Визиты: Осенние визиты. Спектр. Кредо - Сергей Лукьяненко

Ярик!

Наверное, мы оба знали, что это случится.

Правда?

Ведь ты не удивлен, парень. Ты – это я. Но, к счастью твоему, ты живешь первый и единственный раз. Когда-нибудь, если есть еще что-то впереди, я вернусь уже с частью тебя в душе. И все-таки не обольщайся.

Ты – живешь лишь раз.

Это всегда трудно – уходить. И мало кто из нас, Визитеров, на это способен.

Ярослав вытянул из пачки сигарету, закурил, не отрывая взгляда от бумаги.

Время, Ярик. Время. Оно не любит тех, кто умеет смотреть в завтра. И все же нуждается в нас. Так повелось. Время – великий предатель. Время – великий обманщик.

Первый раз получилось, что мы не нужны ему.

Когда и где это случилось, Ярик? Я не знаю ответа. Я боюсь его. Чем стал твой век, если он не дает надежды?

Я редко был совсем уж плохим, Ярик. Нет, конечно, были Визиты, о которых тебе лучше не знать. Которые я сам боюсь вспомнить.

Время – предатель, время выбирает наши судьбы…

И все же, поверь, я не самый плохой из пришедших в этот раз.

Хотя бы потому, что выхожу из игры.

Не говори мне – предатель. Я просто устал. Я просто ни во что больше не верю. Я слишком ярко представил то, что уже не случится.

Не хочу лгать себе самому.

Моя – наша – победа стала бы кошмаром. Творить – да, это всегда был риск. Не привычное добро, а шаг за очерченные рамки. И очень часто я был чужим, преждевременным, странным. Говорил о том, что было ненужным. Несвоевременность – клеймо творчества, его мотив. Но по крайней мере я верил в себя. И, приходя в следующий раз, узнавал – мир принял меня, прошлого.

В этот раз – все не так. В этот век – все не так. Третий Визит в двадцатом столетии – и я не рискну назвать тебе имена. Почему так случилось, почему все поменялось местами, доброта стала подлой, а творчество – лживым? Лишь Тьма неизменна… но мы уже слишком близки к ней… Не знаю, не знаю. Слишком торопливый век, слишком много боли. Слишком велико искушение – простых решений и быстрых побед. Мы вросли в это время, в его боль и отчаяние. Нам не убедить никого в добре – если его нет в нас.

Ты не пропадешь, если проявишь хоть капельку приспособляемости. Без меня ты – не угроза иным Посланникам. Наоборот – возможный союзник. Выбери того, кто победит, и служи ему. Даже если ты выберешь Тьму – она опустится так постепенно, что мир успеет привыкнуть. А ты станешь ее придворным певцом, Ярик. Такая уж наша судьба – продаваться.

Не привыкать.

Прощай.

Подписи не было. Ничего больше не было.

Ярослав затушил о стол сигарету, взял плейер, надел дугу наушников. Включил перемотку – назад. Тихо сказал:

– Да нет, ты не предатель, Слава…

Он знал, куда идти, но было так мучительно больно. Так безнадежно. Так одиноко.

Что случилось с тобой, Визитер, в этот день? Что сказал тебе Степан, что произошло на ВВЦ, что увидел ты по дороге? Какая боль отразилась в твоей душе – если она есть… была у тебя…

Как ты пишешь? Я вру…

Нет, сейчас он видит его. Сидящего за столом. Фальшиво насвистывающего мелодию. Аккуратно дописывающего письмо, секунду колеблющегося, стоит ли ставить подпись… Но, наверное, слишком много имен легло бы на бумагу, знакомых и давным-давно забытых, русских, английских, арабских, еврейских, китайских, ярлычки исчезнувших душ, древних прорывов за грань привычного…

Ярослав включил плейер.

Слепое время меркнувших зеркалМое дыханье водами объяло…

Он вышел в коридор. Секунду помедлил у двери в ванную.

Нет, ты не предатель…

Здесь тоже горел свет. Яркий и чистый.

Веревку Визитер завязал на водопроводной трубе. Вначале, наверное, узел был под самым потолком, но под тяжестью тела сполз, сдирая чешуйки отслоившейся краски. Теперь Визитер полусидел на коленях, привалившись лбом к стене. Одна рука безвольно свисала, вторая цеплялась за перехватившую шею петлю. Словно в последний миг Посланник Творчества передумал…

– Ты не предатель, – повторил Ярослав. – Ты просто трус… ты всегда был трусом. Напористым, шумным, энергичным трусом.

Нож он взял на кухне. Острый, старательно заточенный кем-то из прежних жильцов. Веревка поддалась сразу, разорвавшись, едва он сделал надрез. Тело осело на пол. Глаза Визитера были открыты, словно он до конца всматривался… Куда? И он улыбался. Насмешливо и торжествующе.

– Трус, – повторил Ярослав. – Трус.

Лужица на полу была совсем крошечной, Визитер наверняка помочился, прежде чем встать на край ванны и надеть петлю. Он же не дурак, Посланник Творчества. Ему доводилось видеть самоубийц. Он старался доставить Ярославу минимум проблем.

Вскрыть вены в теплой ванне было бы куда приятнее… но, бесспорно, гораздо грязнее.

Ярослав присел на корточки, тронул лицо. Еще теплое. Он чуть-чуть опоздал.

– Ты понимаешь, – сказал он, – это ведь не выход. Никогда выходом не было. Ничего не решало. Ты говоришь – время… время виновато… но ведь и ты сделал его таким…

Превозмогая полночи покров,Я размыкал трепещущие вежды.Я ведал тайну сопряженья сновВ благобагряном облаке надежды…Я прозревал, но страшно осозналСвой нрав, воспетый в преломленьи хлеба,И в первый раз мучительно сказал —Господь мой Бог, я недостоин Неба!

Голос певца заглушал все. Словно Заров говорил в пустоту, в ватное облако. Ярослав стянул наушники, положил играющий плейер на тело.

– Это – тоже твоя работа, Визитер, – сказал он. – Надо было очень постараться, чтобы смерть стала песней… Говорить, что мир плох, а мы грязь, – это так легко и так верно. Но раньше ты не искал красоты в смерти. Не искал спасения в тупиках.

Визитер улыбался, глядя сквозь него. Он ускользнул от упреков и споров. Он оставил его искать выход в одиночку.

Указав один из путей.

– Нет… – сказал Ярослав. – Все-таки нет.

В прихожей коротко пропел звонок.

10

– Коммандос. – Визирь шагал по кабинету, заложив левую руку за спину, говорил коротко, отрывисто, словно лаял. – Рэмбо… Товарищ Хайретдинов доверил тебе операцию, которая переломила бы баланс сил. В нашу пользу.

Шедченко казалось, что мир вокруг плывет.

Реально ли происходящее?

Старые стены, старая мебель, все вокруг – как декорации в фильме военных лет.

– Что следовало делать товарищу Шедченко в данной ситуации? – Хайретдинов достал из кармана портсигар, вынул папиросу.

Николай даже не удивился. «Герцеговина Флор»…