Поэзия зла - Лайза Рени Джонс

засовываю ему под язык пару таблеток кислоты, купленных мной на границе; таблеток с добавлением кое-чего еще. Это «кое-что» хорошо известно на улицах и не будет выглядеть чересчур подозрительно. Оно не раз приканчивало других, сегодня прикончит и Ричарда. Мне эта операция обходится недешево, но деньги здесь не имеют значения. Я благословлен финансовой свободой, позволяющей мне осуществлять мои суды. Наконец, высыпаю горсть таблеток на стол – то же снотворное, что и в бутылке. Таблетки, которые плохо смешиваются с кислотой.

Если я проделал все исправно – а это именно так, – то полиция решит, что он пытался набраться храбрости покончить с собой из пистолета, но вместо этого прибег к передозировке. В отношении убийцы полицейского они поверят всему. Для них главное, чтобы он умер. Тем более если станет известно, что этот самый пистолет он использовал для убийства детектива Робертса. Если только они Робертса когда-нибудь найдут. Та речонка, где Ричард его притопил, не совсем подходит для семейного отдыха.

У меня звонит сотовый. Учитывая поздний час, я недовольно поджимаю губы, но достаю трубку из кармана. Наверное, жена. Да, точно.

– Привет, милая, – торопливо говорю я.

– Как там предложение? Продвигается?

Это предложение – значимый проект, который я для своей компании уже закрыл, но она этого не знает, полагая, что я в эти минуты тружусь над презентацией в «ПауэрПойнт».

Ричард начинает содрогаться в конвульсиях. Красота. Он умирает.

– Уже почти закончил, – говорю я, – думаю выдвигаться. У тебя как, найдется утром время прочитать?

К моей досаде, Ричард начинает дергаться, издавая какой-то гортанный клекот. Я выхожу из зоны рикошета. Не хватало еще, чтобы какой-то кретин застрелил меня в последние мгновения своей жизни.

– Само собой, – говорит жена, – так и сделаю. Я знаю, насколько важен для тебя этот контракт.

Она неуверенно смолкает, затем снова подает голос:

– Что там за шум?

– Да уборщик, – приглушенной скороговоркой отвечаю я. – Поет, дурачина. Тоже мне, Стиви Уандер… – Я заговорщически понижаю голос: – Наверное, думает, что он хорош. Но я так не считаю.

Она смеется.

– Само собой. Торопись в свое гнездышко.

– Сейчас, еще с полчасика. Что-нибудь взять по дороге?

– Уже полночь, милый. Просто езжай домой.

– Да ты что? Я и не знал, что уже так поздно… Все, люблю. И скоро выезжаю.

Я убираю трубку обратно в карман. Ричард замирает. Я проверяю его пульс. Его нет, но изо рта клочьями свисает мерзкая пена. Такой неряшливости я не предугадывал, однако эти издержки необходимы для заметания следов и расчистки пути для последующего, истинного суда и кары.

Здесь в целом все кончено. Я хватаю телефон Ричарда и набираю 911.

– «Девять один один», что случилось? – слышится в трубке голос диспетчера.

Держа телефон на отлете, я задавленно сиплю:

– Помоги-и-те… Риверсайд, трейлерный парк…

Адрес я им не даю – просто роняю трубку на пол и ухожу.

Возвращаюсь к машине и отъезжаю, но паркуюсь на одной из боковых улиц, откуда видна стоянка трейлеров, и жду машину «скорой помощи». На прибытие у них уходит десять минут. Мои дела здесь завершены. Остается только подыскать укромное место, где можно обстоятельно упаковать мои реквизиты судии и избавиться от случайного мусора.

Ричард Уильямс мертв. Издох негодяй, убивший отца агента Джаз. Теперь она может отрешиться от этого и сосредоточиться на своем будущем. Мои подношения агенту Джаз неисчислимы.

Глава 94

Уэйд остается на ночь у меня, в основном по причине измотанности, его и моей. Холодную пиццу из кулинарии мы в три часа ночи поглощаем буквально из пакетов, вслед за чем падаем в постель. Последнее, о чем я думаю, прежде чем нырнуть в омут сна, – это стих, оставленный во рту у Авы Ллойд. Такое впечатление, будто она разговаривала со мной:

Нагой, он лежит в притемненной комнате,

Беспрерывно куря, одурманенный джазом,

Не сравнимым ни с чем —

Даже с медом любовной утехи.

Через считаные часы я просыпаюсь по будильнику, но эти слова по-прежнему крутятся в моей голове, и не без оснований. Он назвал меня по имени. Эван прав. Он обращался ко мне. Джазовые ассоциации звучат в голове назойливым эхом, и я задаюсь вопросом, не является ли причиной одержимости Поэта мое имя.

Уэйд направляется в душ, а я накидываю халат и машинально иду следом, но вместо того чтобы чистить зубы, стою, опершись на фаянсовую тумбу перед зеркалом, и впустую гоняю по кругу мысли – так долго, что Уэйд за это время успевает принять душ. Оторопело моргнув, я вижу, как он уже стоит, опоясанный полотенцем.

– Почему он мною одержим?

– Я думал об этом под душем. Может, из-за твоего имени?

– Хм, – оживляюсь я. – У меня тоже была такая мысль. Но это выглядит слишком уж просто.

– Простым для кого? Для тебя и Поэта? Лично я даже не знал о взаимосвязи между джазом и поэзией, пока не встретил тебя, а ты не заговорила о своем дедушке.

Мой ум все еще нарезает суматошные круги.

– Джаз… Джаз… – бормочу я, и глаза у меня невольно расширяются. – Магазины винила, старые джазовые пластинки. Что, если он любит джаз и поэзию, как мой дед? Может, это то, что он мне внушает? Боже, даже думать не хочу, что он знает меня настолько хорошо, чтобы быть в курсе насчет этого… Уж лучше бы просто увязывал мое имя с поэзией.

– Такое вообще возможно?

– Возможно. Джазовая поэзия – это поджанр, так что да, такое возможно. Нужно, чтобы команда прошерстила музыкальные магазины.

Оттолкнувшись от тумбы, я исчезаю в спальне, где хватаю телефон и набираю Чака. Тот отвечает на первом же гудке.

– Ты правда вернулась?

– Да, – отвечаю я и незамедлительно задаю ему целевой ориентир, а также сулю в скором времени вагон шоколада.

По окончании разговора я тоже направляюсь в душ. Позже, уже в своем обычном облачении, пью на кухне кофе в компании Уэйда.

– Нам нужно поговорить, – произносит тот посреди затяжной паузы. – О нас.

– Чего тут говорить. Ты мой босс.

Уэйд кривится в невеселой ухмылке.

– Значит, ночевать у тебя я могу, а о себе мы даже говорить не можем? Я не собираюсь умирать на тебе, Сэм. Одного примера достаточно.

Он лупит враз по десятку нервов, натянутых струной.

– Никто не может от этого зарекаться, при нашей работе.

– То есть, если мы спим, едим и радуем друг друга вместе, но делаем вид, что мы не пара, это каким-то образом