Поэзия и проза Древнего Востока - Сборник

Вскоре государь занемог и вконец ослабел. Главный лекарь прибег ко всем возможным средствам, но облегчения не было. Бросились на поиски чудодейственного зелья. Как-то добыли пилюли шзньсюйцзяо — «камень, придающий силу». Пользование ими требовало осторожности. Лекарство передали Хэ-дэ. Во время свиданий с государем Хэ-дэ давала ему по одной пилюле, действия которой как раз хватало на единое поднятие духа. Но как-то ночью, сильно захмелев, она поднесла ему разом семь штук. После чего государь всю ночь пребывал в объятиях Хэ-дэ за ее девятислойным пологом; он смеялся и хихикал без перерыву. На рассвете государь поднялся, чтобы облачиться в одежды, однако жизненная влага все текла из потайного места. Через несколько мгновений государь упал ничком на увлажненные одежды. Хэ-дэ бросилась к нему, посмотрела: избыточное семя било ключом, увлажняя и пачкая одеяло. В сей же миг государь опочил.

Когда придворные доложили о случившемся государыне Фэй-янь, она приказала выяснить все обстоятельства высочайшей кончины у Хэ-дэ. Узнав об этом, Хэ-дэ сказала:

— Я смотрела за государем, как за малым ребенком, а он отвечал мне любовью, которая способна повергать царства. Возможно ли, чтоб я смиренно предстала перед главным управителем внутренних покоев и препиралась с ним о делах, что происходили за спальным пологом. — Затем, нескончаемо ударяя себя в грудь, она горестно воскликнула: — Куда ушли вы, мой государь? — Кровь хлынула у нее горлом, и она скончалась.

Чжао Е

Жизнеописание девицы из У по прозванию Пурпурный Нефрит[549]

Перевод К. Голыгиной

Младшая дочь Фу-ча, правителя царства У,[550] прозывалась Цзы-юй, что значит «Пурпурный Нефрит». В свои восемнадцать лет она равно блистала талантами и красотой. Некий юноша по имени Хань Чжун, который, кстати, был почти одного возраста с Цзы-юй, обучался даосским искусствам. Юноша ей приглянулся, и они, тайно обменявшись посланиями, расспросили друг друга о чувствах, так что в конце концов решили пожениться. Чжун проходил науки в дальнем крае, где-то меж границами княжества Ци и Лу. Но прежде чем отправиться в путь, он пришел к родителям девушки с просьбою отдать ему Цзы-юй в жены. Князь разгневался и отказал юноше. От скорби Цзы-юй прервала в себе дыхание жизни и умерла. Гроб с ее телом похоронили за воротами Чанмынь.

Минуло три года, и Чжун возвратился. Тотчас он приступил к своим родителям с расспросами. Те поведали ему, как все было:

— Князь впал в неистовый гнев. Цзы-юй прервала дыхание и скончалась. Она давно погребена.

Услышав это известие, Чжун зарыдал в голос. Обливаясь слезами и стеная, он в плаче выразил скорбь. После чего принес к могиле Цзы-юй жертвенное мясо и бумажные деньги,[551] чтобы как должно оплакать покойную. Тогда душа Юй поднялась из могилы. При виде Чжуна она залилась слезами и стала рассказывать:

— Едва вы уехали, отец с матерью посватали меня за княжеского советника и понуждали за него выйти, они хотели, чтобы я преодолела свое великое желание соединиться с вами. Не думала я, что после разлуки меня постигнет такая судьба. Увы! Что оставалось мне делать? — Затем, повернув голову влево, она запела:

На южном склоне гор жила ворона.На северном — ворону ждал силок.Душа вороны высоко взлетела,И вот силок, как прежде, одинок…Я следовала мысленно за вами,Но выслушала много бранных слов.Недуг явился мне, как плод печали,Под желтой глиной обрела я кров.Досаду изливать теперь не стану,Что проку в том? Судьбы не изменить!..

Среди пернатых только фэнхуануНазначено бессмертной птицей быть.Но потеряет самка-феникс друга —Тоска три года застит бедной свет.Вокруг нее летают птицы стаей,А пары ей, печальнице, все нет.Вам, господин, пришедший в блеске славы,Явить решилась я ничтожный лик.Плоть далека моя, а сердце рядом:Оно вас не забыло ни на миг.

(Перевод Г. Ярославцева.)

Когда закончила Цзы-юй песню, она всхлипнула и вновь залилась слезами. Затем стала просить, чтоб Чжун сопроводил ее в могилу. На просьбу ее Чжун ответил так:

— Пути живых и мертвых не схожи. Боюсь совершить проступок и потому не осмеливаюсь выполнить ваше повеление.

Тогда Цзы-юй сказала ему:

— Мне ведомо все различие путей живых и мертвых. Но нынче мы расстаемся навеки. Вы, господин, как видно, боитесь, что, ставши по смерти бесплотным духом, я навлеку на вас несчастье? Единственное, чего хочу я, это искренне услужить господину.

