Дон Карлос. Том 2 - Георг Борн

— Не знаю, почему, но у меня как-то тяжело на душе сегодня, — заметил Жиль, пуская кольцами дым. — Это совсем на меня непохоже.

— А мне, чем ближе подходит решительная минута, тем становится легче, — отвечал Горацио.

— Мне кажется, мой друг, у вас есть на это какая-то особенная, тайная причина, — сказал Жиль. — Конечно, это не мое дело, я только говорю, что думаю. Но вы не считайте, что мне тяжело от страха за свою жизнь, нет, мне терять не много придется, меня гнетет предчувствие тяжелых потерь для Испании. Впрочем, все это вздор! Чокнемся за победу, маркиз, и вы тоже, капитан Шмидт, раз вы и ваш народ желаете нам успеха!

Все трое чокнулись и опустошили стаканы. В эту минуту к ним подошел метис Алео, верный слуга Горацио, которому очень шел военный мундир.

— Что тебе? — спросил маркиз.

Алео наклонился к нему.

— Сеньор, — шепнул он, — какой-то человек непременно хочет говорить с вами.

— Со мной? Кто же это?

— Капрал, сеньор!

— Ты его знаешь?

— Да, но…

— Говори же?!

— Я не смею, сеньор. Вы тогда, пожалуй, не станете его слушать.

Капитан Шмидт продолжал свой разговор с Жилем. Горацио встал.

— Да говори же, кто такой? — нетерпеливо вскричал он.

— Капрал линейного полка Христобаль Царцароза! Маркиз слегка вздрогнул.

— Это меня… — прошептал он, — но нет… как же он… Где капрал? — громко обратился Горацио к Алео.

— Вон там, сеньор!

Горацио приблизился к высокому, широкоплечему капралу, стараясь разглядеть его лицо. Теплая летняя ночь была достаточно светла для этого.

Он вдруг застыл на месте…

— Да, это он сам… — прошептал маркиз, — но почему он в мундире… и что ему от меня нужно…

— Сеньор маркиз, — начал Тобаль своим приятным голосом, подходя к нему на шаг ближе.

— Что такое? О чем вы хотите доложить, капрал? — спросил Горацио холодным, официальным тоном начальника, сам весь дрожа от волнения.

— Простите, сеньор маркиз, перед вами не капрал со служебным донесением! На рассвете начнется битва, мы оба готовимся к ней с желанием и жаждой найти смерть! Еще раз мы встречаемся с вами после Мадрида. Я Тобаль Царцароза, сеньор маркиз! Я вижу по вашему лицу, что эта встреча вам неприятна… Для меня же она — потребность!

— Почему же, сеньор Царцароза?

— Потому что я хотел бы перед битвой протянуть вам руку в знак мира… Не отстраняйтесь так гордо, сеньор маркиз! Сегодня я капрал, а вы вельможа, завтра же мы оба сравняемся — смерть уравнивает всех. Мне хотелось идти в бой примирившись и сказать вам, что я вас прощаю. Никогда не сказал бы вам этого, если б мы не встретились здесь перед лицом смерти. С самой юности я любил Белиту, целые годы искал ее, чтобы назвать своей, и нашел — в ваших объятиях! Если и вы любите ее так же, как я, вы поймете, что я в ту минуту испытал. Любовь и надежда разбились разом, с потерей Белиты исчезло и мое счастье. Вы отняли у меня то, что я имел, но и вам не приходится слишком радоваться и гордиться, потому что и вы ее потеряли, как и я. Мы оба лишились того, что наполняло наше сердце надеждой, что мы любили, вот почему мы здесь теперь! Примиримся же, сеньор маркиз, не отталкивайте протянутой вам руки!

В первую минуту Горацио хотел прервать капрала и напомнить ему разницу между ними, но тут он не выдержал. Тобаль перед лицом смерти протягивал ему руку и делал это так откровенно и просто, что он не мог ответить отказом.

Маркиз молча и крепко сжал руку капрала.

— Ну, теперь будь что будет — мы помирились. Один из нас, а скорей мы оба не вернемся с поля битвы, — сказал Тобаль, — но, по крайней мере, мы спокойно, не врагами идем в бой, нам легче на сердце.

— Благодарю вас за ваш благородный поступок, — отвечал Горацио, — он и мне облегчил душу. Нас воодушевляет одна цель — биться за родину и умереть.

Они еще раз пожали друг другу руки и разошлись, каждый к своему отряду, чтобы отдохнуть несколько часов перед битвой.

Едва занялась утренняя заря и прогнала ночную тень, как зазвучали барабаны и лагерь республиканцев мигом был на ногах.

Мануэль стоял на левом фланге, Жиль и капитан Шмидт — на правом, Горацио назначили адъютантом главнокомандующего. Тобаль был в одном из передовых отрядов левого фланга.

Артиллерия Конхо начала бой, открыв сильный огонь по неприятельским укреплениям.

Карлисты сначала отвечали с той же энергией, но затем немного притихли, так как не видели еще смысла в этом. Когда же Конхо придвинул ближе свои батареи и снаряды стали чаще бить по окопам, карлисты возобновили огонь с прежней силой, направив его на неприятельские орудия.

Земля стонала от взрывов, и черный дым застилал солнце.

Конхо велел обстрелять занятые карлистами дома и продвигаться вперед по всей линии.

Началась страшная пальба. Республиканцы шли штурмом на окопы карлистов, град пуль осыпал их. Войска Конхо смело двигались вперед, их отбрасывали, но они снова штурмовали неприятельские укрепления.

Жиль-и-Германос и весь правый фланг продвинулись вперед дальше всех и оттеснили войска дона Альфонса. Республиканцы понесли страшные потери, но захватили окопы и дома, занятые карлистами.

Не то было на левом фланге, где Мануэль и его солдаты геройски дрались с отрядами Доррегарая. Они оттеснили неприятеля от укреплений и пытались взять их приступом, но в это время Олло выслал отряды кавалеристов в помощь ослабевшему флангу. Мануэль и весь левый фланг, осыпаемые градом пуль, вынуждены были отступить.

Битва шла с переменным успехом. Поле покрылось ранеными и убитыми. Гром орудий, сигналы, победные крики — все смешалось в один оглушительный шум, темные клубы дыма заволакивали небо. Уже приближался полдень, а битва все не утихала.

Что происходило в это время в окрестностях Муро мы расскажем в одной из следующих глав.

Уже ряды левого фланга республиканцев так поредели, что солдаты начали падать духом.

Правому флангу, видимо, тоже трудно было бы удержаться на отбитых у неприятеля позициях.

Олло непременно выслал бы подкрепление оттесненным отрядам дона Альфонса. Но в ту минуту, когда солдаты Мануэля пришли в отчаяние, когда отдельные отряды лишились своих командиров, геройский подвиг одного из республиканцев придал битве новый поворот.

Капрал какого-то полка, большая часть офицеров которого пала, выхватив знамя из рук умиравшего знаменосца, прокричав что-то своим солдатам, бросился на неприятеля.

Это был Тобаль Царцароза! Со знаменем в левой руке и со шпагой — в правой бросился он на карлистов с мужеством, близким к отчаянию. Его пример воодушевил всех, мужество вернулось к солдатам, и все устремились за отрядом смелого капрала. Артиллерия поддержала их. Мануэль видел героя, и с громким «ура» тоже бросился вперед со своими солдатами. Через несколько минут ряды карлистов дрогнули.