Вампиры тут голодные (СИ) - Марс Тони

Степан отвернулся, старательно пытаясь спрятать глаза. Она слишком долго молчит, возможно и не собирается ничего говорить. Что ж, видимо, ей нечем ответить на его вопрос. Из этого легко понять — это не то, о чём легко сказать, впрочем, он с первых дней знал, что она шпионит за ним, попаданец был готов к этому. Только вот отчего же на душе так горько?

Разве он не должен радоваться?

Даже если её чувства настоящие, не притворные, будет лучше для всех, если они сегодня остановятся на этом моменте и не зайдут дальше скромного ужина. Граф и шпионка — они изначально были врагами, старательно скрывающими очевидную правду друг от друга, он помогал ей, она оставалась полезной ему, вот и всё.

Вампиру стало тяжело. И титул, и тупой герцог, и чёртов клан и эта любовь… Слишком много всего навалилось, не давая и минуты передышки. Он надеялся отдохнуть, когда попал в этот мир, а не батрачить как самый рабский раб! И что теперь? Сутками не спит и работает! Нет, он не против работы, он против того объёма, что вот-вот похоронит его прямо на рабочем столе.

И да, граф вполне разделял негодование Веце — тоже хотел лечь на пол и постенать о том, как жизнь не удалась и много работы, и вообще, с какой стати это всё должен делать он один?

Жаловаться, увы, времени не было.

Степан едва слышно вздохнул. Он вырвал время из своего плотного графика только для того, чтобы лишний раз убедиться, что принял правильное решение. И это печалило. Приняв столь неожиданное приглашение, попаданец надеялся, что в итоге их разговор не выльется в это. Но они оба сидели и мрачно молчали, не зная, что сказать.

Он ожидал, что Маниэр развеет его опасения, ну, скажет там: “Я не шпионка и не докладываю о каждом вашем шаге совету старейшин” или “ Я тут вовсе не из-за приказа старейшин, вы не подумайте!”.

Граф бы с радостью оказался обманутым и повёлся на низкопробную очевиднейшую ложь. Закрыл бы глаза и сделал вид, что не замечает.

Но безмолвная честность девушки резала не хуже ножа.

Глава 47, про тех, кто сжег мосты

Маниэр, разумеется, и не подозревала о своей “безмолвной честности”, пытаясь придумать повод остаться подле господина и после того, как его лишат титула. Времени не так много, так что план родить ребёнка не подходил.

Да и вряд ли бы такое прокатило — она уверена, граф её и на пушечный выстрел к своей постели не подпустит. Пусть подобное и будет иметь для неё последствия, но какая разница? Если её выгонят из семьи или из клана, разве это не упростит задачу?

Но если господину удастся вернуть… впрочем, какое тут может быть “если”? Когда господин вернёт свой титул, остаться с ним рядом будет реальнее, принадлежа клану Вальдернеских.

Девушка задумчиво потыкала вилкой в мясо на тарелке. Это отбивная или стейк? Хотя какая разница, она в этом совершенно не разбирается. Вкусно и ладно.

Маниэр бросила мимолётный взгляд на графа, повисшее между ними молчание давило. Она уже и забыла, что он задал ей вопрос, странно улыбнулась и продолжила трапезу.

— Маниэр, скажи мне, что такое любовь? — слова вырвались сами, впрочем, именно это он хотел понять. Что значит любовь для такой, как она? Для выросшей в другой культуре, среди другого менталитета?

Слишком много отличалось, вдруг и любовью здесь считают совсем другое?

— Я не знаю. — она поправила волосы и посмотрела ему прямо в глаза, — Любовь это просто любовь. Другие слова здесь будут лишними. — вампир чуть наклонил голову, вроде она и ответила, но ничего не сказала.

— И всё же? — настоял он. Девушка чуть нахмурилась, отложила вилку и со взглядом “вы сами напросились”, начала:

— Мы привыкли вешать много ярлыков на это слово, привыкли прикрывать им многие проступки и грехи, просить прощения и понимания, прикрываясь громким “люблю”. Любовью можно назвать взаимопомощь, простейший симбиоз или взаимопонимание, притяжение, желание позаботиться… Но то, что будет любовью для кого-то другого, может не являться ею для вас или меня, понимаете? Ваш вопрос изначально был неправильным.

