Огонь в океане - Ярослав Иосселиани

— Курсовой сто сорок пять, с правого борта катер, — не дал сыграть отбой боевой тревоги гидроакустик. — Шум отдаленный, но приближается!

Полагая, что катера возвращаются в свою базу, мы решили свернуть влево. Однако катер тоже повернул  за нами. Вскоре появился и второй охотник. Погоня возобновилась.

В этих условиях идти в сторону берега для нас было невыгодно. Лучше было отходить в открытое море, в сторону больших глубин и удаления от мест базирования катеров-охотников. Но любой поворот казался невыгодным для нас: он давал возможность врагу немедленно атаковать лодку.

Мы продолжали двигаться в сопровождении своеобразного эскорта фашистских катеров. Охотники применяли тактику, уже знакомую нам по первой встрече с ними. Они шли за нами примерно на одних и тех же кормовых курсовых углах, внимательно наблюдали за каждым нашим изменением курса, но в атаку не выходили.

— Товарищ командир, — доложил штурман, — по моим расчетам, мы подходим к району, где торпедировали транспорт. Глубины здесь небольшие...

И тотчас же гидроакустик доложил, что правый катер резко изменил ход и приближается к нам.

— Пеленг медленно идет к носу! — после небольшой паузы добавил он.

Охотник выходил в бомбовую атаку. Теперь все зависело от того, как быстро подводная лодка сумеет изменить курс и глубину погружения.

Подаваемые команды исполнялись с такой четкостью и быстротой, будто о них было известно заблаговременно. Едва я успел закончить приказание, моторы уже работали на полный ход, руль был положен на борт и стрелка на глубиномере устремилась вправо, показывая метр за метром увеличение глубины погружения.

«Десять градусов... двадцать градусов... тридцать градусов...» — отсчитывал я мысленно на циферблате репитера рулевого, прежде чем справа по носу пронесся знакомый гул полным ходом мчавшегося катера.

Три взрыва с еле уловимым интервалом, словно спичечную коробку, подбросили подводную лодку. На мгновение показалось, что мы поражены бомбой.

На этот раз вражеская атака нанесла значительные повреждения. В торпедном отсеке лопнул шов  корпуса, и забортная вода поступала внутрь подводной лодки; в дизельном, электромоторном, аккумуляторном и частично в других отсеках были побиты, сдвинуты с фундаментов и выведены из строя многие механизмы.

На борьбу с водой была брошена аварийная партия. Во что бы то ни стало надо было заделать пробоину в корпусе. Но главной задачей все же оставалось уйти от катеров-охотников, обмануть их, оторваться.

Повреждения спешно устранялись.

— Слева катер! Быстро приближается, пеленг идет на нос! — докладывал гидроакустик.

Очередная серия вражеских «гостинцев» взорвалась прямо по носу, довольно близко, но не Причинила нам почти никакого вреда, хотя по эффекту восприятия и ударной силе она казалась не слабее предыдущей.

— Последняя, последняя. Больше не будет! — как бы про себя забурчал Поедайло.

— Тише, ты! Знай свое дело: записывай и молчи! — шикнул на него Трапезников, не отрываясь от своей работы. Он возился с сальниками, которые стали пропускать слишком много воды.

— Командир сам сказал, что больше...

— Ты что? — не дал договорить Трапезников. — Не знаешь, что командир рапортичку от фашистов не получал?

— Но он знает. — Поедайло говорил тоном обиженного человека, страха в его голосе теперь почти не чувствовалось.

Мы легли на новый курс и, не снижая скорости, начали отходить в сторону открытого моря. Пока взбаламученная от разрывов бомб вода мешала охотникам снова нащупать нашу подводную лодку, важно было отойти подальше.

— Товарищ командир, лодка сильно отяжелела! Трудно управляема! — докладывал механик, хотя я и сам все видел по приборам.

Носовая часть все время тянула вниз, лодка раздифферентовалась. Заниматься дифферентовкой, когда  на поверхности моря, где лежал штиль, могло быть замечено каждое, хотя бы даже небольшое, пятно, было слишком рискованно. Но и управлять лодкой становилось невозможно.

Оставалось одно: отойти как можно дальше, лечь на грунт и притаиться.

— Будем ложиться на грунт, — сказал я о своем решении помощнику командира, в обязанности которого входило подготовить предварительные мероприятия к производству маневра.

— А если мы «следим»? Ведь корпус пробит, возможно выделение соляра. Наверху, видно, штиль...

— Штиль-то штиль, — возразил я, — но уже шестнадцатый час. Надо полагать, что вечерняя рябь уже появилась, она укроет, если мы и выделяем небольшие пятна. Во внешних систернах топливо израсходовано, а внутренние целы и невредимы.

Очень осторожно подходя к месту, чтобы не взбаламутить ил, мы легли на грунт в восемнадцати кабельтовых от места последней атаки катеров. Сразу же были остановлены механизмы, которые могли издавать шумы, слышимые за пределами корпуса подводной лодки. По кораблю было объявлено приказание о соблюдении полной тишины.

Гидроакустический пост играл теперь особенно важную роль. Он должен был заблаговременно предупредить об опасности, с таким расчетом, чтобы мы могли успеть сняться с грунта и начать уклонение. Гидроакустик понимал это, специального напоминания не требовалось.

С технической точки зрения никак нельзя было назвать совершенной гидроакустическую аппаратуру подводных лодок времен второй мировой войны, в том числе, конечно, и ту, которую использовал наш корабельный «слухач» матрос Иван Бордок.

Но Иван Бордок очень любил свое дело. Он настолько хорошо изучил аппаратуру, что сам ввел в нее кое-какие усовершенствования. При этом ему пришлось выдержать большой бой с конструкторами, которые не сразу соглашались с ним. И он оказался победителем. Инженеры, вынужденные признать  целесообразность применения рационализаторских предложений нашего скромного «слухача», были поражены, когда узнали, что Бордок имеет только семиклассное образование и с техникой впервые столкнулся на подводной лодке. Это был энергичный, напористый, преданный делу человек. Все свободное время он проводил за своей аппаратурой. Он не ослаблял своих усилий даже тогда, когда достиг высокого мастерства. «Зазнаться можно незаметно для себя», — ответил он однажды матросу Поедайло, который выразил мнение, что если много занимаешься одним и тем же предметом, то он надоедает и становится противным.

— Пробоина заделана! — докладывали по телефону из аварийного помещения. — Поступление воды прекращено полностью. Разрешите приступить к осушению отсека?

— Откачивать воду за борт не разрешаю! — сухо ответил я.

Люди, погруженные больше чем по пояс в воду, работали в весьма тяжелых условиях. В изолированном от других помещений отсеке было создано воздушное противодавление для облегчения борьбы с поступлением воды, и подводникам приходилось дышать сжатым в несколько атмосфер воздухом. Это значительно усугубляло их утомление. Однако надо было терпеть. Главное было — обмануть разъяренного врага, оторваться от него во что бы то ни стало.