Психоделика. Книга для мертвых - Юрий Валерьевич Литвин

– Прощайте! – я больше не мог говорить, обнял их обоих, влез в седло и, развернув своего коня, двинулся прочь…

х х х

Глава XXXIX

БГ “Афанасий Никитин буги или хождение за три моря»

явь

Сегодня я в разъездах целый день. По поручениям Захаровича. Мастеру отказывать чревато, в смысле нельзя ни в чем, даже в интиме. Шутка, а то еще подумаете. Захарыч у нас не такой, за что и уважаем. Словом сегодня время бежит незаметно. Заехал к связистам на соседнюю станцию. С ними я дружил, иногда мы вместе выпивали и обменивались новостями.

И хорошо, а то что-то грустно мне после сна последнего. Грустно…

Ребята были примерно моего возраста и довольно продвинутые во всех отношениях, по-крайней мере с ними было не скучно. Звали их Геннадий и Иннокентий.

Геша ненавидел все человечество в целом, не размениваясь на персоналии, и абсолютно открыто, что выражалось в его частых публичных дебошах и демонстрациях независимости. Человечество на эти проявления смотрело равнодушно, в рамках действующего законодательства, и в целом все было хорошо. А вот Кеша окружающих ненавидел втайне, но окружающие это чувствовали и вели себя соответственно. Такой вот бином Ньютона. Или теорема Фарси, кому что нравится.

Эта ненависть вращалась по кругу, и была постоянной как смена времен года. Причем обе стороны это абсолютно устраивало.

Эти два абсолютно разных человека проводили друг с другом времени больше чем с собственными семьями, и специалистами считались замечательными по праву. Помимо основной работы они занимались компьютерами и всем сопутствующим оборудованием. Оттого их консультации были для меня очень полезны, и я никогда не стеснялся обратиться к ним за советом.

Три дня снилась полная чушь, опять какие-то немцы, потом индейцы отчего-то пришли, наверное, из-за Гойко Митича. Это мне на работе рассказали прикол.

Тут вот какое дело. Когда снимали очередное кино про Чингачгука, а если кто помнит, то фильм совместный был: ФРГ – Югославия, так там по сюжету Митич, который этого самого Чингачгука и играл, прискакал на лошади в свою деревню и радостно сообщает:

«Мы расстреляли обоз бледнолицых!»

Ну, сволочи. Короче. Ага. А в немецком языке на котором собственно действие и велось, есть два глагола «эршиссен», что и есть расстрелять и «эршайссен», что означает… Да, да, вот именно… обосрать. Специально в словаре смотрел, в натуре похоже: erschieβen, erscheiβen. Scheiβ – дерьмо, чтоб вы знали.

И как вы, наверное, уже догадались, взмыленный Гойко Митич подлетает к стойбищу на взмыленном же коне, и радостно так сообщает, гордо возвышаясь на фоне вигвама, что мы мол, обоз бледнолицых эршайссен…

Как сообщает первоисточник съемки в этот день отменили, не до того было ни актерам, ни съемочной группе.

Насмешил… так и мне вот какие-то Митичи снились, к чему? Непонятно.

А в третью ночь бабы, две. Но это я так понимаю издержки молодого и все еще растущего организма. Это мне таким нехитрым образом организм подсказывает, что пора к Светке съездить, или к Ленке. Ладно, там видно будет. Может и съезжу. А действительно, вот возьму сегодня и съезжу. Просто так. Вина только возьму, и водки, и пожрать что-нибудь, и проедусь.

А то получится, как у Филиппа, тоже тот еще ходок был. Хотя почему был? Есть, да только уже не тот, Федот, в смысле, Филипп. Замутил с тремя телками одновременно, а потом ходил всем рассказывал, как он устал и про то что они ему теперь на фиг не нужны, но в гости ездил по очереди. Потом все реже и реже, потом вообще перестал, но при этом хвастался регулярно, что стоит ему только захотеть и он станет сразу как султан турецкий, мол, только сидят там барышни и только его звонка ждут, а ему типа по фигу. Потом говорил, что подумывает о смене ориентации и операции по перемене пола, так его женское внимание достало, что просто… Правда от последнего я его отговорил, потому что пригрозил сразу же выебать, когда можно будет. Потом подпил как-то изрядно и мужское самосознание в нем проснулось. Говорит, щас в гости поеду к одной тут…

Стал звонить настойчиво. И что? Первая замуж за время его отсутствия успела выйти, вторая, наоборот, с мужем развелась, переехала к новому сожителю, третья просто на хер послала в извращенной форме, так что обиделся Филипп на баб всерьез.

Сейчас совершенно к ним интерес потерял, или они к нему непонятно.

Так что, дабы не уподобляться этому славному товарищу моему, придется напрячься и ехати, а то совсем заработался, хе-хе, некогда и стаканчик вина опрокинуть.

Потом в управление поехал. В управлении тоже бывает интересно. Я редко туда попадал, обычно, если посылочку кому-то отправить надо было. Захаровичу понятное дело. Мне там делать нечего, там начальство, дресскод у них там, в шортах нельзя. Противно. Можно подумать, что если кто-нибудь в управление в шортах зайдет так и метро сразу остановится.

Но приколоться тоже можно изредка, хотя они там все сильно серьезные, с виду. С 8 до 17.

Но мне везет, раз в бухгалтерию бумажки отвозил, так зашел следом за мной один украинец щирый з вусамы, як у Тараса Грыгоровыча:

– Зробыть мэни ласку дивчата, – кажэ, – тоже зараза с бумажками какими-то. А «дівчата» они ж нормальные все. Ну не все так большинство. Они ж, как им говоришь, так и воспринимают.

– Какую тебе, блядь, ласку? А ну пшел отсюда, паскудник.

А он всего лишь копию кода хотел сделать кода идентификационного. И получил ни за что. В смысле ни за грош. Ласкатель. Ласкун, бля.

Еще у меня тут друг Птицман работал. Понятное дело, что еврей. Но его на рабочем месте застать сложено. Зайдешь спросишь:

«А где говорю, друг мой Птицманн?»

«А ушел ваш друг по этажу, с лекциями о вреде алкоголя!»

Понятное дело. Работа есть работа. Профком это вам… профком. Птицман работал наставником молодежи, а звание сие ко многому обязывает. Мы с ним изредка на природу выбирались с бабами побухать.

Так вот Миша Птицман входил в воду резко без раздумий. Не так как некоторые, постепенно, чтоб яички окунуть, а потом все остальное тело, нет – резко. Потом с шумом уходил под воду и мощно молотил по ней своими худыми лапками.

Наш общий друг Иван традиционно комментировал с берега:

– Мда… Редкий Птицман добежит до середины Днепра…

Некоторое время я наблюдал движение облаков и их причудливые формы, потом в голове сами собой родились строчки сонета, почему-то я решил, что это будет именно сонет:

– Я тоже хочу петь как ветер, и лететь над землей…

Следом пришло продолжение:

– Но как далека, дорога в облака.

«Надо записать, а то забуду…» – подумалось мне, но, увы, записывать