Меч без рукояти - Элеонора Раткевич

Мастером… а ведь это мысль. Ведь не завтра еще ты со своей судьбой повстречаешься. Времени у тебя не так чтобы много, но и не мало. Для такого старательного смышленого паренька, как Байхин, с лихвой хватит. Чтобы такой да не успел мастером сделаться за самый недолгий срок… быть того не может. Если от души постараться, задолго до конца пути можно будет дать ему мастерское Посвящение. А как мастером станет, сам уйдет на все четыре стороны. Вроде и не гнал его никто… и расстанетесь вы с ним по-хорошему… просто он уйдет… и волен ты тогда идти, куда пожелаешь, хоть бы и к самой смерти в пасть. Но только тут уж без поблажек, Хэсситай. Ни парню, ни себе. И думать не моги удовольствие растягивать. Ясное дело, всякому приятно, когда ученик попался дельный да старательный. Хоть и редко ты кого в выучку брал, а не забыл еще, каково дубине стоеросовой премудрость ремесла втолковывать. А ведь что за наслаждение, когда ученик понимает с полуслова… тебе после Тэйри и Аканэ таких, почитай, и не попадалось… вот ты и размяк. Но теперь чтобы не сметь! Не сметь растягивать обучение ради одного только удовольствия обучать. Хоть стой, хоть падай, хоть жилы из себя заживо тяни, а Байхина мастером сделай. Не о себе – о нем подумай. Иначе останется он с тобой и пропадет почем зря.

Да, вот оно, решение. Правильное и единственно возможное.

Глава 6

Три месяца спустя Хэсситай уже не был уверен ни в том, что это единственное решение, ни тем более – что верное.

А ведь задумано было вроде бы правильно. Хэсситай отказался от своей прежней тактики. Он больше не петлял по окрестным селам и городкам в надежде стряхнуть со своей полы налипший на нее репейник – ученичка самозваного: пустая потеря времени, и только. Нет, теперь Хэсситай шел кратчайшим путем к своей цели. Куда только подевалась монотонная вереница однообразных дней, неторопливо сменяющих друг друга! Теперь уже не на дни шел счет – на мгновения. Время летело, неслось, кувыркалось через голову, обгоняя само себя. Казалось, будто солнце застыло в небесах, задыхаясь от непрестанной беготни, не в силах унять колотье в боку, – да так и остановилось. И зима никак не может вступить в свои права – все осень да осень.

Конечно, промедли Хэсситай хотя бы день, и зима настигла бы его в пути. Но он словно в погоню пустился за неуловимой осенью, уходящей все дальше и дальше на юг. Двое киэн, мастер и ученик, следовали за осенью неотступно – то пешком, то верхом, то в попутной телеге. Они то отставали от осени на несколько часов, оскальзываясь на подернутых предутренним ледком лужах, то вновь настигали ее под восхищенные вздохи опадающих листьев, а то и вырывались вперед, туда, где сквозь почти еще не тронутую прожелтью крону горели жарким румянцем запоздалые яблоки. И все же осень мало-помалу опережала путников. Алые, желтые, пурпурные и багряные с чернетью расписные осенние шелка под ногами незаметно выцветали; их пестроцветный ковер понемногу сменялся нагромождением бурых, сухих до звона листьев, которые уже и листьями-то не назовешь. Сначала по щиколотку в золоте, потом по колено в шорохе – а захочешь дать себе поблажку да передохнуть денек, так и по пояс в грязи. Где уж тут расположиться на отдых, когда позади то и дело слыхать, как возится дождь в палой листве! Выйдешь на дорогу – и тут его тихий дробный стукоток за спиной: так и лупит по лужам вприскачку, так и примеривается окатить половчей. Если уж пустился с осенью наперегонки, мешкать никак нельзя.

Хэсситай и не мешкал. Ни в одном городе, ни в одном селе – а бывало, что и в замке, – он дольше, чем на полдня, не задерживался. На кусок хлеба заработать, Байхина публике показать – пусть привыкает парень! – поспешно разузнать местные новости и торопливо изложить принесенные издалека… и снова в путь. Да, это странствие запомнится Байхину на всю жизнь… еще и потому, что ни шагу парню не довелось сделать просто так, а все с присказкой, с выучкой. Это прежде Хэсситай скупился на свою премудрость. Теперь же он школил ученика со свирепой, почти устрашающей жертвенностью, недосыпая ночей, не щадя себя даже в малости. Да разбуди его Байхин посреди ночи с просьбой растолковать секрет фокуса – и Хэсситай ответил бы ему благожелательной улыбкой и терпеливым подробным разъяснением. Хоть бы и до самого утра.

Байхин от таких нещадных забот порядком исхудал и как бы вытянулся. Напрочь исчезли тяжеловесные мускулы – “дурное мясо”, как пренебрежительно назвал их Хэсситай. Их сменили незаметные для неопытного взгляда округло-протяженные мышцы гимнаста. Ежедневные занятия, подобно опытным рукам давешнего толстого банщика, впивались в его плоть, мяли ее, переиначивали по-своему. И каких же немыслимых трудов стоило ему преображение!

– Я что-то не пойму, – говаривал, бывало, Хэсситай, усаживая Байхина в поперечный шпагат меж двух трясущихся рядышком телег, – ты воином раньше был или горшечником?

Байхин отвечал изумленным взглядом.

– Воином? – вновь переспрашивал Хэсситай. – А с телом своим обходишься, как мусорщик. Скажи на милость, ты которую связку порвать вознамерился? Я тебе ее сам порву: быстрее получится – и не так больно.

Байхин исправлял ошибку, лошади невозмутимо прядали ушами, косясь на странный груз, занимающий место не в одной из телег, а промеж них, – а возницы, не сговариваясь, втягивали головы в плечи по самое темя: они и раньше предполагали, что все киэн немножко сумасшедшие… но ведь не настолько!

Хэсситай обучал Байхина во всякое мгновение – и всяким уловкам. Как смягчить падение – и как его не допустить. Как выступать перед пьяной вдрызг публикой – и как отказаться перед ней выступать. Как останавливать взглядом толпу – и как заставить спесивого вельможу заплатить комедианту что следует. Мало ли что может случиться с бродячим киэн? Все это нужно запомнить крепко-накрепко… и еще это… и вот это – тоже… а этого ни за что забывать нельзя… ну а об этом и говорить нечего! Байхин и минуты отдыха не ведал. Даже когда дремота заставляла его выпустить из рук пестрые шарики наяву, сон шептал на ухо голосом Хэсситая: “Улыбайся! Кланяйся!” – и натягивал канат… и Байхин снова отсчитывал шаги, не особо дивясь тому, что канат ни на чем не закреплен, а сам он жонглирует облаками и полосатыми кошками.

Старался он не впустую. В каждом новом городе канат подымался все выше, кольца и шарики падали из рук все реже. А уж когда Байхин постиг, как притвориться забавным недотепой, который вот-вот брякнется с каната к вящей потехе публики, а отнюдь не к ее ужасу, Хэсситай решил, что цели своей он достиг.

– Хорошо работаешь, – заметил он ученику. – Если это не мастерское исполнение, то я не знаю, что тогда называть мастерским.