия.

Вас боги ввергли в страх, но сжалятся над вами.

Прощайте! Я иду за новыми вестями.

Не лейте слез. Когда увидимся мы вновь,

Я, верьте, принесу вам радость и любовь,

И весь остаток дня пройдет под знаком мира,

В приготовлениях для свадебного пира.

Сабина.

Надежду я храню.

Камилла.

Во мне она мертва.

Юлия.

Сама признаешь ты, что я была права.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Сабина, Камилла.

Сабина.

И от меня, сестра, прими упрек нестрогий:

Не слишком ли теперь ты поддалась тревоге?

А если бы твоей была судьба моя,

И ты терзалась бы, как нынче мучусь я?

А если б ты ждала, над самой бездной стоя,

Таких же бед, как я, от рокового боя?

Камилла.

Должна бы ты сама о них судить трезвей:

Чужая боль не то, что боль души своей.

В назначенное мне по вышнему веленью

Вглядись, и свой удел сочтешь не мраком — тенью.

Лишь участь милого должна тебя смущать:

Не можем братьев мы к супругу приравнять.

Нас вводят в новый дом законы Гименея,

И с отчим домом связь становится слабее.

По-разному теперь и думаешь о них,

А мужа полюбив, забудешь о родных.

Но если милого отец признал как зятя —

Хотя не муж, для нас не меньше он, чем братья.

И их по-прежнему мы любим и его,

Но предпочесть — увы! — не в силах никого.

Сабина! Можешь ты, и мучась и страдая,

Лишь одного хотеть, о прочем забывая;

Мне ж нечего желать, и все меня страшит,

Коль скоро вышний суд решенья не смягчит.

Сабина.

Так рассуждать нельзя. Судьба ко всем сурова,

Коль должно одному пасть от руки другого.

Хоть муж становится нам ближе всех родных,

Но, и уйдя к нему, нельзя забыть о них.

Не всё вольны стереть заветы Гименея:

Супруга любим мы, о близких сожалея.

Природа властвует над нами с детских лет,

И кровным родичам ни в ком замены нет.

Родные, как и муж, — душа твоя и тело.

Все горести равны, достигшие предела.

Но суженый, по ком ты нынче без ума, —

Он для тебя лишь то, что хочешь ты сама.

Причуды ревности, дурное настроенье —

И вот уж он забыт, забыт в одно мгновенье.

Трудней ли разуму влеченье побороть?

Но связи вечные — родная кровь и плоть.

Того, что скреплено обдуманным союзом,

Нельзя предпочитать родства священным узам.

Нет, если вышний суд решенья не смягчит,

Мне нечего желать, и все меня страшит,

А вот тебе дано, и мучась и страдая,

Лишь одного хотеть, о прочем забывая.

Камилла.

Поистине тебе не волновало кровь

Пустое для тебя, и чуждое — любовь.

Находим силу мы сопротивляться страсти,

Пока она своей не показала власти,

Пока, просватав нас, отец наш не возвел

Ее, захватчицу, на собственный престол.

До этого — кротка, теперь она — тиранка.

Но раз понравилась тебе ее приманка,

Преодолеть любовь душа уж не вольна

И хочет лишь того, что повелит она.

Мы крепко скованы, но сладкими цепями.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и старый Гораций.

Старый Гораций.

Я прихожу сюда с недобрыми вестями,

О дочери мои! Но для чего скрывать

То, что вы можете от каждого узнать?

Свершился суд богов, и бьются ваши братья.

Сабина.

Да, не таких вестей могла бы ожидать я.

Казалось мне всегда, что правый суд богов

К нам должен быть не так безжалостно суров.

Не утешай же нас. Так тягостно несчастье,

Что жалки все слова и ни к чему участье.

С мученьями теперь покончить мы вольны:

Кто смерти жаждет, тем несчастья не страшны.

Легко могли бы мы, храня на людях гордость,

Свое отчаянье изобразить как твердость.

Но если слабыми сейчас не стыдно быть,

К чему же пред людьми храбриться и хитрить?

Мужчинам свойственно подобное искусство,

А мы — на женские мы притязаем чувства

И вовсе не хотим,