Хлеб - Юрий Черниченко

— Борлауг — молчун! О нем мы узнали только тогда, когда Индия заговорила о «зеленой революции». Из Пакистана я привез десять новейших сортов — имя Вавилова открывает все двери. Это имя — пароль, пропуск, всемирная виза. За последние пять лет роль ВИРа поднялась, мы восстановили все прежние программы, привозим ежегодно до пятисот образцов. Правда, многое из того, что считаешь новинкой, уже лет пять в производстве. Мексиканские сорта в прямую культуру у нас не пойдут. Но путь селекции с учетом генов — главный.

Всякое изделие — это сумма вещества, энергии и информации. Значение двух последних сейчас с космической скоростью нарастает. Вещество было. Но ВИРу не хватило энергии — и у селекции не оказалось информации, у Мальцева — сортов.

Но пора — о колосе, какого еще нет.

В июне 1971 года селекционеры всех пшеничных зон страны слетелись во Фрунзе — знакомиться с новой попыткой достичь сортового идеала.

На семи гектарах, орошаемых чуйской водой, им показали гибридные линии, чем-то напоминающие камыш, но ростом чуть выше колена. Необычаен был вид колосьев — в четверть длиной! Хозяева были откровенны: сортов пока нет, материал поражается бурой ржавчиной и мучнистой росой, отчего зерно выходит щуплое. Семинар проходил довольно бурно, что объяснялось, может, сравнительной молодостью участвовавших, может, тем деликатным фактом, что Алтай, Таврия, Заволжье приехали смотреть пшеницу будущего в Киргизию, чей хлеб погоды в стране не делает, а может, просто неотложностью долгов селекции. Но все сошлись на том, что авторство создателя линий М. Г. Товстика должно быть признано до завершения работы над сортами, а завершать надо всем селекционным миром, и что нельзя терять времени, тотчас после уборки материал должен поступить во все селекцентры Союза.

У Вавилова, вспоминают знавшие его, было такое словцо — «вульгарье». Он употреблял его по отношению к зеленым материалам, какие не стоят внимания. Не брань, а просто оценка. Сколько этого «вульгарья», с завидным упрямством пестуемого, выдаваемого чуть ли не за новое слово, за открытие, произрастает на селекционных делянках от Москвы до самых до окраин, сколько авторских надежд оно питает! Если за три пятилетия передано в испытание 1911 сортов зерновых и крупяных и 1851 сорт с ходу забракован, если только два сорта — «безостая-1» и «мироновская-808» — занимают четыре пятых озимого пшеничного клина, авторство же оставшейся пятой делят меж собой целых девяносто институтов и станций, то можно только жалеть, что кто-то строгий и честный не произносил своевременно в разных местах: «вульгарье».

Линии Михаила Григорьевича Товстика селекционеры, был грех, похищали. Срывали колосок-другой — и во внутренний карман: пока еще получишь, а образец увезти надо. Материал уникален: крупноколосые короткостебельные формы, открывающие путь к урожаю уже за сто центнеров. Можно было иронизировать над ржавчиной, над шумом, когда еще нет сорта (и меж собой приезжие это делали), но не признать оригинальности направленного поиска было нельзя.

Работает здесь Товстик четверть века. Ровно на середине этого срока был, по его словам, «выгнан с делянок»: пришла «безостая-1», разметала все сорта и заделы. Продолжать можно было только на базе шедевра. У кубанского сорта колос не больше десяти сантиметров, число колосков на его стержне — 21. Каждый добавленный колосок увеличивает урожайность на два-три центнера. Для сбора в сто центнеров стержень должен нести 25–27 колосков. Чем удлинить? Есть злак с рекордной протяженностью колоса — в полметра, но это не хлеб. Это пырей, с ним долгие годы работает академик Н. В. Цицин. Двенадцать лет назад селекционер из Фрунзе скрестил сорт Лукьяненко с пыреем. Гибрид дал диковинный, с 39–30 колосками на стержне, несущий до семи граммов зерна колос.

От отца-пырея линии унаследовали полегаемость. Гигантский колос нуждался в необычной трубчатой опоре. Из коллекции ВИРа поступил некий «тибетец», карлик под именем «Том пус» — перевести это можно как «мальчик с пальчик». Он стлался, колос имел малый, единственный плюс — крохотный рост. В 1966 году — подчеркнем: в шестьдесят шестом, когда, как уверяют, «вопрос» о стебле «не стоял», а ведущие институты еще не поняли роль генов карликовости — безвестный агроном из Чуйской долины скрестил свой материал с «тибетцем». Гены оказались настолько мощными, что стебель опустился до полуметра, с полегаемостью было покончено. Главное преимущество линий перед мексиканскими сортами — колос длиннее на 5–8 сантиметров. Главные минусы — неустойчивость к болезням и то, что это озимая пшеница, яровым зонам нужно переделывать ее.