Чжун был тронут ее словами. Он проводил Цзы-юй в могилу. По приходе они пригубили вина. Чжун пробыл у Цзы-юй три дня и три ночи. Они сполна совершили все обряды, как то положено между мужем и женой, а когда Чжуну пришло время уходить, Цзы-юй преподнесла ему ясную жемчужину в вершок шириною и сказала при этом:

— Имя мое поругано, желания не свершились. Что мне остается? Участь моя — вечная печаль и сокрушение. А случится вам быть в родительском доме, скажите от меня поклон отцу моему великому князю.

Чжун поспешил к отцу Цзы-юй, желая рассказать ему обо всем происшедшем. Но князь в страшном гневе бросил Чжуну такие слова:

— Моя дочь умерла. А ты, Чжун, плетешь небылицы, чтобы опозорить усопшую душу. Не иначе как сам ты раскопал могилу, похитил сокровище, а теперь винишь в этом теней и духов. Эй, слуги, хватайте его!

Чжун еле вырвался от них. Тогда он снова пошел к могиле Цзы-юй и все рассказал ей. Цзы-юй ответила ему;

— Не печалься. Я сама пойду к князю.

В тот самый миг, когда Цзы-юй явилась ему, князь наряжался и убирал волосы. Увидев ее, он изумился и испугался, на лице его выступали то горе, то радость. Он спросил дочь;

— Отчего, скажи, ты вновь стала живой?

Цзы-юй опустилась пред ним на колени и ответила:

— Вы помните, что юноша по имени Хань Чжун приходил к вам и просил отдать меня ему в жены. Но великий князь не согласился. Сейчас имя мое поругано, телом я мертва, долг мой перед родителями не выполнен. Чжун, возвратясь из дальнего края, узнал, что я умерла. Потому он совершил обряд поминовения и сжег жертвенные деньги. Придя к могиле, он слезами и жалобным словом выразил свою скорбь. Тронутая бесконечной его добротой, Цзы-юй явилась к нему, так как хотела свидеться с ним. Потом оставила на память ему эту жемчужину. Поверьте, он не раскапывал могилы. Лелею надежду, что вы не обвините его в воровстве.

Услыхав голоc дочери, из своих покоев вышла супруга князя, чтобы обнять ее. Но Цзы-юй стаяла, будто дым.

Древнеиндийская литература

Вступительная статья и составление П. Гринцера

Литературы Древнего Востока, отделенные от нашего времени десятками столетий, дошли до нас двумя принципиально отличными путями. Одни литературы, замкнутые в своем существовании рамками древнего мира, стали известны в основном благодаря счастливым находкам и археологическим открытиям. Другие, чье развитие так или иначе было продолжено в последующие века, сохранились в русле собственной, далеко не исчерпанной периодом древности культурной традиции. Естественно, что литературы первого рода (такие, как египетская, шумеро-аккадская, хеттская, угаритская) знакомы нам по большей части в случайных извлечениях и фрагментах. Однако как раз случайности знакомства с ними мы во многом и обязаны тем, что предстают они перед нами в живой динамике роста и разнообразии типов текстов. Памятники других литератур, напротив, были сознательно и планомерно отобраны, объединены в обширные своды, — обычно религиозного характера, — тщательно отредактированы составителями сводов. У нас есть все основания полагать, что отобранными оказались наиболее значительные и совершенные произведения; но поскольку при этом они подверглись целенаправленной обработке, требуется известного рода умозрительная реконструкция и немалая доля исследовательского воображения, чтобы правильно оцепить их в первоначально присущих им функциях и облике. Именно к таким древним литературам, наряду с китайской, иранской и еврейской, принадлежит литература индийская.

Подавляющее большинство памятников индийской литературы древности (условно: до первых веков нашей эры) вошло в четыре грандиозных литературных комплекса: ведийский, буддийский, джайнский и эпический (Поскольку отрывки из древнеиндийских эпических поэм «Махабхараты» и «Рамаяны» составят отдельный том «Библиотеки всемирной литературы», а тексты священного канона религиозной секты джайнов узкопрагматитны по содержанию и имеют относительно малую художественную ценность, и те и другие не включены в настоящий раздел. В дальнейшем поэтому мы будем говорить в основном о двух из четырех названных литературных комплексов — ведийском и буддийском.). Индийской традицией каждый из этих комплексов и формально, и по существу рассматривается как строго единый, всецело связанный с тем или иным религиозным движением внутри индийского общества I тыс. до н. э. Но в то же время очевидно, что все они состоят из множества независимо друг от друга сложившихся текстов, сочетают в себе гетерогенные и противоречивые элементы, нередко поэтому радикально переосмысленные. Ведийский, буддийский, эпический и даже джайнский комплексы и по масштабам своим, и по разнообразию памятников являются своего рода «литературами в литературе», и, как любая иная литература, они претерпели по ходу своего создания долгую эволюцию, имеют сложную историю и предысторию.