Американец. Мировая Война - Григорий Сергеевич Рожков

Врачи, принявшие меня, к не очень приятному удивлению, оказались те же что занимались мной и в Ипсиланти. Но тем было уже глубоко плевать, что это снова я. Судя по числу раненых в коридорах и на улице, а также трупов, сложенных в стороне от медучреждения — смертей и без моего участия хватало, так что гнев их обратился на войну. А может просто стало плевать.

Повторная операция на руке прошла вновь без моего участия. Осмотрели, разбинтовали, обработали, поцокали языками. Затем проводили в операционную, бахнули анестезию, и сознание выключилось напрочь. Спасибо Майнеру, еще подъезжая к госпиталю, обговорили, как быть — не ждать моего пробуждения, вытащить оттуда после операции и ехать за нашей частью. Это будет считаться тем самым: «Пауэллу стало лучше». Тут уж медик только хмыкнул, и спорить не стал. Вот глубоко ночью поехали вместе с парой раненых, что изъявили желание вернуться в роту. Прицепились к какой-то армейской колонне и без приключений догнали ставшую нашей часть.

Дальше же стало хуже.

Успешных оборонительных боёв считай, и не было. Мы отступали. Две недели к ряду отступали. Где бежали, почти теряя портки, где с тяжелыми боями разменивая метры земли на жизни врагов и их легкую технику. При появлении танков всегда бежали. А появлялись они дьявольски часто. И противопоставить оным нам было нечего. Французы же дрались во всю силу, но на всех их сил просто не хватало. Вот и вышло что самыми серьезными «добытчиками» машин оказались неведомо как, но уцелевшие в бою за мост артиллеристы с их 37 мм пушкой, и унтер Круус во главе ударной группы гранатомётчиков.

Пушкари доставали на больших дистанциях вражеские БТРы и грузовики раз за разом, показывая высококлассную стрельбу. Британцы попытались охотиться на наше «шило», оказавшееся в их непривыкшей к издевательствам заднице. Засылали пару раз ночные рейды десантников. Но, не на тех нарвались. У нас с безопасностью всё в порядке было. Секреты выявляли врага, а мы подтягивались всей огневой мощью. Берегли пушку, как могли, раз она такая везучая вместе с расчётом.

Ближний же бой с техникой и замена утерянным миномётам была в лице гранатомётчиков. Круус навинтил кучу зарядов из мин, где-то у редких снабженцев выцыганил кумулятивные гранаты, ставшие на вес золота. И этим мы спасались в жаркие моменты боя. Прилеты, имитирующие миномёт — никому не по душе. Враг откатывался от огрызающихся из пулемётов и миномётов пехотных сил. Хотя думали, что мы голодранцы-окруженцы. Потом, конечно же, прибывала бронетехника врага, и стойкость наша на том заканчивалась, сколь сильно мы не желали устоять…

И всему есть предел — снаряды бронебойные закончились, часть сгорели с грузовиком, остаток расстреляли. Фугасные и картечь пока имелись, но очень мало. Впрочем, те же заряды из мин были просто мощнее при работе по пехоте. Но и тут не всё ладно сталось. Круус получил ранение глаз в начале второй недели отступления. Интенсивная стрельба из гранатомёта не прошла бесследно для, казалось бы, неразрушимого железа. Лопнул при выстреле сварной шов на креплении гранатомёта и горячие газы с мелкой пороховой крошкой попали Алексею в глаза, чуть не лишив того совсем зрения. Раненого его отправили в тыл, хотя тот сопротивлялся. Он вообще вошел во вкус. К двум подбитым танкам в Ипсиланти он прибавил себе еще два бронетранспортёра и зенитную самоходную установку. Последнюю машину подбил при прорыве из окружения, там же и получил ранение.

Вместе с ним отбыл сильно сдавший Казановский. Долго офицер держался, до последнего. Но раны сказывались, как и возраст. В вечер перед отбытием он посвятил меня в маленькую тайну. Большая часть русских ополченцев планировала возвращаться на Родину, в Россию, и вся их боевая готовность, служившая нам сейчас, продиктована реалиями в СССР. Мужики хотели вернуться и службой доказать свою пригодность для земли предков. И ведь договорённость уже была. Но не успели. И многие из тех, кто желал вернуться, не сделает этого уже никогда. Ибо нашел последний приют на чужбине… Теперь страх и сожаление Ивана Евстафьевича стали понятным не. Вот что читалось на лицах всех ополченцев. Вот о чём они громко молчали. Мне оставалось заверить их, что я сделаю все, что в моих силах. К моему и Казановского удивлению, ставшая невольным свидетелем сего разговора Людмила, поддержала мой порыв. Чем заслужила и без того немалое уважение ополченцев.

Но, всё же время от времени сражаясь, мы чаще именно бежали. Централизованного снабжения не было от слова вообще. Побирались по округе, где на малюсеньких складах русского ополчения, а где отлавливая тыловиков, таких же потерянных как мы сами. Они везли к фронту что могли, патроны, медикаменты, топливо от ближайших складов. Где-то успешно находя части и отваливая им от щедрот душевных что есть. Где-то попадали в просветы меж войсками, и вылетая прямиком на наступающего врага. Сами видели печальную сцену: только вышли, из какого-то маленького поселка, разведка сообщила, что обнаружила очень близко танки англичан, и мы поспешно ретировались. И вот только отошли, видим, с юга в поселок на всех парах мчат два грузовика наших, полные ящиков и бочек. А мы уже на полтора километра отошли! И сигнал им подали ракетами, и стреляли в воздух. Да всё тщетно. Так и сгинули те неизвестные тыловики с так необходимыми нам припасами…

Когда стабилизировалась погода нас стали нещадно бомбить. Поначалу бомбили, когда мы закреплялись на местности, оказывали сопротивление. Обязательно прилетали стервятники и закидывали нас бомбами. Так потеряли Кугуар. Машина пока были боеприпасы, стреляла по самолётам, обеспечивая, какую-никакую, защиту от налётов. Даже повредили один самолёт, это при всей неопытности экипажа. Как иссяк боезапас — так экипаж перед налётами старался прятать бронемашину и бежал прочь. Но нашли её враги в один из налётов. Прямое попадание, даже колёс не осталось. Такер, благо, уцелел, и мы его всё же сплавили в тыл вместе с очередной партией раненых. Престон горевал, не желал нас оставлять. Правильный мужик всё же, но его ум нужно было сохранить, раз долг в бою он отдал в полной мере.

С французами мы разошлись на пятые сутки отступления. Тех развернули в боевые порядки сдерживать прорыв танков. Нас, как слабое звено, двинули оформлять тыловые рубежи. Потом мост за нами через очередную речку подорвали расторопные, а на деле перепуганные до чёртиков сапёры, не желавшие слышать ничего про оставшихся за водной преградой союзников. Приказ у них, понимаете ли! Но, по сообщениям разведки, Леклерк со своими бойцами всё же нашел обход и шел где-то