На железном ветру - Виктор Егоров

— Доброе утро, Дюпле, — обратился он к хозяину, который за стойкой что-то сосредоточенно переливал из бутылки в бутылку. — Скоро починишь свою шарманку? — Вошедший кивком указал на запыленный музыкальный ящик. — Ну, ну, меня ты можешь не уверять, будто терпишь от посетителей одни убытки.

Дюпле только улыбнулся в ответ. Потирая руки, посетитель приблизился к стойке.

— Сделай-ка чашечку кофе погорячее. Хочу припугнуть свой ревматизм.

— Тогда уж разорись и на перно, — посоветовал хозяин.

— Что ж, от рюмочки не откажусь.

«Почтальон, — подумал Михаил. — Не сладко ему в такую погоду ходить по лестницам. Вот и мне придется так же...»

Чашка с кофе повисла в воздухе на полпути. Мысль проскользнула, как легкое дуновение, и он подобно охотнику, который уловил шорох в кустах, затаил дыхание. Ну да, разумеется. Почтальон — вот кто ему нужен. Незачем, навлекая па себя подозрение, слоняться по квартирам. Ведь именно этим много лет занимается пожилой почтальон, что ожидает теперь у стойки. Кто еще как не он должен знать всех обитателей улицы?

Почтальон принял от хозяина чашку и направился к столику у окна, за которым сидел Донцов.

— Извините, мсье, не помешаю? Не хочу изменять привычке — я всегда сижу здесь.

— Пожалуйста, мне будет очень приятно.

Михаил привстал и отодвинул соседний стул. Такая предупредительность вызвала у почтальона улыбку.

— Вы, верно, не парижанин, мсье. От наших любезностей не дождешься.

— Вы правы, я недавно в Париже, — словоохотливо подтвердил Михаил. — Хотел разыскать знакомого — не видел его десять лет, но это оказалось пустой затеей.

— Отчего же?

— Забыл и фамилию его и адрес. Знаю только, что живет на улице Суффло и есть у него... по-моему, дочка по прозвищу Кармен...

— Ну так вам, мсье, повезло, — улыбчиво жмуря глаза, сказал почтальон. — Правда, вашего знакомого — Эмиля Шамбижа — вы вряд ли сумеете повидать, но ведь вас, думаю, больше интересует Лора, его дочка.

— Кармен?

— Ну да, так он называл ее в веселые минуты. «Как все просто! Эмиль Шамбиж... Лора... Почему же я раньше не додумался порасспросить почтальона? Почти три недели, как дурак, слонялся по кафе и по улице, напрасно терял время. Должно быть, автор письма рассчитывал на более сообразительного человека...»

Досадуя на себя, Михаил забывал, что все простые задачи становятся простыми лишь после того, как решены.

— Шамбиж снимали квартиру в доме № 13, это недалеко, во дворе, — продолжал почтальон. — Но теперь их там нет.

— ?

— Мсье Шамбиж переселился в лучший мир. Бедняга подвернулся под руку негодяю апашу во время облавы в Ла Шапель. Он был неплохой человек и к тому же имел дар ясновидца.

— Ясновидца?

— Ну да. Однажды он сказал: «Помяните мое слово, Жуо, — меня зовут Жуо, мсье, — помяните, говорит, мое слово: вы с вашим ревматизмом еще увидите мои похороны». По его и вышло. Я думаю, на набережной Д’Орфевр он стоил хлеба, который съедал. Ведь он был инспектором криминальной полиции, мсье. И занимал хорошую квартиру. Но после его смерти мадемуазель Лора переехала в другой район. Отцовская-то квартира стала ей не по карману. Я не знаю, где мадемуазель Лора живет теперь, но в воскресенье вы сможете увидеть ее на улице Суффло. По воскресеньям она навещает тетушку Аделаиду — их бывшую служанку. Это в том же доме, Аделаида Нотта. Старуху там знают все.

Почтальон допил кофе, тяжело поднялся.

— Мне пора, мсье. Встретите мадемуазель Лору, передайте ей привет от старого ревматика Жуо. Всего хорошего.

Он вышел под холодный дождь.

А Михаил остался сидеть за столиком. Радость его погасла, как только он узнал, что вероятный автор письма был полицейским. Мозг его еще не успел во всем объеме переварить этот факт, но уже привычно выкладывал возможные варианты, могущие его объяснить.

Случайное совпадение. Маловероятно.

Шутка помешанного на детективных историях шизофреника. Но Брандт-то действительно в Париже. Это не шутка.

Провокация Сюртэ Женераль с целью выявить представителя советской разведки. Брандт здесь по другим делам и дан лишь для достоверности. В этом смысле подозрительна скоропостижная гибель автора письма, якобы от руки апаша. И потом уж очень вовремя, в минуту отчаяния, подброшена весть об этой гибели. Зачем? Чтобы он, советский разведчик, раскрыл свои козыри, которые, как должна в таком случае предполагать французская контрразведка, приберегаются им на крайний случай. Тогда почтальон Жуо вовсе не почтальон, а сотрудник Сюртэ Женераль. Но с какой стати сотрудник Сюртэ Женераль стал бы ему сообщать, что автор письма — полицейский и тем самым настораживать его? Нет, чепуха. Полнейшая бессмыслица. Еще и потому бессмыслица, что подобную операцию, не прикладывая большого труда, можно было бы построить гораздо тоньше. Французские контрразведчики не дети, чтобы так топорно работать. Нет, это не похоже на работу контрразведки. Это не похоже на шутку. Скорее всего налицо самый маловероятный вариант: бывший революционный моряк сделался сотрудником криминальной полиции, остался другом Советского Союза; используя служебное положение, узнал о темных делах Брандта и написал письмо Журавлеву. Эмиль Шамбиж совершил благородный поступок. Он погиб как заурядный полицейский, хотя достоин был погибнуть на баррикадах.

И все же надо быть настороже. Осторожность не помешает ему в воскресенье встретиться с Кармен. Риск вполне оправдан. А сейчас — в пансионат, до воскресенья нечего делать на улице Суффло. Конечно, можно было бы зайти к тетушке Аделаиде. Но сомнительно, чтобы она дала адрес девушки незнакомому человеку. Кроме того, в предстоящем контакте с Лорой Шамбиж лишнее звено нежелательно. В делах такого рода все лишнее таит в себе только лишнюю опасность.

9

Неожиданный трехдневный «отпуск» Михаил использовал для более подробного знакомства с Парижем.

В субботу отправился на кладбище Пер Лашез. Он шел туда, ощущая внутреннюю торжественность, как некогда шел на первое в своей жизни партийное собрание. У входа купил план кладбища и, руководствуясь им, разыскал знаменитую стену 76-го дивизиона.

На стене висела мраморная доска, и на доске было крупно высечено:

Aux Morts

de la commune

28 mai 1871

Шестьдесят три года назад здесь были расстреляны 147 коммунаров — последние защитники Парижской коммуны. Михаил долго стоял перед стеною. Здесь пали его единомышленники. «Да здравствует Коммуна!» — были их последние слова.

Михаил приблизился к стене и тронул шершавую поверхность, некогда забрызганную кровью. «Я пришел», — то ли подумал, то ли прошептал он. И, чувствуя, как рассыпались по щекам мурашки, он увидел проступившие сквозь камень живые глаза коммунаров. Глаза товарищей, погибших шестьдесят три года назад.