Михаил Григорьевич работал на самом современном — по мышлению — уровне: скрещивание экологически отдаленных форм соединено с межвидовой гибридизацией. Но работал в одиночку, без фитопатолога и генетика. В его находке много от интуиции и таланта, от той поры, когда селекция была еще искусством, не наукой — точной, поддающейся планированию и техническими способами обеспеченной от неудач. Искусство вдохновляется надеждой на удачу, наука гарантирует успех! Одаренность наших корифеев — П. П. Лукьяненко, В. Н. Ремесло, В. Н. Мамонтовой — признана миром, и разве случайно, что три наиболее результативных института — Краснодарский, Мироновский, Юго-Востока — это крупные и по нашим условиям щедро оснащенные научные центры?

Высеянные на полях сотен институтов и станций «мексиканцы» и сорта американской компании «Уолрд Сидз» стали семенами беспокойства. Почти каждый участник семинара говорил о плодах испытаний. Превышение урожайности над районированными сортами было внушительным — но только при очень хороших условиях. Новички не полегают, очень отзывчивы на удобрения и дополнительный азот честно перерабатывают в протеин: содержание белка у новоселов достигло в Крыму 19 процентов, клейковины — 39,5 процента. В Армении короткостебельные дали урожай в 70 центнеров. Но на богаре, при скудном пайке влаги и пищи, интенсивные иноземцы не выдерживали сравнения с нашими сортами, что и было отмечено рядом выступавших — с тем, надо сказать, выражением, с каким некогда произносилось утешающее: «Что русскому здорово, то немцу — карачун». В новых условиях те хлеба поражаются пыльной головней, восприимчивы к мучнистой росе. Редкие из купленных сортов годятся для немедленного использования, большинству нужна переделка. Но даже и при нотках скепсиса общий тон семинара был деловым, беспокойным, и сам этот слет был попыткой решать новые проблемы по-новому — централизованно, быстро, по-вавиловски.

— За Нарвой приходит Полтава, — сказал, закрывая семинар, академик ВАСХНИЛ Н. В. Турбин.

Приходит, но для этого колокола переливают в пушки.

Идет гонка со временем. Сегодня селекцию можно вести или быстро, или никак — госбюджет будет избавлен от пустых трат. Селекционер, дюжину лет или больше в одиночку корпящий над сортом, чтоб потом госсортсеть еще лет пять-шесть выясняла, что, собственно, он сделал, ныне полный анахронизм. Не говоря уже о технике, агрохимии, мелиорации, какие идут своим темпом и ждать никого не намерены, напомним, что сами болезни пшениц, расы гриба быстро приспосабливаются к новому сорту, и если даже он был рожден устойчивым к ржавчине, то в поля придет уязвимым: гриб обгонит. Тридцать лет выводит сорта старейший из институтов степи — Сибниисхоз, а колхозами не принят ни один. Спрос, известно, не грех, попытка получить авторство — тоже, но когда солидный коллектив методически является на вокзал со своими дарами после третьего звонка, то вместе с его сортами испытывается и терпение Госбанка.

Селекция больше не может делать ставку на штучную выделку шедевров — нужен поток, конвейер сортов. Агроном должен знать, пусть приблизительно, какую пшеницу он получит через пять лет и чем заменит ее через десять.

Вавиловское требование «надо спешить!» полностью относится и к испытателям. Растягивать экзамен новому сорту чуть ли не на такой же срок, какой пошел на его создание, — все равно что выпускника вуза экзаменовать пять или шесть семестров. Засуха, мороз, нашествие ржавчины, прочие нужные для проверки беды не могут ожидаться как «милости природы», — сложности нужно моделировать! И уж если сорт — открытие, то тем более нужна скорость, он должен сразу идти во все зоны возможного ареала.

Распыленность сил — всегда отставание. В тех двухстах учреждениях, что ведут селекцию зерновых, конструктор сортов в большинстве случаев — одинокий ловец удачи, индивидуалист поневоле: сам себе агроном, сам и генетик. Даже юридически, в вопросах авторства, затруднена возможность кооперации и разделения труда. М. Г. Товстик осенью семена разослал, но разговор о признании за ним авторства на линии остался без последствий. Нет, оказывается, прецедента, чтобы заготовки, пусть и уникальные, у нас признавались научной ценностью. Колос ты должен делать сам до конца. Временем тебя не ограничивают.