Волшебный камень - Николай Асанов

Она насмешливо продолжила его мысль:

— Конечно, конечно. Один — счастья, другой — легкой жизни, третий — камешки…

— А вы попробуйте начать от камешка, — укоризненно сказал он. — Я ищу алмазы, другой пытается разложить атом, третий создает новые законы военной стратегии…

— Ну, это разные вещи!

— Нет, похожие. Иногда искателей постигает неудача. Но они шаг за шагом продвигаются вперед. И приходит час, когда завоеванное ими начинает служить человеку. А искателей больше всего в нашей стране. И сами-то вы разве не искатель? У меня — алмазы, у вас — лес.

— Как странно вы говорите, — задумчиво подняла она глаза на него, отвлекаясь на минуту от камешков. — Значит, я, лесовод двенадцатого квартала на реке Дикой, стою рядом с вами?

— Не только рядом со мной, — спокойно возразил он, — мы все делаем шаг вперед, в будущее. Походка у нас, конечно, у всех разная. Один шагает широко, другой робко, но все-таки мы все подвигаемся вперед в нашем познании мира…

Этот задушевный разговор под шуршанье камня, вдруг вспыхивавшего разноцветными огнями, когда их пальцы переворачивали и сбрасывали его, неожиданно сблизил их. Может быть, Христина никогда не задумывалась об истинной роли своего отшельничества в лесу, точно так же как не была до сих пор абсолютно убеждена в том, что Нестеров делает настоящее дело. В конце концов для каждого человека, мало знакомого с геологической работой, геология есть поиск привычных минералов — железа, золота, меди. Но отдавать всю жизнь камню — это уже что-то из ряда вон выходящее. И как бы ни убеждал Христину Нестеров, в ней все еще таилась червоточинка сомнения, порождаемая здравым смыслом. Известно, что в иных случаях этот здравый смысл весьма плохой советчик. Но когда она увидела себя в одном ряду с Нестеровым и поняла, что стоит в той же когорте открывателей, которая обогащает жизнь, ей стало неловко за свое скрытое недоверие и, в сущности, праздное любопытство, которое привело ее сюда. С этого мгновения она невольно опять полностью подчинилась ему в роли его помощницы.

Они закончили работу в сумерках. Горы гальки лежали возле стола, а алмаза так и не было.

Подул южный ветер. Речка вдруг зашумела тяжело и грозно. Снег начал темнеть на глазах. Только что он был белый-белый — и вот уже наливается влагой, особенно на горных склонах. Глухо и протяжно застонали деревья. И Сергей понял, почему Христина так настаивала на том, чтобы они прежде всего укрепили избушку.

Всю ночь разноголосо шумел лес. Сергей несколько раз просыпался, тревожно прислушивался к шуму. Он заметил, что Христина тоже не спит. Подумал о том, как трудно было бы одному переносить величавый гнев просыпающейся природы. Вот Христина лесной человек, но и ее тревожит страшная угроза, заложенная в самом существовании первобытной природы.

Однако Христина не показывала виду, что боится глухого рева воды, грохота леса, похожего на отдаленный прибой. Потом в эти шумы вплелся близкий, шуршащий и протяжно клохчущий, очень низкий звук. Сергей поначалу не понял, что это такое, но увидел при свете камелька, как Христина поднялась на своей постели и, не замечая, что Сергей не спит, улыбнувшись, сказала для себя:

— Глухари затоковали. Весна.

Догорающий огонь осветил ее улыбку. Тревожное ожидание приближающегося чуда можно было прочесть на ее лице. Сергей нечаянно шевельнулся. Девушка мгновенно опустилась, притворилась спящей. Но он запомнил это приветствие, посланное ею весне. Долго раздумывал он о Христине, дивясь своим мыслям, браня себя. Он решил сказать ей, что дома, наверное, беспокоится мать и что дела, должно быть, зовут ее, — словом, что он признателен ей, но не смеет больше задерживать ее своими малыми делами и не имеющими для нее интереса изысканиями. Конечно, не завтра сказать, но как-нибудь, и, во всяком случае, не откладывая в долгий ящик.

И тут же с надеждой подумал, что Христина опровергнет все его доводы. Но уж пусть, если она и останется, произойдет это против его желания, по свойственному Христине самоуправству и упрямству.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Иная величина столь незначительна, что ею можно пренебречь…

Когда обоз после пятидесятикилометрового объезда снова подошел к кордону, но уже по другую сторону реки Дикой, Варя так устала, что никакие силы, казалось, не смогли бы заставить ее покинуть теплый дом.

По дороге Иляшев несколько раз предлагал ей переправиться через реку на плотике, чтобы сократить путь, — он даже связал такой плотик, — но Варя, едва взглянув на темную, почти черную воду, на перевертываемые в омутах льдины, наотрез отказалась от такой переправы. И ей, несмотря на боль в ноге, пришлось бежать на лыжах, придерживаясь изредка за лямку нарт, когда силы совсем оставляли ее. В конце пути ей уже казалось, что теперь она не испугалась бы воды, лишь бы не ходить на проклятых лыжах. И когда Иляшев указал на поднимающийся из-за леса дымок — это было на второй день под вечер, — Варя не нашла сил, чтобы выразить свои чувства.

Тимох ввел ее в дом, Мария Семеновна раздела ее, и Варя не заметила, когда и как оказалась в постели.

— Ах ты, болезная! Да какая красивая, диво дивное, — причитала Мария Семеновна. — Чего такой красавице надо в лесу, в парме, в этой темной тюрьме? И кто их, барышень таких, в лес гонит? Ну, нам уж куда ни шло, больше мы и дела не знаем. А она-то ведь, эко чудо, чисто воздушная, нежная, а в какую дорогу пошла.

Тимох сердито сказал:

— Измучила!

Варя сквозь сон слышала и причитания старушки, и слова Тимоха, и ей представилась дорога — черная щель среди белого-белого поля; ей показалось, что она падает в темноту; она вскрикнула, но никто не слышал ее крика; она упала в черную воду и поплыла, не в силах сделать ни одного движения…

Был ясный, солнечный день, когда она проснулась. Сквозь оттаявшие окна на пол падали золотые блестки, словно вчерашняя буря вымыла из небесной глубины все золото и теперь оно лежало чистой полосой на полу.

Варя широко открыла глаза, приглядываясь сквозь окно к прозрачному небу, к совершенно синим вершинам деревьев, на которых не осталось больше снега. Потом перевела взгляд на землю перед окном. Там на припеке чернела первая проталина. Края ее были серебристы от тончайших льдинок припая, а в самой середине проталины острыми колючками поднималась прошлогодняя трава. Выбеги, стань на нее босой ногой — она уколет и сразу напомнит о весне, о зелени, о нежном запахе цветов.

А чуть дальше к лесу все было сине от мерзлого снега, будто морской прибой хлынул сюда и вдруг застыл на бегу, скованный северным холодом.