Заблудившийся во сне - Владимир Михайлов

Такое бывает: в подобных случаях подсознание, безмятежно резвясь, порою забрасывает тебя в самые неожиданные уголки – но только в своих пределах. То есть тебя заносит в места, каким-то образом связанные именно с твоим подсознанием, и ни с чьим другим. А это значит, что, серьезно анализируя свою память, можно если не определить, то хотя бы угадать – в известных пределах точности, – с чем именно, с какими эпизодами или впечатлениями твоей жизни это место и время связаны.

Уже самое поверхностное рассуждение привело к выводу: подобная местность и климат могли отложиться в голове в результате одной давней поездки в Африку, на ее восточное побережье. Там было так же тепло, и таким же ласковым и медленным, помнится, был закат.

Только здесь широты никак не свидетельствовали об Африке. Разве что я находился сейчас в Южном полушарии? Но у меня с ним ничего не ассоциировалось. Туда меня могли только затолкать силой. Однако сейчас это представлялось неправдоподобным: даже будь в той точке, откуда я скоропостижно удрал, кто-то, способный воздействовать на меня, – он не успел бы оказать свое влияние. У меня в голове стоят достаточно серьезные блоки, и над ними пришлось бы долго работать даже очень сильному Мастеру. Со мною с трудом справлялся на тренировках даже Жокей Мысли, для которого в таких делах мало что являлось невозможным.

Поищем другой вариант. Допустим, я не менял широт; изменилось время. И я пребываю где-то в наших краях – но с немалым забросом в прошлое или будущее. Прошлое? Возможно: некогда на московских широтах простиралось неглубокое, но обширное море. Правда, было это давненько. Будущее? Если да, то не завтрашнее и не послезавтрашнее; но так далеко никому из нас еще не удавалось проникать. Протоптанных и размеченных троп в такие края Система еще не успела проложить, а вернее – не умела их торить. Нам еще далеко до такого уровня. Так что – вряд ли.

И последняя (пока что) версия: я по-прежнему выдерживал заданный курс на Груздя. Просто человек этот оказался не совсем там – или совсем не там, где мы с Минаевым собирались его обнаружить. Пожалуй, такое предположение выглядело наиболее логичным.

Что же – из этого и будем исходить.

Я встал, чувствуя, что солнечная ванна уже переливается через край. Медленно просканировал взглядом море.

Оно было пустым. Ни дымка, ни паруса.

Но море было живым. Об этом свидетельствовали и ракушки, устилавшие несколько метров береговой полосы, и птицы над водой – крупные, напоминавшие бакланов. Они то и дело пикировали – и возвращались в свой эшелон, глотая на ходу. Немало было на песке и водорослей, сухих и сохнущих, выброшенных морем. Но – никаких следов присутствия человека. Потому что вряд ли можно было счесть делом рук человеческих песчаную, вроде бы, гряду, что ответвлялась от цепи дюн и, пересекая пляж, доходила до самой воды. Видимо, до ее верхнего уровня: сейчас явно был прилив, иначе вдоль берега шла бы широкая полоса влажного песка.

Нет, на плод человеческого творчества этот отрог никак не походил. Но и дюны – насколько мне приходилось встречаться с ними в других местах – не делали таких скидок, всегда более или менее точно следуя за изгибами берегов.

Хотя одно объяснение, пусть и не очень убедительное, найти все-таки можно было: если в том месте в море впадала пусть и не очень большая речка, она могла, быть может, с течением времени нанести такое возвышение: возле пресной воды наверняка росли деревья – хотя бы той же, неизвестной мне, породы, какими поросла вершина гряды; потом деревья – или скорее даже высокий кустарник наподобие ольхи – занесло песком, вот и получилась такая не очень стандартная высотка.

Мысль о пресной воде мгновенно пробудила во мне жажду: я вспомнил, что давно ничего не пил. Пора бы уже.

(Я говорил, кажется, что мы, находясь в Пространстве Сна, ни в пище, ни в питье, строго говоря, не нуждаемся; правильнее будет сказать, что ни то, ни другое не является жизненно необходимым. Но из Производного Мира, из своего плотского тела мы уносим ощущение этой необходимости, захватываем в дорогу и голод, и жажду. Их можно побороть. Но порою это требует немалых сил, которых может и совсем не остаться для самой работы. Поэтому мы соблюдаем правило: о еде и воде не думай; но если все-таки ощущение возникло – постарайся его удовлетворить, это самый простой выход.)

Поэтому я, собравшись уже было взобраться на вершину гряды, изменил намерение, вошел в воду и вдоль берега, временами окунаясь и снова выходя на самую кромку, направился к заинтересовавшему меня месту.

Я переводил взгляд с берега на воду и обратно, пытаясь не упустить ни малейшей приметы людского присутствия. След пусть не колеса, но хотя бы босой ноги, обломок обработанной древесины – весла, лодочного борта, копья… Я почти бессознательно пришел к выводу, что того, что мы называем современной цивилизацией, здесь быть не может: в ее эпоху такой пляж, как этот, был бы усеян, словно тифозный вшами, шезлонгами, зонтами, киосками, качелями, площадками для пляжного волейбола и футбола, контейнерами для мусора, а при их отсутствии – самим мусором; ну и прежде всего, разумеется, – людьми; в воздухе висел бы смех, плач, визг, возгласы игроков и болельщиков, и все это перекрывалось бы оглушительной музыкой через усилители на столбах, которая прерывалась бы лишь для чрезвычайных сообщений или предупреждений слишком смелым пловцам; ну и для рекламы, разумеется.

Тут не было рекламы; следовательно, не было людей.

Впрочем, это как раз не говорило об отсутствии в этих местах Груздя: если он искал полного одиночества и безопасности, то именно здесь мог найти и то, и другое – если иметь в виду безопасность от людей. Но ничто другое подготовленному человеку не страшно. Хотя мне трудно было судить, насколько к такой обстановке подготовлен наш беглец.

Так или иначе, надо было двигаться. И я шагал к отрогу, чем дальше, тем более убыстряя шаг: жажда терзала меня все ожесточенней, а воевать с собою мне было недосуг.

Чем дальше я уходил от места, где выбрался на берег, тем яснее мне становились две вещи: первая – что я неверно оценил расстояние до цели: оно было, самое малое, в два раза больше. И второе – что и размеры ее, соответственно, значительно внушительнее, чем мне представлялось.

Я стал чувствовать, что изрядно устал. И хотя песок под ногами был плотным, почти не уступая укатанной дороге, я шагал все медленнее. Так что путь в общем занял более полутора часов (идти пришлось по дуге, берег здесь плавно изгибался). Когда я подошел к объекту, мне больше всего хотелось прилечь в какой-нибудь тени и поваляться в свое удовольствие.

Но, приглядевшись, я сразу же отказался от такого намерения и даже забыл о жажде, только что заставлявшей меня жадно хватать ртом воздух, не приносивший, впрочем, никакого облегчения.