Ученик философа - Айрис Мердок

Чуть раньше Том Маккефри пробирался сквозь дождливый мерзкий вечер к Слиппер-хаусу, осторожно держа над головой зонтик, а в руке — пучок желтых тюльпанов. Он чувствовал, что необыкновенно смешон, и страшно злился на себя. Вчера он послал «мисс Хэрриет Мейнелл» открытку (с изображением ботанического сада), которая гласила:

Я буду в Белмонте завтра вечером и хотел бы ненадолго зайти — представиться Вам. Вы, наверное, знакомы с моей мачехой, и Ваш дедушка хотел бы, чтобы мы познакомились, поскольку Вы первый раз в Эннистоне. Я позвоню немного позже — узнать, удобно ли будет, если я зайду ближе к девяти. С наилучшими пожеланиями,

Он позвонил утром (трубку взяла Перл) и получил подтверждение, что визит в этот час действительно удобен. И вот он шел, чтобы покончить с этим делом (как сформулировал про себя). Он решил не приглашать Хэтти на Траванкор-авеню, во-первых, из-за Эммы, а во-вторых, ему пришла в голову ужасная мысль, что гостья застрянет надолго. Кроме того, чем ее развлекать? Гораздо естественнее будет притвориться, что он был в гостях в Белмонте, зайти в Слиппер-хаус «по дороге», для галочки, и доложить Розанову, что попытка оказалась неудачной. Тогда, в Купальнях, Эмма, увидев Хэтти, расхохотался, да и Тому одного взгляда хватило. Он увидел мокрого, жалкого красноносого крысенка, девчонку, вокруг которой даже при горячем желании нельзя было сплести романтическую фантазию.

В момент, когда погас свет, Том как раз вошел в сад через заднюю калитку, с Форумного проезда. Только что уличные фонари освещали юную зелень деревьев, светились окна Слиппер-хауса, а за ним — окна Белмонта. И вдруг все померкло, остался только тусклый дождливый сумрак неба. В этой внезапной полутьме Том положил раскрытый зонт на траву и попытался разглядеть очертания крыши Слиппер-хауса. Пока он щурился, напрягая зрение, ветер подхватил зонт, и тот легко поскакал по траве. Том уронил цветы и погнался за зонтиком, потом не нашел букет и наступил на него. Внезапно во тьме перед ним забрезжил свет. Том стоял и смотрел на тусклые мерцающие огоньки в тех окошках дома, которые девушки еще не закрыли ставнями. В окнах двигались тени с горящими свечами. Том немного подождал, глядя, как в темноте проявляются бледные прямоугольники окон, и, пока смотрел, припомнил свою старую фантазию — что его зачали в Слиппер-хаусе, в первую ночь Фионы и Алана. Потом подошел к дому и постучал.

Открыла Перл. Ради Тома она не стала рядиться в служанку. На ней были джинсы и старая трикотажная кофта. Сегодня вечером Перл собиралась выглядеть неопрятной, распущенной женщиной неопределенного возраста. Визит Тома, носителя гениальной идеи Джона Роберта, не сулил Перл ничего хорошего. Если Джон Роберт хочет так быстро спихнуть Хэтти замуж, что будет с Перл? Кроме того, за свои нечастые визиты в Эннистон Перл впитала (возможно, с подачи Руби) образ Тома как местной звезды, и ее в глубине души очень раздражало, что такого выдающегося молодого человека поднесли Хэтти на тарелочке. Конечно, Хэтти, которая отказалась воспринимать этот визит всерьез, не купится на Тома. Перл в отличие от Хэтти догадывалась о зловещей серьезности Джона Роберта, о его странном неотвязном внимании к Хэтти. Перл поняла, что это внимание проявляется уже не в первый раз, и оно ее очень беспокоило. Она тревожилась, томилась дурными предчувствиями и ревностью. А теперь еще явился молодой человек, которому она должна открывать двери, для которого она будет невидимкой и старухой. Потому она так и оделась в тот вечер, невидимкой и старухой. В Америке она никогда не чувствовала себя служанкой.

— Позвольте ваш зонтик. Мисс Мейнелл в гостиной.

Том, у которого не было плаща, протянул ей капающий зонтик. Горящая на подоконнике свечка наполовину освещала их липа, и, пока Перл закрывала входную дверь, по стенам бегали их тени.

Том вошел в гостиную с цветами в руках. Перл за дверью сказала:

— Сейчас я принесу еще свечей.

Две свечи, на камине и на бамбуковом столике со стеклянной крышкой, накрыли комнату мягким куполом тусклого света.

Хэтти наотрез отказалась уложить волосы в узел. Сегодня они были зачесаны назад и заплетены в простую косу, толстую и тяжелую, спускающуюся вниз по спине. Хэтти надела первую попавшуюся футболку и обтягивающие джинсы, в которых видно было, какие длинные и худые у нее ноги. Ее кожа, казалось, принадлежит маленькой девочке, а не девушке. Из-под футболки выпирали ключицы, но не грудь. Тому она показалась почти такой же маленькой девочкой, как и в первый раз, но хотя бы не такой задрипанной.

