Охотник - Френч Тана

— Есусе, как славно. Мне нужен был передых. Эти места мне мозг выносят.

— К ним и правда надо привыкать, — говорит Кел.

— Я не про людей, дружище. К этим чудищам болотным я привычный. Я про само место. Если б парнягу этого грохнули в большом городе или даже полуприличном городке, я б отследил каждое его движение — и ваше, и всех остальных — по вашим мобильникам. Вы, понятно, и сами это проделывали. Проще простого, как следить за «Пэкменом», в наше-то время. — Нилон изображает Пэкмена пальцами. — Бип-бип-бип, вот идет Блейк, бип-бип-бип, вот идет кто-то из хреней этих, призраков, чтоб его съесть, бип-бип-бип, вот иду я с наручниками, чтоб забрать призрачную хрень. Но в этих местах… — Он возводит очи горе. — Исусе бедный Христе. Тут не мобильная связь, а говно полное. Не вайфай, а говно полное. Джи-пи-эс работает шикарно, пока не подберешься слишком близко к сопке или в заросли, и там все теряется наглухо. Я знаю, что Блейк был где-то рядом со своим домиком примерно до полуночи, а дальше — чтоб меня, бля. То он на полпути вверх по склону, а через минуту уже на другой стороне, а следом обратно, а потом на полпути к Бойлу… И так всю, блядь, ночь.

Качает головой и утешается глотком пива.

— Как только найду более-менее приличную наводку на подозреваемого, — говорит он, — смогу попробовать его отследить, но толку-то. И это еще если он с собой телефон брал. В наши-то дни, при всех этих «Си-эс-ай»[60], они про криминалистику знают больше моего.

— Я как-то раз загреб одного парня, он в дом влез, — говорит Кел. — Малой насмотрелся сериалов про легавых. Начал мне мозги сушить, дескать, есть ли у меня его ДНК, волокна и что не. Я показал ему записи с камер слежения — как он жопу свою уносит. Он мне — да тут со спины, ты не докажешь, что это я был. Я ему — ага, но видишь, тут прохожий смотрит, как ты убегаешь? Ты отразился у него на роговице. Мы улучшили изображение и сопоставили с биометрическими данными твоего фото. Говнюк свернулся фигурно, чисто оригами.

Тут Нилон хохочет до упаду.

— Есусе, красота какая. Было б классно, если б этот тут оказался таким тупым, но… — Тут он перестает смеяться. Вздыхает. — Если б он таким был, я б уже имел на него наводку. Но мы поговорили с каждым в этой округе, и ни один не выделяется.

Кел говорит, понимая, что глотает наживку:

— Вы этой округой ограничиваетесь?

Взгляд Нилона цепляет его на секунду, заинтригованный и оценивающий.

— Рассказу Терезы Редди ничего не противоречит, — говорит он. — Насколько я способен его вписать в картину, во всяком случае. Папаша ее говорит, он слышал голоса и слышал, как она в ту ночь выходила на улицу, но решил, что она просто пошла к приятелям тусоваться, и не вмешался. Мамаша говорит, что ничего не слышала, но помнит, как Джонни сел на кровати, словно прислушивался к чему-то, а затем опять лег. И мои ребята нашли еще одну малую, рядом с Килхоуном, та говорит, что видела, как двигались фары вверх по склону и на полдороге остановились.

— Что ж, — говорит Кел. — Должно помочь сузить поиски.

— Вы все равно, может, и правы насчет Джонни, — заверяет его Нилон. — У него могли б найтись дружки, готовые подсобить ему перевезти тело, если б говно полетело на вентилятор. Да и он с хозяйкой его, может, врут напропалую. Тереза, когда из дома выходила, не проверяла, был ли ее папка в койке.

— Никаких следов от покрышек? — спрашивает Кел. — Никаких отпечатков ног?

— Ай, ну да. И того и другого, везде вокруг тела. Но только мелкие фрагменты везде — чтоб сопоставить, не хватит. Те клятые овцы остальное растащили. А при такой погоде не разобрать, какие следы свежие, а каким не один день. А то и неделя. — Тянется к стакану. — Дублин, может, не такой пригожий, но там хоть можно быть спокойным, что овцы улики не потопчут.

Он смеется, а с ним смеется и Кел.

— Ничего рассказу Терезы не противоречит, в общем, — говорит Нилон, — пока что. И классно, что все сходится на Арднакелти. Но ни единый человек тут не сознаётся, что был на горе.

