Войди в каждый дом (книга 1) - Елизар Мальцев

—  Удар.— Кисло сморщившись, Аникей приложил руку к сердцу.— Думал, и не встану совсем, так шарахнуло!..

—  Зачем же вы поднялись с постели? Вам же, наверное, запретили это делать?

—  Забота загрызла.— Аникей тяжко завздыхал.— Лежу в кровати, как дите спеленатое, и что делается в хозяйстве — не вижу. Хоть и докладывают бригадиры, а все ж, как говорится, доверяй, но проверяй... Верно я говорю?

Мажаров снова не ответил, даже не кивнул в знак согласия и дружеского участия. Он чем-то напоминал ему секретаря обкома Пробатова — такой же невозмутимо-вежливый, спокойный и загадочный. Попробуй вот подбери к такому человеку ключи!

—   И долю вам еще копаться в наших кляузах? —сочувственно осведомился Лузгин, как бы сожалея, что Ма-жарову приходится заниматься столь неблаговидными делами.     Пли вы уже сделали выводы?

—  Да как будто сейчас все уже стало ясно,— ответил Мажаров и, отставив стакан, обернулся к хозяйке: — Большое спасибо вам, Анна Тимофеевна!

—  Пейте, сколь войдет, воды нам не жалко! Не хватит — еще самоварчик поставлю! — сказала Нюшка и взглянула на гостя с игривой улыбкой.

«Вот холера! — подумал Аникей.— И тут не может, чтобы хвостом пе повилять! Да и он, видать, парень не промах — нашел подход к бабе, по имепи-отчеству называет. Она, поди, и забыла, когда ее последний раз так величали».

Все годы, пока Аникей находился у власти, он считал главным своим противником Егора Дымшакова, на собраниях боялся только его выступлений, всегда беспощадно насмешливых и злых. А жалобы, которые посылались на его действия в район и в область, частенько после проверки оказывались в ящике его письменного стола. Когда кто-нибудь из жалобщиков являлся к нему с просьбой, Аникей молча доставал из кармана ключ, открывал ящик. «Узнаешь, чей почерк? — спрашивал он, не скрывая своего торжества и довольства.— Зря, голова, чернила тратил! Но ежели еще будет охота — валяй пиши, не задумывайся, мы с радостью потом почитаем. Сюда ведь придет, нас не минует! А теперь очухайся и спроси себя, можешь ли ты после такой клеветы мне на глаза показываться да со своими просьбами лезть?»

Но человек, с которым Лузгин встретился сейчас и который представлял здесь райком, вел себя непонятно, и это заставило Аникея насторожиться. А что, если Коробин тоже решил освободиться от него? Скинут, как худой сапог с ноги, и поминай как звали! Прохудился, скажут, стоптался на один бок, заведем новую обувку, попрочнее, чтоб сырость разную не пропускала!

—  Если, конечно, не секрет, то я бы хотел знать, как я должен дальше выполнять поставленные задачи? - пытаясь идти напролом и добиться ясности во что бы то ни стало, спросил Лузгин и решительно откинулся на спинку стула.

Мажаров посмотрел на него с веселым недоумением, словно Лузгин был стеклянный и он видел его насквозь, и от этого откровенно насмешливого взгляда Аникею стало не по себе.

—  Мне кажется, все будет решать собрание, которое, я надеюсь, скоро можно будет продолжить, раз вы теперь в полном здравии...

Все было ясней ясного — его снова отдавали на волю Егора Дымшакова и тех, кто стоял за ним, и от одной этой вести Аникею стало тошно.

—  Так,— тихо выдавил он и рывком поднялся, чуть ие опрокинув стакан с чаем.— Значит, всем вера, а мне нет? А что я всего себя колхозу отдал, вам этого мало? Не пройдет у вас этот номер, товарищ Мажаров!.. Я и не таких еще проверщиков встречал — тоже норовили наперед лошади забежать, а потом оказывались в хвосте!.. Навряд ли Коробин подпишется под вашей проверкой!.. За моей спиной, втихаря действовали?

—  Действовали так, как подсказывала нам партийная совесть,— неожиданно твердо и сухо проговорил Мажаров и тоже встал.— Я обошел почти все избы и не встретил ни одного человека, который сказал бы о вас хоть одно доброе слово...

—  И она в меня камень бросила? — Аникей смерил презрительным взглядом Нюшку и рассмеялся.— Она могла кое-что порассказать, она поближе всех меня знает!.. Обо мне, значит, сплетни собираете, а сами по бабам ходите?

—  А ты бы потише разорялся-то, Аникей,— неожиданно, подходя к Лузгииу, сказала Нюшка.— Я к тебе не привязанная, чтоб с тобой вместе визятать...

—  Так всегда ведут себя люди, которые не чувствуют своей правоты... Ну, я пойду, Анна Тимофеевна.— Мажаров поправил согнутым пальцем дужку очков и улыбнулся хозяйке доверчиво и добродушно.— Спасибо вам за беседу и за чай!..

—  Партия все равно не будет разбрасываться ценными кадрами! — уже не сдерживаясь, кричал Аникей.— Рано собрался хоронить, товарищ Мажаров...

—  Думаю, что я вам уже не товарищ... А партия — такое большое слово, что я на вашем месте приберег бы его для более важных минут своей жизни!..

—  Значит, брезгуете мной? Наотрез отказываетесь говорить? Мы это тоже запомним и запишем!