— Я вам цветы принес, — сказал Том. Он протянул Хэтти букет, и она приняла его. — О боже, они все грязные!

Желтые тюльпаны были в грязи.

— Боюсь, я их уронил.

Вошла Перл, неся еще две свечи.

— Куда их поставить?

— Куда хочешь. Помой цветы, пожалуйста, — ответила Хэтти. (Первые слова из ее уст, услышанные Томом.) Она вручила цветы Перл, которая поставила свечи на подоконный диванчик. — Хотите что-нибудь выпить? Кока-колы?

— С удовольствием, — ответил Том, который ненавидел кока-колу.

Он провел пальцами сквозь волосы, расчесывая длинные и в этот момент довольно мокрые кудри. Вернулась Перл с напитками и тюльпанами, отмытыми и сильно потрепанными, в лиловой вазе.

— При свечах всегда так красиво, — заметил Том.

— Мы просили зажечь камин, — сказала Хэтти, обращаясь к Перл, — и закрой ставни, пожалуйста.

Хэтти и Том смотрели, как Перл разжигает газовый камин и закрывает ставни, открывая взорам творение Неда Ларкина.

Хэтти протянула Тому стакан кока-колы, взяла другой сама и произнесла:

— Садитесь, прошу вас.

Они сели на шаткие бамбуковые кресла с подушечками.

— У вас нет керосиновых ламп? — спросил Том. — Они бы пригодились для такого случая.

— Кажется, нет, — ответила Хэтти, сделала паузу и продолжила: — Вы, кажется, знакомы с моим дедушкой?

— Да, я его один раз видел.

— Один раз?!

— Ну… да…

— Я думала, он вас хорошо знает.

— Я с ним познакомился на прошлой неделе, он попросил меня зайти к нему.

— Да? — спросила Хэтти, — Насчет чего?

— Насчет вас.

— Меня?

— Да, но… разве он вам не говорил?

— Что именно?

— Про свою идею.

— Какую идею?

— Насчет нас.

— Нас?

— Да, насчет вас и меня. Простите, я очень сумбурно рассказываю…

— Значит, это он решил, что вы должны прийти меня навестить? — спросила Хэтти.

— В каком-то смысле да. То есть я хочу сказать, да.

— Но зачем?

— Он хочет, чтобы мы познакомились.

— Зачем?

— Ну а почему бы и нет! — ответил Том.

Он понимал, что уже совершил несколько оплошностей, и остро сознавал свое чудовищно фальшивое положение, но обиделся на резкий, агрессивный тон Хэтти, словно обвиняющей во всем его. Он подумал, неужели у нее совсем нет чувства юмора, ощущения забавы? Почему она так сердится?

— Я хочу сказать, — произнес он, — вы ведь недавно приехали…

— Ну и что?

— Я бы мог показать вам город, познакомить с людьми, и… и все, и не надо думать, что я…

— Я и не думала! — ответила Хэтти. Она словно застыла от гнева.

— Я не предлагал…

— Разумеется, нет, — ледяным тоном ответила Хэтти, — Насколько я помню, мы нигде не встречались?

— Нет, я вас видел в Купальнях три секунды в тот жутко холодный день, когда снег шел. Даже две секунды. Не могу сказать, что…

— Не можете. Я понимаю. Ладно, мне очень жаль, что вы побеспокоились…

— Никакого беспокойства, честное слово… я надеюсь…

— Моя горничная прекрасно знает Эннистон и сможет показать мне город, так что вам незачем себя утруждать.

— Но…

— И кроме того, я скоро еду домой.

— Домой?

— Да, в Колорадо, я там живу.

Американское название упало в разговор, словно отсекая его Ударом топора, и Том осекся, как будто его взору предстал ледяной утес из Скалистых гор.

— Ну хорошо… в таком случае… — пробормотал он.

Воцарилась тишина, во время которой Хэтти взяла с пола свой стакан, протянула руку и со звяканьем поставила на стеклянную поверхность бамбукового столика. Затем встала.

Том начал говорить: «Боюсь, что я…» Потом тоже встал.

Перл, которая, конечно, подслушивала снаружи, в нужный момент открыла дверь гостиной. Том прошел в коридор. Уход стал, таким образом, неизбежен. Том повернулся к девушкам — худенькой и бледной помоложе и крепкой смуглой постарше. У обеих лица свело острой враждебностью и беспокойством. Это абсурд, подумал он, это все ошибка. Я могу все объяснить. Но объяснить он не мог. Он сказал:

— Простите меня, пожалуйста… я не хотел вас побеспокоить… боюсь, что я не смог объяснить…