— Я бы сильней удивился, если б кто-то сознался, — говорит Кел. — Хоть виновный, хоть нет.

Нилон фыркает.

— И то правда. И конечно, мы в самом начале. Я пока только с предвариловкой разобрался. Всерьез даже не брался, хожу пока на цыпочках и обращаюсь нежненько. — Улыбается Келу. — Пора начинать трясти садки.

Проделает он это хорошенько — и тщательно. Келу не разобрать, нравится ему этот мужик или нет, — не видит он его насквозь, через все слои того, что у них с Нилоном происходит, — но работать с ним был бы рад.

— Было бы здорово, если б Тереза еще разок подумала, — говорит Нилон, — вдруг сможет имя с голосом сопоставить. Может, вы с ней потолкуете. Сдается мне, вас она послушает.

— Спрошу, когда в ближайший раз увижу, — говорит Кел. Уж чего-чего, а чтобы Трей вдалась в подробности, он хочет меньше всего. — Хотя не уверен когда. У нас нет постоянного расписания.

— А сами как? — спрашивает Нилон, косясь на Кела поверх стакана. — У вас какие-нибудь соображения найдутся? Что-нибудь, может, слышали вокруг?

— Дружище, — говорит Кел, недоуменно глазея в ответ. — Ну вы даете. Думаете, мне тут хоть кто-то что-нибудь такое расскажет?

Нилон смеется.

— Ай, я понимаю, о чем вы. В таких местах они и ссать-то возьмутся — пáром не поделятся, чтоб вы его против них не применили. Но вдруг что-то уловили. Я б решил, они тут, в этих краях, вас могут недооценивать, а зря.

— В основном, — говорит Кел, — публика хочет только вымогать у меня, что я услыхал от вас. В обмен им мало что есть предложить.

— Могли б спросить, — говорит Нилон.

Смотрят друг на друга. Над полем в теплом воздухе витает чириканье и щебет ласточек.

— Спросить бы мог, — говорит Кел. — Да вряд ли кто ответит.

— Не узнаете, пока не попробуете.

— Эта округа уже считает, что мы с вами не разлей вода. Если я начну совать нос и лезть с вопросами, ничего, кроме дохерища дезы, не получу.

— Да и пусть, само собой. Я знаю, дружище, как это устроено. Ответ-другой получить было б классно, однако постановка правильных вопросов могла б сильно помочь сдвинуть все с места.

— Я тут живу, — говорит Кел. — Вот мое нынешнее занятие. Вы-то соберетесь да уедете, а мне тут жить.

Никаких других планов у него и не было, но слова эти, прозвучав, оказываются той правдой, какой Кел не ожидал. Не то чтоб он хотел вернуться к жизни легавого, с этим покончено раз и навсегда, и Кел о том не жалеет. Но отчего-то ему кажется, что он последнее время прожил, отрезав себя от всех вокруг. Если так оно и продолжится, он сделается отшельником, забившимся в свой домик, где, кроме Драча и грачей, и поговорить-то не с кем.

— Не беда, — как ни в чем не бывало говорит Нилон. Слишком он опытный, чтоб продавливать, когда своего не добиваешься. — Попробовать следовало. — Устраивается в кресле, повернув его так, чтоб подставить солнцу другую щеку. — Есусе, во жара. Домой вернусь омаром, если недогляжу. Хозяйка меня не признает.

— Солнце будь здоров, — соглашается Кел. В наличие у Нилона хозяйки он не верит. — Подумал тут было сбрить бороду, да мне сказали, что буду двухцветный.

— Будете, это точно. — Нилон всматривается в лицо Кела, не спеша останавливает взгляд на ушибах, побледневших до едва заметных желто-зеленых теней. — Почему вы подрались с Джонни Редди? — спрашивает он.

Разговор меняет колею, и Кел улавливает сдвиг. Улавливал он такой сдвиг уйму раз, но тогда стрелку переводил сам Кел. Нилон подчеркивает: Кел может быть легавым, а может — подозреваемым. Как сам следак и сказал, он трясет садки.

— Не дрался я ни с кем, — говорит он. — Я в этой стране гость. Я блюду манеры.

— Джонни говорит обратное. Как и его лицо.

Кел проворачивал это столько раз, что не ведется.

— Ну, — говорит он, вскидывая брови, — вот его тогда и спросите.

Нилон невозмутимо лыбится.