— Тогда что значит любовь для тебя? — произнёс граф. Маниэр невольно опустила взгляд. Зачем он так настойчиво расспрашивает её об этом, если до этого ясно дал понять, что между ними ничего не может быть?

Вряд ли он передумал всего лишь из-за пары минут флирта и ужина в ресторане. Очевидно, что граф хочет услышать правду, оценить, насколько она вообще способна осознавать, что говорит. Но Маниэр же не дура.

Неужто господин считает, что она, как малолетка, просто решила поиграть в любовь?

— Сложно сказать, — улыбка её погасла, в глазах промелькнула печать, — раз вы спросили об этом, значит, сомневаетесь в моих чувствах. Я понимаю, можете ничего не говорить. — она вздохнула и промокнула рот салфеткой. — Что же до меня, то любовь — это оставаться рядом и поддерживать. Как бы тяжело ни было и чего бы это не стоило. Любовь — это всегда оставаться на вашей стороне. Даже если весь мир от вас отвернётся. — граф отвернулся.

Даже если весь мир отвернётся… как иронично, ведь именно в такой любви он нуждался, именно этого желал. И от этой любви осознанно отказывается прямо сейчас.

— Ты делаешь мне больно своими словами. — тихо ответил попаданец.

— Я знаю. Ваши слова ранят не меньше, имейте это в виду. — обиженно сказала она.

— Обычно мы почти не разговариваем, да? — вампирша кивнула. Граф постоянно в работе, и говорит только о делах, простых разговоров они почти не вели.

— Вы не мастак общаться с девушками. — граф едва слышно хохотнул. Да когда б он успел? И разве кроме неё рядом с ним кто-то был? С другими девушками у него, мягко говоря, нет ни единого шанса. Кому нужен вампир?

— Ну знаешь, раньше я был весьма обаятелен. Это лицо мне немного не идёт. Оно, как бы сказать, чуточку кровожадное. — хохотнул попаданец. Вампирша невольно улыбнулась, но увы, сейчас не подходящее время для веселья.

— Это была забавная шутка. Однако вы хотели сказать мне вовсе не это. Говорите прямо, не увиливайте, рано или поздно вы бы все равно должны были произнести те слова. Нет смысла оттягивать момент. — она нервно сцепила руки под столом, надеясь, что граф не заметит её волнения.

Умение сохранять беспристрастное лицо — вот что должен уметь любой Вальдернеский. Показать истинные эмоции, значит явить слабость, а быть слабыми они не имели права. Оттого и допускалось лишь выпускать наружу злость и раздражение — агрессия, как механизм самозащиты.

Маниэр было непросто: вбитые с детства привычки до ужаса мешали. Что дурного в том, чтоб показать своё волнение или стеснение? Но это ужасало её почти так же, как раздеться догола.

Умом она понимала — быть честной и откровенной в таких простых вещах, как эмоции, с тем, кого любишь — правильно и абсолютно нормально. Но так страшно и боязно переступать через черту, к которой не смел и приблизиться столько лет.

— Ты права. — Степан прочистил горло. — Ты тоже мне нравишься, но, как я уже говорил, я предпочту игнорировать наши чувства. Так в безопасности будем мы оба. И ты, и я. — впрочем, попаданец понимал, что он при любом раскладе не рискует своей жизнью. В проигрыше оставалась только девушка.

— Да вы трус. — она почти безразлично отвела взгляд, но внутри всё с треском ломалось.

Какое ей дело до безопасности?

Она столько лет жила как крыса, прячась в родовом гнезде от всего мира. Жила, почти не видя света, впроголодь, в постоянном страхе, что кого-то из них поймают охотники на вампиров или просто убьют ради забавы. Каждый её день может стать последним и с этим Маниэр смирилась раньше, чем ей исполнилось пятнадцать. Сейчас ей, конечно, уже намного больше.

И если она в любой миг может умереть, если само то, что она вампир, ставит её жизнь под угрозу, стоит ли противиться сердцу? Каждый день может стать для неё последним, так с чего граф что-то пытается ей доказать?

Она — Вальдернеская и её участь — это жить одним днём, заглядывая далеко в будущее. Думать о завтрашнем, живя сегодняшним.