Представление о двадцатом веке - Питер Хёг

ящиках было оружие, и из одного такого ящика он за день до своего исчезновения достал разобранный пулемет, тот самый, который Карстен помогал ему собирать. Можно предположить, что в то время он был кем-то вроде консультанта и организатора поставок оружия из скандинавских стран тем силам в Европе, которые готовили вооруженное решение проблемы будущего, и, возможно, одновременно с этим — важным связующим звеном между датскими и европейскими полициями и разведками. И тут возникает соблазн сказать: «Ага, значит вот к какой цели стремился Карл Лауриц, вот в чем он видел свое предназначение, он все-таки действительно думал то, что говорил, и, в конце концов, сам стал подбрасывать дрова в тот костер, из пепла которого возродится новая Европа». Но это было бы ошибкой. Нет никаких оснований полагать, что Карл Лауриц руководствовался политическими соображениями. Еще в Темном холме он понял, что любая птица Феникс возрождается, лишь чтобы через мгновение сгореть опять, а если превратить птицу в пепел, то уже все равно, какой она там была. Отныне он не мог связывать себя никакими обязательствами. Общаясь с начальником полиции и иностранцами с горящими глазами, которые сдавленными голосами рассказывали о своих надеждах на будущее, он оставался, как обычно, немногословным, предупредительным и совершенно бесстрастным.

Вечером накануне своего исчезновения, когда они с Карстеном собрали настоящий пулемет, Карл Лауриц вышел прогуляться. Это не было прощальной прогулкой, он всегда вечером гулял. Любой другой человек, да и я тоже, пошел бы в сторону от воды к только что зазеленевшему буковому лесу, но Карл Лауриц направился к Эресунну, холодному и свинцово-серому. Он шел быстро, мимо частных пляжей, белых палаток для переодевания и каменных оград, походка его была пружинистой и беззаботной, и было понятно, что момент прощания, когда большинство людей пытаются отодвинуть от себя будущее, хотя бы чуть-чуть, Карлу Лаурицу дается легко. Вернувшись домой, он оставил, как обычно, трость и соломенную шляпу в прихожей и зашел в гостиную, чтобы пожелать спокойной ночи Амалии. Необычным было лишь то, что он не присел на минуту в шезлонг и не задержался в дверях, чтобы предпринять свои обычные, утомительные, но неизменные попытки получить разрешение сопроводить ее в спальню. Он просто пожелал ей спокойной ночи, потом повернулся, прошел по коридору и исчез из нашего повествования.

Амалия не успела даже удивиться его немногословности, и уже потом, когда она отчаянно перебирала в памяти события последних дней, чтобы найти причину его исчезновения, даже тогда она не поняла, что этот его последний жест, вероятно, был знаком того, что он закончил свое самое большое и самое важное предприятие — полностью освободился от нее, единственного человека, которого он когда-то любил.

И вот Карл Лауриц исчез. Естественно, прошло какое-то время, прежде чем удалось установить, что дом на Странвайен заложен и перезаложен, что он продал все ценные бумаги, снял деньги со всех счетов и забрал машину, но все это было лишь формальным подтверждением того, что все понимали уже на следующий вечер, когда слух распространился по невидимым каналам, повергнув всех в шок, который медленно, на протяжении многих лет, будет превращаться в боль, тоску, удивление или торжество тех, для кого Карл Лауриц был значимой фигурой.

Амалия все поняла еще в середине дня. Она вместе с Карстеном была в городе, где они должны были забрать костюм принца, который, поддавшись ее уговорам, заказал Карл Лауриц, поскольку она ни с того ни с сего начала называть сына «мой маленький принц». Пока Карстен примерял костюм, Амалия увидела, как теплое весеннее солнце вдруг поменяло цвет и стало белым и холодным. Почувствовав внезапное беспокойство, она тут же, вместе с Карстеном, спешно направилась домой. Дома никого не оказалось, и Амалия стала ждать. Через час внизу хлопнула дверь. Она взглянула на Карстена, который сидел напротив нее на большом диване, растерянный, в белых бархатных штанишках, белом бархатном камзоле, голубой накидке, белых хлопчатобумажных чулках, лакированных башмаках с большими пряжками, с маленькой саблей через плечо и в жестяной короне.

— Либо это он, либо он вообще не придет, — сказала она.

Несколько минут они не двигались, а потом стало ясно, что это ветер хлопнул дверью.

— Итак, — произнесла Амалия, — он меня бросил.

Тени в парке становились все длиннее и длиннее, а слухи об исчезновении Карла Лаурица поползли по Копенгагену. Карстен медленно бродил по пустым комнатам, рукава его камзола закрывали ладони, потому что портному не оставили времени их укоротить, а Амалия все сидела, не шевелясь, в большом кресле и смотрела прямо перед собой. Она не двигалась с места пока садилось солнце и потом всю ночь напролет, и на все это время дом затаил дыхание, невидимые слуги затаили дыхание, мир затаил дыхание, и мы тоже, потому что постепенно становится ясно, как мало Карл Лауриц оставил ей. Он забрал с собой гораздо больше, чем лимузин, банковские счета и ее статус обеспеченной замужней женщины и матери семейства. Он забрал у нее любовь. Потому что если Амалия обращалась с Карлом Лаурицем с рассеянным высокомерием, играя с ним, не подпуская к себе и поддерживая градус, болезненность и безудержность его желания, то лишь потому, что была уверена, что они с ним вечно будут парить в замкнутой сфере космического пространства. Она была уверена, что никогда в жизни не случится то, что случилось сейчас, — когда все вокруг стало как будто таять, даже дом, ведь она уже этой ночью внезапно осознала, что муж, нисколько не думая о ней, всё заложил.

Мало кто из знакомых Амалии и Карла Лаурица в ту ночь сомневался в исходе событий. Конечно же, все были уверены, что для Амалии все кончено. Она теперь не просто одинокая женщина с ребенком, покрытая позором и оставшаяся без средств. Нет, хуже всего, что ее бросил Карл Лауриц Махони, и это самое плохое. Карл Лауриц всегда умел вовремя уходить, а кто решится подобрать то, что он бросил? Так что обитатели домов на Странвайен, в Гентофте и на Бредгаде не дают Амалии ни единого шанса. Хотя эти люди всегда любили азартные игры, не было заключено ни одного пари на ее будущее. Ведь нет сомнений, что она конченый человек. Ее ждет либо героическое самоубийство, либо быстрая социальная деградация. Остается только положить голову на подушку и погасить ночник.

И тем не менее все они думали об Амалии, но их представления о ней были противоречивыми и путанными, лишь некоторые из них сохранились в истории, и я не хочу тратить на них