Мажаров уходил, даже не подав руки на прощанье, словно не слыша его вопроса, но у порога вдруг обернулся, и Аникей поразился жесткому и гневному выражению его лица.

—   Я полагаю, что комиссия может поручить побеседовать с вами районному прокурору...

Аникей по успел сообразить, что бы такое ответить, как дверь мягко захлопнулась.

—  Продала меня, шкура? — заорал он, едва до него дошел смысл сказанных Мажаровым слов, и, подбежав к Нюшке, затряс ее за плечи.— Говори, стерва, что он у тебя выпытал? Говори!..

—   Отпусти, Аникей! — Нюшка рванулась из его рук.— Опостылел ты мне!.. И не лезь ко мне с кулаками, не боюсь я тебя. Жену, вон свою стращай!

—  Нет, ты мне скажи, о чем он тебя спрашивал? — не отступая от Нюшки, яростно твердил Аникей.

—  Ничего он не выпытывал! Просто говорил, интересовался, что я думаю о всех делах в колхозе...

—  Не ври! Разве ты можешь думать? Ты сроду-то ни о чем не думаешь, кроме тряпок да чтоб потискали тебя!..

Ни слова больше не говоря, Нюшка подошла к двери, распахнула ее.

— Уходи, Апикей...

—  Ладно тебе дурить-то! — Лузгин замахал руками.— Не устраивай спектакль...

—  Не уйдешь по-доброму — людей позову,— вся бледная, задыхаясь, выговорила Нюшка и, вскинув голову, смотрела на него, как на чужого, с непонятной ненавистью.

Константин шел по ночной метельной улице, глубоко, до бровей, надвинув шапку, и все шептал сквозь стиснутые зубы:

— Ах, негодяй!.. Нет, какой паразит!.. Если бы он не был связан с комиссией райкома и жил здесь сам по себе, он, не задумываясь, избил бы этого под-

лого человека, чем бы ему это ни грозило!.. Он даже представил, как яростно, с мстительным наслаждением он ударил бы по этим заплывшим свинячьим глазкам.

Стремительно шагая навстречу летящим мокрым хлопьям, Мажаров то сбивался с санного пути, то выбредал на твердую колею, перепоясанную белыми жгутами заносов, и никак не мог успокоиться, унять нервную дрожь. Снег залеплял стекла очков, редкие огоньки в избах проступали туманными пятнами, будто через промасленную бумагу, рукава и плечи покрывались снежными наростами, и стоило тряхнуть рукой, как они отваливались целыми пластами.

Подумать только, что такой ничтожный, неумный, но жадный, как амбарная крыса, человечишка сумел подняться над всеми в Черемшаикс и захватить безраздельную власть! Ведь до сих пор он чувствовал одну ответственность — ответственность перед начальством, перед теми, от кого зависела его карьера, по зато не испытывал ни малейшей ответственности перед людьми, которые выбрали его руководителем, и, несомненно, был убежден в том, что не он зависит от них, а они от него. Как это нелепо, чудовищно и дико, что ему верили больше, чем всем колхозникам в Черемшанке, что ему позволили разрастись, как страшному сорняку, и глушить здесь все лучшее, что партия годами могла воспитать в нашем человеке!

Разгорячась, Константин остановился наискосок от избы с ярко освещеными окнами и невольно загляделся па роившиеся в свете косматые пушинки. Ему вдруг расхотелось брести дальше в сырую мглу, и душу его затомило привычное желание — постучаться в это скованное стужей окошко, зайти в тепло, к незнакомым людям, и попроситься заночевать...

В последние дни с ним так бывало часто. Войдя в чужую избу, он покидал ее наутро, не только узнав многое от людей о колхозе и о них самих, но и словно став чем-то богаче и мудрее. Каждая изба была своим большим миром, и так как Мажаров всюду и во всем оставался самим собой, то люди с душевным откровением делились всеми своими горестями и радостями. В одной семье праздничным событием было письмо сына, который строил на великой рус- ской реке гигантскую гидростанцию, и через это письмо словно и вся семья становилась причастной к тому грандиозному, что свершалось за тысячи километров от родной деревни. Но и здесь, как ни странно, оказывались свои не-

довольные: среднему сыну, пожелавшему ехать на целину, Лузгин отказался выдать необходимые справки, и теперь парень клял его на чем свет стоит и работал в колхозе спустя рукава. В другой семье муж и жена жили в непонятной для всех ссоре, и Мажарову стоило немалых усилий выяснить истинную причину, вызвавшую глубокий раздор. Глава семьи поддерживал дружеские отношения с Дымшаковым, а Лузгин поэтому часто отказывался вовремя дать лошадь, чтобы привезти дров или соломы покрыть крышу. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы муж и жена, жившие долгие годы в мире и согласии, стали в чем-то упрекать друг друга, раздражаться по всякому пустяку и по-крупному ссориться. В третьей избе было четверо малышей, и мать этого шумного семейства вынуждена была сидеть с ними целыми днями, потому что Аникей почему-то упорствовал и, несмотря на неоднократные просьбы, не открывал детского сада. Жена не могла заработать ни одного трудодня, а глава многодетной семьи выбивался из сил, чтобы прокормить всех. В четвертой избе глава пьянствовал и дебоширил, избивал жену, и никто не мог остановить его и защитить бедную женщину. А че-ремшанский парторг Мрыхин сидел в своей комнатушке в правлении, перебирал бумаги, пришедшие из райкома, подшивал их в общую папку, принимал членские взносы и был глубоко убежден, что он добросовестно выполняет возложенные на него коммунистами обязанности.