Воин арете (Воин - 2) - Джин Вулф

После этого по очереди говорил каждый из архонтов, восхваляя Фемистокла. А когда он выступил с ответной речью, громко приветствуемый криками всех присутствующих, я случайно столкнулся с молодым спартанцем, который был помощником того жилистого раба. По-моему, спартанец даже не обратил внимания на мою невольную неловкость, но сам я почувствовал, что под плащом у него спрятан кинжал, и подумал еще, что его, должно быть, тоже предупредили заранее, как и меня.

Леотихид и Плейстарх возложили на голову Фемистокла венок, и наши ликующие голоса вознеслись к небесам. Вряд ли имеет смысл перечислять все дары, которые получил затем Фемистокл, - их было слишком много; но, по-моему, самый лучший подарок он получил от принца: серебряную колесницу, украшенную драгоценными камнями и запряженную той самой четверкой коней, на которых я дважды победил упряжку царицы. Это был последний из даров, и я увидел, как широко распахнулись глаза Фемистокла, когда он его получил. У человека всегда появляется особое выражение на лице, когда он достигает высот, о которых даже не мечтал, - вот такое выражение лица было и у Фемистокла Афинского.

Что же касается меня самого, то на моей физиономии изумление было написано столь явно, что Гиппоклис даже шепнул мне:

- Что-нибудь случилось?

Я покачал головой и не сказал ему, что помню эту колесницу, что я ее уже где-то видел!

Руки моей коснулся Аглаус, и, когда я обернулся, он указал мне на чернокожего, стоявшего среди зрителей вместе с Ио и Полосом. Луна поднялась еще выше, и свет от священного очага заливал теперь всю площадь. Я видел узел в руках чернокожего, который он всячески оберегал, стараясь ни в коем случае не коснуться им кого-либо из молодых спартанцев.

Мы омылись в холодных водах Эврота, как делали это и во время репетиции, но на этот раз мы уже не надели свою старую одежду; наши помощники умастили нас благовонными маслами и облачили в новые белые одежды.

Когда с этим было покончено - а много времени это не заняло, - мы построились в двойную колонну, хотя и не без замешательства (несмотря на многочисленные тренировки). Мне очень хотелось скомандовать, точно на плацу, и я видел по лицам Гиппоклиса и других молодых спартанцев, что им хотелось того же, но все же мы молчали, и, возможно, колонна все же построилась как бы сама собой и довольно быстро именно потому, что мы сдержались.

Без сомнения, марш вокруг города должен был бы нас утомить. Не знаю, как остальные, но сам я почему-то не чувствовал ни малейшей усталости. Возможно, боевой дух нам поднимали чистые голоса поющих женщин, изящные танцовщицы, все время менявшие фигуры танца, и торжественный вид храмов, где в неровном свете факелов нам улыбались резные лица богов. Наши голоса звонко вторили голосам женщин, прославляя каждого из богов по очереди.

Гораздо скорее, чем я ожидал, наша процессия подошла к концу. Еще один храм - и мы оказались на берегу Эврота. Последний храм принадлежал богине Ортии - круг замкнулся. И я наконец принес в дар богине серебряную статуэтку, которую припас для меня Гиппоклис, и выбросил свой вонючий факел в реку. Те, кто еще не успел принести дары богам, тоже клали к ногам богини статуэтки, но только из свинца. Моя же статуэтка изображала богиню крылатой; накинув на голову длинный шарф, она стояла перед своим священным деревом. И те из ее рабов, которых я мог разглядеть, были зверями лесными или же крошечными воинами, вооруженными луками и пращами (*75).

Регент Павсаний собственноручно возложил мне на голову венок из цветов - в точности как мне и было обещано. Он казался еще более сердечным, чем утром, обнял меня и дважды приказывал Гиппоклису следить, чтобы ничего плохого со мной не случилось во время грядущего пира. Каждый раз Гиппоклис заверял его, что ничего дурного и не случится. Мне показалось странным, что меня, взрослого мужчину, крупнее и (как мне кажется) сильнее многих, опекают, как ребенка. Я не мог оторваться от сверкавших глаз царицы Горго, однако в том и заключалась моя глупость, вызванная чрезвычайным возбуждением и значительностью момента, что лишь когда на голову мне возложили венок, я понял, что глаза ее сверкают от слез.

Когда начался пир, Ио, чернокожий, Полос и Аглаус присоединились ко мне. Было очень много мяса и вина, фруктов и меда, медовых пирожков и всякого печенья - все, чего только может пожелать душа. Мы ели и пили вволю, а чернокожий даже прихватил с собой фиги, виноград и бурдюк отличного вина для Биттусилмы. К этому времени ставшая красной луна уже склонилась низко к западному краю неба. Половина или даже больше пирующих успели разойтись по домам - по крайней мере, мне так показалось. Я уже позабыл, о чем меня предупреждал чернокожий, сам он, возможно, тоже, хотя узелок, в котором были спрятаны наши мечи, лежал у его ног. Где-то неподалеку не менее сотни гончих гнали оленя, и их лай заглушил уже смолкавший гул пира.

Потом послышался вопль тоски и отчаяния - надеюсь, мне никогда в жизни больше не придется услышать такое! - и появился бегущий человек. Венок из цветущих растений наполовину свалился у него с головы, а в руке он держал один из тех огромных ножей, которыми пользовались жрицы во время жертвоприношения. Было уже очень темно, однако мне показалось, что человек этот весь в крови. Гиппоклис сразу вскочил, словно желая остановить его, и тут же получил удар в живот кривым ножом. Все это произошло так быстро, что я, точно завороженный, смотрел, как Гиппоклис мертвым сползает к моим ногам, стащив с моей головы праздничный венок.

Дюжина кинжалов сразу вонзилась в его убийцу; толпа сомкнулась вокруг нас, и я сразу потерял из виду чернокожего и остальных.

Потом мне показалось, что я целый век искал их, но так и не нашел. Поняв, что уже занимается новый день, я, совершенно измученный и до конца так и не протрезвевший, решил вернуться в дом Киклоса. Несколько раз я здорово споткнулся, но упал лишь однажды, налетев на умирающего раба.

Он, как и я, тоже был в венке из цветов; венок валялся в пыли на расстоянии вытянутой руки от упавшего. Хотя изо рта несчастного струилась кровь, он все еще пытался мне что-то сказать - то ли просил прощения, то ли хотел о чем-то предупредить, то ли еще что-то, а может, просто просил о помощи. О боги, с какой радостью я помог бы ему! Ведь я узнал его, пытаясь остановить кровь и вытащив беднягу из тени на лунный свет! Это был тот самый раб, который управлял четверкой серых коней, принадлежавших царице Горго. Я не сделал ему ничего дурного, но воспоминания о его последних минутах до сих пор не дают мне уснуть.

Вернувшись, я узнал, что однорукий спартанец и другие молодые его соотечественники заставили чернокожего, детей и Аглауса покинуть пир, угрожая наказать их в соответствии с законами Спарты, если они не подчинятся.