Красные гиганты. История советского баскетбола - Марк Брет Кано

несколько раз сбегал из больницы. В те дни врачи даже позволяли ему выпивать немного пива. В общем, ничто не предвещало ни тяжелой болезни, ни тем более смерти. Что дело серьезно, догадались, когда приняли решении об операции. И мы почти всей командой приехали в клинику сдавать кровь. Прождали часа два, но операцию отменили: оказалось, что болезнь сильно запущена» [165].

Сергей Струнин: «Для консультаций и лечения приглашали медицинских светил. По-моему, и из Кремлевской больницы приезжали, но это уже Кондрашин подключил свои знакомства, связи. А когда поняли, что дело серьезное, на консилиум даже из-за границы, из Франции, кто-то прилетал. И только тогда установили, что у Белова сердце больное, а не почки или легкие» [165].

Овчинникова: «В больнице Сашу я навещала очень редко: весь весенне-летний сезон провела в сборной. Уезжать совсем не хотела, но Мария Дмитриевна настояла: ”Саша, ты езжай… Если что серьезное – мы позвоним“» [165].

Кондрашин: «Сначала мы не думали, что с Санькой что-то серьезное. Господи, 26 лет всего-то! Ну поболел – подумаешь. Съел чего-нибудь, тем более что Саша шашлыки очень любил. Иногда жаловался: ”Какие они сегодня не прожаренные…“» [165].

Рожин: «Недели за три до смерти Саша передал мне запечатанный конверт с письмом. Извинился: ”Я так решил. Когда умру, сделай все, как там написано“. Я отругал его за такие мысли, да он и сам стыдился и стеснялся этой своей слабости. И поэтому сказал: ”Если поправлюсь – письмо отдашь“. Это не было завещание как таковое. Короткое, сухое мужское письмо. Десять строчек. Саша просил похоронить его рядом с батькой, золотую олимпийскую медаль отдать Кондрашину. О чисто бытовых, материальных моментах я бы сейчас вспоминать не хотел. Единственное, Саша просил все, что у него есть, – продать, а деньги отдать маме» [165].

Кондрашин: «Врачи определили, что Санька умрет 9 или 10 октября, а он – и до срока не дотянул… А я о том, что мне врачи сказали, никому не сообщил. Даже Марии Дмитриевне. Сам Сашка со мной еще за десять дней до смерти простился. Я приехал в больницу после тренировки. Свесил ноги с кровати и грустно так говорит: ”Сядьте ко мне, Владимир Петрович“, – положил голову на плечо – и как бы извиняется: ”Совсем измучил я вас…“ Я ему бодро отвечаю: ”Сань, да ты че?..“ А он уже так прощался со мной» [165].

Александр Белов умер 3 октября 1978 года в возрасте двадцати шести лет.

Овчинникова: «В Ленинград с предсезонного сбора ”Спартака“ в Цахкадзоре я вернулась днем 4 октября, естественно, ничего не зная. В аэропорту меня на своей машине встретил старый Сашин друг Станислав Геннадьевич Антонов. Привез домой. И только потом сказал, что Саша… умер… 40 лет прошло, а вспоминать и сейчас тяжело…» [165].

Чесноков: «Я работал в ”Ленинградской правде“, пытался заставить напечатать некролог в газете, но не получилось. Телеграммы приходили отовсюду, но в Ленинграде никто не мог сказать это открыто. Даже Самаранч послал одну. В ленинградской прессе ничего не было, но я знаю, что директора ленинградских заводов почтили минутой молчания его память, но в газетах было запрещено что-либо говорить. ”Советский спорт“ опубликовал статью о том, что Саша скоропостижно скончался, поэтому многие думали, что это автомобильная авария или что-то в этом роде. Так было тогда» [120].

Гомельский: «Во время чемпионата мира ко мне подошел кто-то из журналистов и сказал: ”В Ленинграде умер Александр Белов“. Я не поверил и поэтому даже не сказал игрокам. Однако позже в советском посольстве эту информацию подтвердили… Я был в шоке. Для всей баскетбольной общественности это стало настоящей трагедией, ведь Сашка был всеобщим любимцем. Я его уважал не только как великого игрока, но и как Человека с большой буквы. Когда Белову исполнилось 16 лет, я уже взял его в сборную СССР на товарищеские матчи в США. Мы прекрасно ладили, хотя кое-кто и пытался – и пытается – все представить по-другому. Когда я приезжал в Ленинград, Саша катал меня по городу на своей машине. Он был яркой кометой в мировом баскетболе. А Владимиру Кондрашину за такого ученика нужно поставить памятник» [165].

Чесноков: «Гомельский считал болезнь Саши обманом, считал, что Кондрашин это скрывал. Команда уже была на Филиппинах, когда Саша умер. Гомельский не сказал игрокам. Но потом они встретили Дино Менегина, который плакал сильно. Игроки подошли к нему и спросили: ”В чем дело, почему ты так плачешь?“ – и он ответил: ”Как? Разве вы не знаете? Саша Белов мертв!“ Это был полный шок для игроков» [120].

Мышкин: «Конечно, я помню, когда я в последний раз видел Александра Белова. Мы тренировались в Эстонии, я увидел его перед самым отъездом на чемпионат мира на Филиппины в 1978 году. Мы вместе ехали на машине, я с ним гулял по Ленинграду, это было перед самым отъездом домой в Екатеринбург. Я видел его за несколько дней до его смерти…» [103].

Жигилий: «Мы приехали на Филиппины и узнали от итальянцев или испанцев, что он умер. Для нас это был шок. Для команды принять это было тяжело, Саша любил жизнь, он так ею наслаждался, любил гулять. Он очень много работал, и все вокруг его любили, уважали. Он был очень хорошим человеком, а ушел всего в двадцать шесть лет» [136].

Мышкин: «Мы должны были играть и выигрывать. Но, конечно, скрепя сердце, нельзя было не думать о том, что мы даже не смогли пойти на похороны» [156].

Едешко: «О смерти Белова мы узнали уже на Филиппинах от… итальянцев, хотя сборной, считаю, сообщить об этом должны были в первую очередь <…> Я сам видел, как ревел Сашкин приятель, прекрасный игрок, капитан итальянской команды Дино Менегин. Сказать, что все были в шоке, – значит не сказать ничего. На следующие матчи мы выходили с траурными повязками в память о великом баскетболисте Александре Белове, все игры начинались минутой молчания… И свои серебряные медли мы посвятили ему… Хотя с Сашкой ”серебром“ мы бы не ограничились <…> Гражданская панихида прошла в скромном спартаковском зале на Вязовой. Собралось много народа. Телеграммы со словами соболезнования пришли со всех концов страны и из-за рубежа. Хоронили олимпийского чемпиона на Северном кладбище. В могилу, на крышку гроба, ребята положили баскетбольный мяч» [165].

Смерть Белова стала ударом для сборной страны и особенно для ленинградского «Спартака». Белов был игроком, опередившим свое время, время, когда предпочтение отдавалось высоким, тяжелым силовым форвардам типа Ткаченко или Белостенного. Только с появлением Волкова