Одинокий путник - Ольга Денисова

– Лешек, я понимаю, это тяжело. Но через это надо пройти, пойми. Хочешь, я вместе с тобой пойду к духовнику…

– Не надо.

– Лешек, ты просто боишься, ты слаб телесно, я понимаю. Ты всегда был… таким. Но ты поймешь, рано или поздно поймешь, что другого пути нет.

– Лытка, я не боюсь. Я боюсь не того, о чем ты думаешь. Я уже не тот маленький Лешек, который плакал при виде розги. Пойми, я не хочу превращаться в червя! Да, мне не хватит сил вынести такую боль, я это знаю. Но я не боли боюсь, я боюсь потерять самоуважение.

– Да нет, ты боишься именно боли. Прости, но я хорошо тебя знаю. А духовник всегда назначает епитимию сообразно возможностям. И потом, мы скажем, что к блуду тебя принуждал колдун…

– Не смей, – оборвал его Лешек, – меня никто не принуждал. И никогда не смей говорить плохо о колдуне, слышишь? Никогда! Колдун любил меня.

– Что, и грех мужеложства на тебе? – в отчаянье прошептал Лытка.

– Да ты с ума сошел? – фыркнул Лешек, – Вы тут ненормальные все! Рукоблудие, мужеложство! Да я о мужеложстве впервые узнал только в монастыре, мне и в голову не могло придти, что такое возможно! Вы сидите здесь и гниете в своих несбыточных желаниях, и предаетесь каким-то нездоровым порокам, и ищите лазейки в писании, и подглядываете друг за другом в щелки, и пускаете слюни, когда видите чужую боль, и сами рады ложиться под плеть, будто она доставляет вам наслаждение.

Лытка смутился и потупился:

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Просто…

– Просто под словом «любовь», если это не любовь к богу, вам мерещится порок, потому что вы больше ни о чем не думаете, только о пороке!

– Да, потому что мы боремся с пороком! Мы побеждаем свою плоть и хотим отринуть ее совсем, освободить от нее душу!

– И как? К старости вам это удается? Нет, это плоть побеждает вас. Потому что я – свободен, а вы – нет. Колдун как-то сказал мне, что во время поста, когда монахам положено думать о боге, они преимущественно думают о мясе. А мне зачем думать о мясе, если я его просто ем?

– Лешек, услаждение плоти – прямая дорога в ад. Как ты не понимаешь, я хочу спасти тебя от геенны огненной! Колдун уже горит в аду, ты хочешь встретиться с ним там?

– Колдун ждет меня за молочной рекой Смородиной, на Калиновом мосту, на самом краю зеленого светлого Вырия. Твой бог убил не всех богов на небе, и там есть кому за меня заступиться.

Лешек прикусил язык, потому что дверь в спальню распахнулась, и двое монахов втащили внутрь избитого мальчика-послушника, все еще голого, мокрого, окровавленного и плачущего.

– Которая его кровать? – спросил один из монахов у Лытки, и Лытка показал в угол спальни. Монахи сгрузили тело, кинули в изголовье скомканную одежду и ушли, отряхивая мантии и топая ногами.

Лешек закрыл лицо руками – ему невыносимо было слышать всхлипы юноши, его начинала бить дрожь от одного воспоминания о страшном наказании, но он вдруг понял, что снова, непроизвольно составляет в голове рецепт настоя, который мог бы мальчику помочь.

Он поднялся, поймав удивленный взгляд Лытки, и направился в угол спальни, где на своей кровати, поверх одеяла, сжавшись в комок, плакал послушник. Лешек провел рукой по его волосам и сказал:

– Не плачь, малыш. Сейчас, я уложу тебя как следует.

Он осторожно вытащил одеяло из-под дрожащего тела, но даже этим причинил мальчику боль, и тот заплакал еще сильней.

– Ничего, все пройдет… Сейчас.

Лешек принес ему и свое одеяло тоже, завернул его в плащ, чтобы колючая ткань не тревожила его раны, и укрыл, надеясь, что под двумя одеялами послушник все же сможет согреться.

– Лешек… – позвал Лытка, – зачем ты это делаешь?

– Вы что-то говорили о любви к ближнему… – проворчал тот, – лучше сходи к Больничному, попроси у него салфеток, мятной настойки и календулы или подорожника. Такие простые травы у него должны быть, правда? Тебе дадут.

– Лешек… Ты… – Лешек разглядел в глазах Лытки блеснувшие слезы, – ты… Господь возьмет тебя в рай только за это, я уверен.

– Я не хочу в рай, – буркнул Лешек, – пожалуйста, сходи к Больничному, а?

Лытка кивнул, и вышел – Лешеку показалось, что лицо у него счастливое и… какое-то светлое.

– Ну что ты ревешь, а? – спросил он мальчика.

– Я грязный… я мерзкий… – всхлипнул тот, и слезы побежали у него из глаз двумя узкими ручейками.

– Это неправда. Это тебе сейчас так кажется. Как тебя зовут?

– Вообще-то Ярыш, но крестили меня Иаковом.

– У тебя хорошее имя. Так чего же ты плачешь, ведь не из-за того же, что ты грязный и мерзкий, правда?

– Это Илларион, гадюка, донес… – сквозь слезы прошептал юноша, – он любит смотреть, поэтому и доносит. Гадюка, сам ведь… сам ведь по ночам… по пятницам… Больно-то как было, ужас…

Лешек погладил его лоб и скрипнул зубами. Как-то колдун сказал, что забрал бы из монастыря всех мальчиков, но кто же ему даст. Лешек тоже забрал бы отсюда всех. Ему нечем было обнадежить Ярыша, поэтому он гладил его по голове и повторял:

– Ничего, все пройдет.

Когда послушники потянулись в спальню после обеда, Лешек успел промыть раны настойками, принесенными Лыткой – пора было собираться к вечерне, зимой ее служили рано. Мальчик немного успокоился, только всхлипывал время от времени и все еще дрожал. Одним из последних в спальню вошел Илларион, и тут же пальцем показал на Ярыша.

– Видали, как его вздули сегодня? – он глупо захихикал, – эт я его сдал! Вот потеха-то была! Если кто не видел, могу рассказать!

Потеха? Лешек задохнулся от злости, кровь ударила ему в голову, он забыл и про осторожность, и про свои страхи, и, шагнув в сторону Иллариона, сгреб левой рукой узкий ворот его подрясника.

– Потеха? – прошипел он в прыщавое, дурно пахнущее лицо, в бегающие, юркие глазки, не удержался и, широко размахнувшись, ударил Иллариона кулаком в нос, выпуская из рук его воротник. Илларион навзничь повалился на ближайшую кровать, схватившись за лицо, из глаз его брызнули слезы, и почти сразу из-под ладоней закапала кровь.

– Ты! Ты! – завыл он, – и тебя сдам, понял? Расскажу, что ты в миру баб жарил, а каяться не хочешь! Понял?

Лешек отступил на шаг и закусил губу, испугавшись того, что сделал. Ведь и вправду донесет, что ему стоит? Но неожиданно рядом с ним встал Лытка и стиснул его руку в своей.

– Только попробуй, – с усмешкой сказал он Иллариону, – ты даже не представляешь, что с тобой будет, если ты это сделаешь. Всю жизнь выгребные ямы будешь чистить.

У Иллариона от удивления высохли слезы на глазах, и дрожащий подбородок замер. Лешек посмотрел на Лытку: он был совсем таким, как двенадцать лет назад – сильным и честным, восстанавливающим справедливость крепкими кулаками.