Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933 - Ричард Эванс

Попытки Брюнинга сдержать взлет нацистской партии провалились. Многие в окружении президента Гинденбурга стали считать, что настало время для другой тактики. Несмотря на победу, Гинденбург был совсем не удовлетворен результатами. Тот факт, что ему пришлось столкнуться с такой оппозицией, был крайне неприятным для человека, который все больше считал свое положение положением неизбранного кайзера, которому он когда-то служил. Важнейшим провалом Брюнинга стала неудача в попытке убедить националистов поддержать переизбрание Гинденбурга. Когда оказалось, что они поддерживают Гитлера, стало ясно, что дни Брюнинга сочтены. Несмотря на то что рейхсканцлер без устали вел избирательную кампанию от его имени, старый фельдмаршал, который для многих воплощал прусские традиции монархизма и протестантского консерватизма, был глубоко обижен своей зависимостью от голосов социал-демократов и центристской партии. Эта зависимость делала его похожим на кандидата от левых и клерикалов, каким он в конечном счете и был. Более того, армия больше не хотела терпеть последствия экономической политики Брюнинга в отрасли вооружений и считала, что его запрет коричневых рубашек превратил их во вспомогательные войска, что становилось тем более заманчивым, чем больше новых людей приходило в их ряды. Наконец, внимание Гинденбурга привлек проект умеренной земельной реформы, предложенный правительством на востоке, согласно которому обанкротившиеся хозяйства следовало разбивать на части и предоставлять в качестве малых наделов безработным. Будучи сам представителем землевладельцев, Гинденбург был убежден, что такой подход отдает социализмом[681]. В атмосфере закулисных интриг, когда Шлейхер подрывал положение Грёнера в армии, а Гитлер обещал признать новое правительство, если оно снимет запрет, наложенный на движение штурмовиков, и проведет новые выборы в рейхстаг, Брюнинг быстро попал в изоляцию. Когда Грёнера вынудили уйти в отставку 11 мая 1932 г., положение Брюнинга оказалось совершенно безнадежным. Испытывая постоянное давление со стороны окружения Гинденбурга, он не видел для себя другого выхода, кроме как подать в отставку, что и сделал 30 мая 1932 г.[682]

Человеком, которого Гинденбург назначил новым рейхсканцлером, стал его старый друг Франц фон Папен. Аристократ-землевладелец, малозаметный и не очень активный депутат от центристской партии в прусском парламенте, Папен был еще более правым, чем сам Брюнинг. Во время Первой мировой войны он был выдворен из Соединенных Штатов, где работал военным атташе при немецком посольстве, за шпионаж или «действия, несовместимые с его статусом», как говорилось в типовой дипломатической формулировке, и попал в Генеральный штаб Германии. В 1920-х он использовал богатство, полученное в результате женитьбы на дочери богатого промышленника, чтобы выкупить контрольный пакет газеты «Германия», принадлежавшей центристской партии. Таким образом, у Папена были тесные контакты с некоторыми ключевыми социальными и политическими силами в Веймарской республике, включая земельную аристократию, министерство иностранных дел, армию, промышленников, католическую церковь и прессу. Гинденбургу его порекомендовал Шляйхер, охарактеризовав Папена как человека, который будет прислушиваться к интересам армии. Папен даже в большей степени, чем Брюнинг, олицетворял ту форму католического политического авторитаризма, который был распространен в Европе в начале 1930-х гг. Он долгое время был не согласен с позицией своей партии и открыто поддерживал Гинденбурга в борьбе с центристским кандидатом Марксом на президентских выборах 1925 г. Центристы отреклись от Папена, который в свою очередь вернул им свой партийный билет, заявив, что искал «синтеза действительно националистических сил, неважно из какого лагеря, не как человек партии, но как немец»[683]. Теперь разрыв был завершен[684].

