Ястреб халифа - Ксения Медведевич

Решительно ткнув верблюда палкой, Айша направила его в изрытый корнями растений коридор между пожелтевшими тополями. Остальные шесть дромадеров ее жалкого каравана плелись следом.

…К воротам они пробились с трудом — роща каменного дуба заросла подлеском, низкие ветви били их по плечам, верблюды пугались хлещущих веток. Когда путники наконец-то оказались перед щербатой аркой, за которой виднелся заваленный обломками, поросший жухлой травой двор, солнце уже готовилось садиться. Небо окрасилось в красно-фиолетовый цвет, а в ветвях дубов завозились и заверещали ночные птицы.

Громко хлопая крыльями, с карнизов башен снялась стая сизарей и закружила в небе над замком. Впрочем, даже если бы кто-то и наблюдал за ними с дороги, то уж точно бы не решился подняться на холм и проверить, кто потревожил покой проклятых развалин.

Спешившись со вставшего на колени верблюда, Айша приказала рабам разгружаться. Еды у них было предостаточно — она оставила женщинам половину вырученных от их продажи денег, но даже половины суммы, полученных за восьмерых красивых здоровых молодых девушек, с лихвой хватило на покупку припасов и всего необходимого для дальнего путешествия.

Обернувшись, она вдруг поняла, что вместо пятерых невольников вокруг вьючных верблюдов суетилось всего трое.

Сбежали. Сбежали по дороге.

Что ж, она могла их понять. Рабов — туповатых сильных зинджей — они купили в Куртубе перед самым отъездом, и эти люди ничем не были обязаны Бени Умейя. Впрочем, видно, даже зинджи что-то почуяли, глядя на одичавший пейзаж в окрестностях Красного замка.

Айша махнула рукой остальным — мальчишки и женщины сгрудились жалкой трепещущей стайкой. Они стояли, подхватив узлы из ковровой джахрамской ткани, и со страхом разглядывали мощные стены главной башни. Ведущая в нее лестница уцелела, разбитые ступени проросли корнями деревьев и травой, но по ним все еще можно было подняться к зияющему темному провалу входа. Несмотря на свое неверие в призраков, Айша решила не искушать судьбу и пошла к пролому в невысокой стене, когда-то огораживавшей сад.

Пролом оказался выломанными воротами — деревянные рамы створок еще гнили в траве, а сад одичал совершенно. Лопухи и отвратительный чертополох вымахали там чуть ли не в рост человека, фруктовые деревья стояли голые и пожелтевшие, а кипарисы торчали темными похоронными свечками среди сорняков и гор какого-то отвратительного сора. Ни одной беседки, ни одного павильона в саду, конечно, не сохранилось.

Айша глубоко вздохнула и поняла — им все-таки придется идти искать место для ночлега в том, что еще оставалось от развалин дворца. И делать это нужно как можно быстрее — пока солнце не село окончательно. Тени уже стали длинными-длинными, и во втором дворе, в который они свернули, обойдя стену сада, уже ощутимо смеркалось.

Аль-каср сохранился на диво — задрав головы, они обнаружили, что черепица на его низких приземистых строениях осталась на месте. Пройдя под подковой входной арки, Айша и ее спутники вошли во внутренний двор.

Прямо перед ними листьями из умирающего сада заметало чашу фонтана. За ним темнели высокие арки входа в главные залы. Направо длинный двор раскрывался двухэтажными галереями, опоясывающими весь периметр здания. В красно-желтом закатном небе четко вырисовывались две смотрящие друг на друга приземистые башни — с обеих сторон над галереей надстроили третьи этажи, и их парные маленькие оконца близоруко таращились на взломанные травой и сорняками плиты двора.

Аль-Ханса подошла к Айше и сказала:

— Я бы не хотела забираться слишком… вглубь, доченька. Давай зайдем прямо… туда.

И показала на тройную арку входа в главный зал. Айша кивнула. Они пошли внутрь, стараясь не смотреть направо. Там, в середине длинного двора, затягивало грязью и песком другой мертвый фонтан. Плиты вымощенной вокруг него площадки разъехались, но все еще составляли правильный восьмиугольник. Именно у этого фонтана, говорилось в семейных преданиях Умейядов и Сегри, Муса ибн Умейя, отец Омара ибн Имрана, приказал умертвить всех приехавших к нему на переговоры Сегри, числом двадцать один человек. Рассказывали, что ржавые разводы крови до сих пор пятнают чашу фонтана и мраморные плиты вокруг него.

Айша и ее спутники не стали подходить ближе, чтобы проверить это.

…— Ки-ки-ки! Ааа, неверная собака хочет пить! Глотай-глотай, не подавись только! Киии!..

— Оставьте нас в покое! — рявкнула на распоясавшуюся шелупонь Майеса. — Ньярве, дай им хорошего пинка, Тарег-сама не заслужил, чтобы его оскорбляла эта кладбищенская дрань и срань!

— Аааа, язычница! Кафирка! Как ты смеешь оскорблять правоверного джинна!

Сидевший в ногах у нерегиля Ньярве с угрожающим лязгом раздвинул ножны и рукоять меча — и вечернее солнце, переливающееся в высоченном окне, ослепительно сверкнуло на приобнажившемся лезвии.

— Ой, напугал, напугал! Киии-и! — и кваканье оборвалось из окна вниз вместе с кувыркнувшимися в воздухе когтистыми корявыми лапами.

— Тьфу, дрянь какая, — пробормотала Майеса.

И принялась распутывать узел на желтом в красный горох платке, перевязывавшем прядь ее длинных волос. Освободив шелковый лоскут, она смочила его водой из фляги и принялась снова протирать лоб и щеки нерегиля. Голова Тарега лежала у нее на коленях, глаза оставались закрытыми. Похоже, бедняга опять потерял сознание.

Когда они его нашли, нерегиль еще пытался что-то сказать сквозь кашель и уходящее на глазах дыхание. Тарегу-сама обмыли лицо и дали напиться. Джунайд и его ученик, наглый мальчишка по имени Хамид, долго сидели над распростертым на камне телом — похоже, они и нерегильский князь прекрасно понимали друг друга, общаясь мысленной речью. Наконец, одинаково покачав головами, супруг Тамийа-химэ и мальчишка встали и отошли к стене комнаты.

Майеса покосилась на них — ашшариты сидели, скрестив ноги, погруженные в медитацию и совершенно недоступные ни кваканью джиннов, ни болтовне занимающихся Тарегом сумеречников. Помимо Ньярве, в ногах у несчастного сидели две дамы из свиты княгини, Тамаки и Амоэ, и Морфине, оруженосец Джунайда. Все они разделяли возмущение Майесы:

— Где это видано, а? Этот мерзкий гаденыш, чтоб ему трон к заду прилип и не отлипал, мало того, что беспрерывно оскорбляет Тарега-сама, так еще и не дает ему ни отдыха, ни покоя — вы когда-нибудь видели, чтобы существо из Сумерек довели до такого состояния?

— Он смертный дурак, что с него возьмешь, — мрачно заметила Тамаки, обмахиваясь круглым бумажным веером.

— Он злобный и жадный смертный дурак, — отозвался Морфине. — Сначала ему понадобилось разбить джунгар и их демона. Потом ему понадобилась Куртуба. Потом Альмерийя. Потом Исбилья. А теперь вот и девчонка. А что Тарег-сама не в силах ни ослушаться, ни беспрерывно исполнять эти сыплющиеся на него градом приказы, его не интересует.