Эти события означали, явно и в ретроспективе, конец парламентской демократии в Германии. Большинство членов нового кабинета не принадлежали к какой-либо партии, кроме пары человек, которые, по крайней мере номинально, состояли в Националистической партии. Папен со своими идеологическими сподвижниками, включая Шлейхера, считали себя создателями стоящего над партиями «нового государства», которое в действительности было враждебно самому принципу многопартийной системы и в котором власть выборных собраний была еще более ограниченной, чем мог представить себе более скромный в своих взглядах Брюнинг. Тип государства, о котором идет речь, был указан министром внутренних дел при Папене, бароном Вильгельмом фон Гайлем, который помогал построить расистское авторитарное военное государство в области, отошедшей Германии по условиям Брест-Литовского мирного договора в 1918 г.[685] Среди предложений Гайля было ограничение избирательных прав до минимума и значительное сокращение полномочий парламента[686]. Папен взял на себя задачу отменить историю, не только образование веймарской демократии, но и все, что случилось в европейской политике со времен Французской революции, добиться прекращения современной классовой борьбы и воссоздать иерархическую основу древнего общества[687]. Он запретил использование гильотины — классического символа Французской революции — для исполнения смертных приговоров в тех частях Пруссии, где она была введена в XIX в., и заменил ее традиционным прусским инструментом — топором[688]. Тем временем в качестве срочных практических мер правительство Папена начало распространять ограничения, наложенные его предшественником на радикальную прессу вплоть до демократических газет, запретив популярные леволиберальные издания вроде социал-демократической ежедневной газеты «Вперед» дважды в течение нескольких недель, вынеся предупреждения такому леволиберальному органу, как «Берлинская народная газета» (Berliner Volkszeitung), по двум различным поводам и убедив либеральных комментаторов, что свобода прессы окончательно ликвидирована[689].

Со своим утопическим консерватизмом Папен был неспособен должным образом оценить политическую ситуацию 1932 г. Его правительство состояло из людей с относительно небольшим опытом. В нем было столько неизвестных аристократов, что его часто называли «правительством баронов». В дискуссии, которая предшествовала отставке Брюнинга, Папен и Шлейхер сошлись на том, что им надо склонить на свою сторону нацистов, чтобы обеспечить массовую поддержку антидемократической политики нового правительства. Они заручились согласием Гинденбурга на роспуск рейхстага и проведение новых выборов, которых требовал Гитлер в ожидании того, что на них нацисты смогут собрать еще больше голосов. Выборы были назначены на конец июля 1932 г. Кроме того, Папен и Шлейхер также согласились с требованием Гитлера о снятии запрета на движение коричневых рубашек. По задумке Шлейхера, это должно было успокоить нацистский экстремизм и помимо прочего убедить штурмовиков исполнять роль вспомогательной армии, что позволило бы обойти ограничения, наложенные на вооруженные силы Германии Версальским мирным договором[690]. Однако это оказалось еще одним роковым просчетом. Массы штурмовиков с триумфом вернулись обратно на улицы, и избиения, бои, увечья и убийства, никогда полностью не исчезавшие в период запрета с предыдущего апреля, быстро достигли новых рекордных уровней. Даже несмотря на это общественное мнение испытало сильнейший шок, когда 17 июля 1932 г. организованный тысячами нацистских штурмовиков марш через коммунистический бастион в Альтоне, рабочем муниципалитете на прусской стороне окружной границы Гамбурга, закончился жестоким столкновением с тысячами тяжеловооруженных бойцов красного фронта. Рихард Кребс, возглавлявший отряд из 800 моряков и докеров-коммунистов, готовых вытеснить нацистов из портового района, позже писал, что бойцы красного фронта имели приказ атаковать штурмовиков на улицах. В проходящих марширующих летели камни, мусор и любые попавшиеся под руку предметы. Согласно некоторым отчетам, у коммунистов были снайперы на крышах, готовые начать стрельбу по штурмовикам. Кто-то, никто не знает точно кто, сделал выстрел. В тот же момент полиция запаниковала и открыла огонь из всех имевшихся стволов, заливая окрестности пулями и вызвав паническое бегство во всех направлениях. Коммунистов унесло прочь вместе с остальными. Их попытка остановить марш коричневых рубашек по своей территории окончилась полным провалом[691]. Восемнадцать человек было убито и более сотни ранено. Как показали результаты вскрытий, большинство погибло от пуль полицейских револьверов. Глубина насилия, в которое теперь погрузилась политическая жизнь Германии, требовала немедленных действий со стороны правительства[692].